«Учись прочитывать все сигналы, — говорил ему Уолтер, — и не только те, которые ты сам улавливаешь глазами, ушами и носом, но также и те, которыми могут служить жесты и позы окружающих, являющиеся их реакцией на происходящее. Разобраться в ситуациях, представляющихся сложными из-за недостатка собственного опыта, может помочь наблюдение за теми, кто в данный момент находится рядом с тобой. Следовательно, учись воспринимать вторичную информацию. Дети и животные поступают так постоянно, инстинктивная способность к этому заложена во всех нас, однако привычки и стереотипы поведения взрослого человека, а также наш здравый смысл подавляют эту способность».
Сейчас Хэл прочитывал в позе Рух, что шум во дворе вызывает у нее необычайное беспокойство, однако причины этого беспокойства оставались для него неясными. Но в данном случае его непонимание не имело значения, важно было увидеть реакцию Рух.
Внезапно, хотя Хэл не уловил никаких изменений в голосе Иакова, беспокойство Рух переросло в тревогу, побудившую ее к действиям. Не говоря ни слова, она повернулась и устремилась к двери. Хэл последовал за ней.
Вместе они вышли на широкий боковой двор фермы, территорию которого в наступившей уже ночи сверху освещали фонари, укрепленные на строениях, окружавших с трех сторон, двор. Вдоль одной из них вытянулась вереница тяжелых грузовых фургонов, а перед ними собралась молодежь из отряда вместе с парнями, одетыми как местные фермеры, — видимо, теми, кто пригнал сюда грузовики.
Большинство собравшихся теснились около одного из водителей, у которого через плечо на широком ремне висел аккордеон, по виду явно самодельный. Но аккордеон молчал, молчали и стоящие вокруг люди, кроме Иакова, который говорил, обращаясь ко всем сразу, и все смотрели на него. Теперь, когда Хэл увидел их лица, ему стала понятна реакция Рух; бойцы отряда казались растерянными, а на лицах водителей отражались различные чувства: у кого молчаливое неприятие, а у кого и откровенная злость.
Увидев Рух, Иаков замолчал.
— Что здесь происходит? — спросила она.
— Танцы! — выпалил он. — Как вавилонские блудницы...
— Иаков! — Окрик Рух прозвучал весьма резко. Обведя взглядом остальных, она остановила его на водителях, которые придвинулись плотнее друг к другу и сбились тесной кучкой вокруг парня с аккордеоном.
— Это не праздник, — отчетливо проговорила она, — и не детская игра. Сейчас не имеет значения, что вам позволяет делать ваша община. Это понятно всем, кто согласился нам помочь?
Водители продолжали стоять молча. Аккордеонист, широкоплечий парень с буйно вьющимися каштановыми кудрями, сбросил инструмент с плеча и, перехватив рукой ремень, осторожно опустил аккордеон на землю у своих ног.
— Ну хорошо, — сказала Рух, не дождавшись иной реакции на обращенные к ним слова. — Прошу всех водителей подойти к своим машинам и встать около них. Бойцы нашего отряда уже разбиты на группы, каждая из них должна разместиться в одном фургоне. Начнем отсчет с этой стороны. Тогда группа номер один из подразделения, направляющегося на завод удобрений, занимает этот фургон, группа номер два — следующий, и так далее, пока все группы не будут распределены по фургонам. Затем следующий по счету фургон занимает группа номер один из подразделения, совершающего рейд на склад металлов, и так далее. Сейчас каждая группа подойдет к своему фургону, чтобы познакомиться с водителем. И он, и члены его группы должны знать друг друга в лицо.
Она повернулась, чтобы идти обратно.
— Иаков, Ховард! — позвала она. — Идемте со мной наверх, нам надо закончить наши...
— Подождите минутку!
Перебивший ее голос принадлежал аккордеонисту. Остановившись, Рух обернулась, и тот, оставив на земле свой аккордеон, подошел к ней и ее спутникам. За ним потянулись остальные водители.
— Это он, — сказал аккордеонист, стоя в метре от Рух и глядя мимо нее на Хэла. — Это тот, кого они ищут, верно? А если это он, то разве мы не должны были знать об этом?
— О чем ты говоришь? — спросила Рух.
— Вот о нем, — ответил аккордеонист, указывая на Хэла и глядя ему прямо в глаза. — Разве не из-за него поднялась вся эта кутерьма? А если из-за него, то почему он здесь вместе с нами и собирается принимать участие в деле, ведь само его пребывание среди нас может оказаться очень опасным?
