Хэл испытывал огромное напряжение. Он почти с облегчением осознал, что в его голове, как будто рождаемые туманными образами, потревоженными его поисками, начали слагаться стихи. Это были диковинные, архаично звучащие строчки... Его пальцы сами потянулись к клавиатуре в подлокотнике кресла, не для того чтобы направить Энциклопедии очередной вопрос или команду, — он испытывал неодолимую потребность воплотить в слова поэтические образы, возникавшие в его воображении. И когда он стал нажимать на клавиши, эти образы начали воплощаться в видимые формы, они засверкали перед ним огненно-золотистыми буквами на фоне звездного неба.
ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ
В церкви разрушенной в латы закованный рыцарь,
Из гроба восстав, с последней постели поднявшись,
С лязгом железным по плитам разбитым ступая...
Его пальцы замерли на клавишах. Ему почудилось, что он всем телом ощутил порыв сырого, холодного ветра. Стряхнув с себя мимолетное оцепенение, он продолжал:
К провалу окна подошел, чтобы вокруг оглядеться.
Видит он — землю, плотным окутав покровом,
Серый туман от взоров надежно упрятал,
Слышит он — павших хозяев покинув,
Их голоса безутешно стонут, в тумане блуждая.
Он подумал, что само Время неожиданно налетело на него порывом ветра и продувает насквозь все его тело, и плоть, и кости. И сейчас он слышит звуки этого ветра, из них рождаются его стихи. Пальцы Хэла снова пришли в движение.
Верный конь, у ограды часовни траву отыскавший,
Поднял голову в шрамах, травинки на землю роняя,
Стукнул о камень копытом, забряцавши сбруей.
«Мир, — рыцарь молвил, — сегодня с врагами
Сражаться не будем.
Поле битвы туман непроглядный окутал,
Ветер яростный волны на берег бросает,
И врагам ненавистным, и нам для сраженья помеха.
Отдыхай. Воевать мы сегодня не станем».
Снова друг боевой о камни копытом ударил,
Камни гулким набатом в ответ на удар отозвались,
«Ну, скачи же скорее!» — они прогудели. И рыцарь,
Сев в седло, тихим шагом пустил скакуна. На войну.
Мелодичный звонок видеотелефона вернул его к реальности. Хэл рефлекторно протянул руку к клавиатуре.
— Кто это?
— Это я, Аджела. — Ее голос, как бы проникавший сквозь космический вакуум и светящиеся строчки его стихов, звучал ясно, был наполнен теплотой, и это окончательно вернуло его к окружающей действительности, из которой его увели недавние воображаемые странствия. — Пора обедать, если тебя это интересует.
— Ах, да. Конечно, — сказал он, одновременно нажимая клавиши. Стихотворные строчки пропали, вместо них появилось лицо Аджелы, заслонив собой изображения звезд.
— Ну а как твое общение с Энциклопедией? — спросила она, улыбаясь. — Оно оказалось полезным?
— Весьма полезным, — ответил он. — Спасибо.
— А где бы ты хотел пообедать?
— Где угодно, — отозвался Хэл. И поспешно добавил:
— Только чтобы там было тихо.
Она засмеялась:
— Самое тихое место — это, наверное, как раз то, где ты сейчас находишься.
— Тогда — любое тихое место, кроме моей комнаты.
— Хорошо. Мы пойдем в ту столовую, куда я тебя водила в первый раз. Я попрошу, чтобы нам выделили отдельный столик где-нибудь в стороне и никого поблизости от нас не сажали. Давай встретимся там через пять минут, у входа.
К тому моменту когда Хэл разобрался с клавишами, чтобы переместить свою комнату ближе к столовой, и подошел к условленному месту, Аджела уже ждала его там. Пока он шел коротким коридором, отделявшим теперь его комнату от столовой, ему вдруг пришло в голову, что сейчас он, наверное, увидит Аджелу в последний раз перед своим отлетом. За прошедшие два дня ее место в сознании Хэла существенно изменилось: из некоей абстрактной сотрудницы Энциклопедии, пребывающей вне круга его интересов, она превратилась в знакомого и далеко не безразличного ему человека.
Результатом этого стало обостренное восприятие всего, что было связано с ней. Сколько он себя помнил, воспитатели всегда приучали его быть наблюдательным, и вот сейчас, когда они с Аджелой встретились, стали разговаривать и она повела его к столику в дальнем, свободном от посетителей конце комнаты, он впервые увидел ее такой, какой, наверное, должен был бы видеть с самого начала.
Впервые она оказалась как бы в фокусе его зрения. Только теперь он заметил, как прямо она держалась, направляясь к отведенным им местам, как во всем ее облике присутствовал едва уловимый оттенок властности и каким твердым и решительным было выражение ее лица, что, вообще говоря, экзотам несвойственно. Сегодня она оделась во все зеленое. Плотно облегающая фигуру светло-зеленая блузка доходила ей до середины бедер, частично закрывая длинную, до щиколоток, юбку с разрезами по бокам сверху донизу, распахивающимися при каждом ее шаге и открывающими взору темно-зеленые, в обтяжку брюки.
Цвет ее блузки напомнил ему цвет молодой весенней травы. На фоне дальней серовато-жемчужной световой стены было хорошо видно, насколько прямые у нее плечи. Пучок блестящих белокурых волос, перехваченных сзади деревянной заколкой, отполированной так, что был хорошо виден рисунок дерева, прыгал по плечам в такт ходьбе, повторяя волнообразные движения юбки. Подойдя к столику, она села в кресло, он сел напротив нее.
Когда они выбрали себе еду, Аджела снова принялась расспрашивать его об утреннем общении с Энциклопедией; Хэл отвечал коротко, не желая рассказывать, насколько сильно подействовало на него то, что он узнал. Глядя на нее, он заметил, как слегка прищурились ее глаза, и понял, что она почувствовала его скованность.
— Я не собираюсь выспрашивать у тебя подробности. Если у тебя нет желания разговаривать на эту тему...
— Нет-нет, — поспешно перебил он ее, — дело не в этом. Просто мои мысли сейчас находятся в полном беспорядке.
Она вдруг улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой.
— Не нужно оправдываться, — сказала она. — А что касается твоего душевного состояния, то Энциклопедия на многих ученых действует подобным образом.
Хэл медленно покачал головой.
— Я не ученый, — возразил он.
— Не надо быть столь категоричным, — мягко отозвалась Аджела. — Скажи, а ты по-прежнему намерен через несколько часов улететь отсюда и начать жить так, как собирался Ты хорошо это обдумал?
Хэл замялся, не зная, что сказать. Он не хотел признаваться в своем желании остаться, если бы мог, поскольку такой ответ она наверняка приняла бы за приглашение к уговорам.
— Я знаю, что у тебя есть причины, по которым ты не можешь остаться. — Аджела прервала молчание. Пристально глядя на него, она продолжала:
— Ты можешь рассказать мне о них? Есть у тебя вообще желание разговаривать на эту тему?
Хэл покачал головой.
— Понимаю, — сказала она мягко. — Но ты не откажешься выслушать, что думает по этому поводу Там?
— Конечно, нет, — ответил он.
В этот момент на поверхность стола поднялись тарелки с едой, которую они заказали. Аджела некоторое время рассматривала свою, затем перевела спокойный взгляд на Хэла.
— Ты видел Тама, — начала она, когда оба они принялись за еду. Мягкость в голосе исчезла, в нем зазвучала та уверенность, которая угадывалась в ее походке. — Ты знаешь, сколько ему лет. Для тебя, возможно, два-три года мало что значат, а он стар. Очень стар. Он обязан думать о том, что произойдет с Энциклопедией, если не окажется никого, кто смог бы взять на себя руководство ею после того, как он... оставит пост руководителя.
Пока она говорила, Хэл, как завороженный, не отрываясь смотрел ей в глаза. Они ярко блестели, их глубина казалась бездонной, а зеленоватый оттенок повторял цвет ее одежды.
Несколько мгновений они сидели молча, затем Хэл догадался, что она ждет его ответа.
— Ну, в этом случае пост руководителя займет кто-нибудь другой, ведь так?
Она покачала головой:
— Это будет уже не один человек. Существует Совет Директоров, который возьмет на себя руководство станцией. Совет должен был возглавить Энциклопедию после смерти Марка Торре. Но Марк нашел Тама и внес изменение в план действий. Но теперь, если Там умрет, не оставив преемника, управление перейдет к Совету, и с этих пор Энциклопедия будет иметь коллективное руководство.
— А как раз этого-то вы бы и не хотели?
— Конечно, нет! — Ее голос приобрел жесткие интонации. — Там всю свою жизнь стремился сориентировать Энциклопедию на то, чем она действительно должна быть, и не дал ей превратиться в коллективно управляемую библиотеку! И как ты полагаешь, я не права?
Теперь ее глаза стали совершенно зелеными, причем того редкого оттенка, который приобретает лесная листва, освещенная пламенем ночного костра. Прежде чем ответить, он подождал секунду-другую, чтобы отголосок ее слов отзвучал в ее собственных ушах.
— Вы считаете правильным то, что считаете, — наконец произнес он, руководствуясь принципом, который в нем воспитывали и в который он верил. Ее горящий взгляд еще какое-то мгновение не отпускал его глаз, затем она, потупив взор, уставилась в свою тарелку. Когда она заговорила вновь, тон ее голоса заметно сник.
— Я... Ты не понимаешь, — медленно проговорила она. — Мне очень нелегко...
— Нет, я как раз понимаю, — сказал он, не дав ей договорить. — Я ведь рассказывал, что одним из моих воспитателей был экзот.
Благодаря Уолтеру Хэл осознавал, какие чувства одолевают Аджелу: ей как экзотке было трудно оказывать на него воздействие. Ее соотечественники считали, что любое участие в историческом процессе, даже в самой незначительной степени, искажает восприятие этого процесса изолированным и беспристрастным наблюдателем. А главным смыслом жизни человека, с точки зрения экзотов, является регистрация хода истории, выполняемая беспристрастно и без вмешательства в происходящее. Важно лишь то, куда этот ход истории приведет человечество.