— Этот человек — один из бойцов нашего отряда, Ховард Иммануэльсон, — произнесла Рух. — Если милиция разыскивает его, то она разыскивает и всех нас.
— Но не так, как его. — Аккордеонист взглянул в сторону Иакова, который подошел ближе и встал около Рух с другой стороны. — Они повсюду распространяют его изображения; кроме того, один офицер из Избранных по имени Барбедж, лет сорока, только тем и занимается, что ведет эти поиски. Он поднял на ноги весь район, пытаясь поймать этого Иммануэльсона. Вот я и говорю: держать его в вашем отряде очень опасно, а тем более брать с собой в этот рейд. Он должен убраться отсюда.
— Этот офицер, которого ты назвал Избранным, хотя он один из врагов Господа, — как он выглядит? — спросил Иаков. — Выше меня ростом, черноволосый и щурит сразу оба глаза, когда; богохульствуя, пытается произносить благочестивые речи?
Аккордеонист удивленно посмотрел на него:
— Ты его знаешь?
Иаков перевел взгляд на Рух.
— Это тот офицер, который командовал засадой милиции на перевале, — пояснил Иаков. — Он видел нас обоих, Ховарда и меня.
— Но ищет он именно Иммануэльсона, — настаивал аккордеонист. — Спросите здесь кого угодно. Почему они его разыскивают?
— Таких вопросов здесь не задают, — громко и решительно заявила Рух, глядя ему прямо в глаза.
Аккордеонист на мгновение отвел взгляд, но тут же снова с вызовом посмотрел на нее.
— Это не только дело отряда, — продолжал он упорствовать. — Мы все собрались помочь вам, не зная, что он среди вас. Я снова повторяю: это большая опасность для всех! И если вы не скажете нам, почему они так хотят его найти, то вы должны избавиться от него.
— Этим отрядом командую я, — сказала Рух. — И если ты присоединился к нам, то должен выполнять приказания, а не отдавать их.
Повернувшись, она сделала шаг, чтобы уйти.
— Но это несправедливо! — крикнул ей вдогонку аккордеонист. Послышался негромкий, но явно одобрительный ропот остальных водителей. — Это наша территория, командир! И это нам предстоит разбираться с милицией, после того как вы совершите ваши рейды и уйдете отсюда. И мы согласны на это; вы сами видите, что мы даже готовы помочь вам. Но если мы принимаем участие в ваших делах, мы должны иметь право высказать свое мнение о том, как вы делаете эти дела, когда видим в ваших действиях опасность для себя. Почему бы нам не проголосовать, оставаться ему или уходить? Разве не так всегда поступали в отрядах — по правилам, принятым для наемных солдат? Ведь они имели право голосовать, когда их командиры хотели сделать что-то такое, с чем были не согласны большинство из них?
На мгновение во дворе стало тихо. Все молчали.
— По законам наемников, — прервал молчание Хэл, которому в наступившей тишине собственный голос показался каким-то чужим, — солдаты имели право смещать своих командиров, только если не меньше чем девяносто девять процентов из них...
Дальнейшие слова Хэла перекрыл возглас Иакова:
— Вы хотите голосовать?!
Все повернулись к нему. Он стоял, развернув плечи, слегка раскинув руки и наклонив вперед голову; его гневный взгляд был устремлен на водителей.
— Вы все желаете голосовать? — Отзвук его слов, отраженных стенами окружающих строений, эхом отозвался во дворе. — Вы, у кого еще не обсохло на губах молоко с ваших ферм, а башмаки облеплены навозом ваших хлевов, вы станете голосовать, останется ли в нашем отряде или будет изгнан из него человек, сражавшийся во имя Господа?
Он сделал два шага в их сторону. Они стояли не шелохнувшись, пристально глядя на него и почти не дыша.
— Кто вы такие, чтобы болтать тут о голосовании? Ховард Иммануэльсон воевал бок о бок с другими бойцами этого отряда, а вы — нет. Он переносил наравне с остальными все тяготы походов, мерз и голодал вместе с нами, участвуя в борьбе против сатанинских отродий и их приспешников. Вас же все это не коснулось, вы росли в покое, сытости и уюте, играли и танцевали, пользуясь их попустительством. И какое дело таким, как вы, до того, почему милиция так упорно разыскивает воина Господа в вашем районе? Вы — откормленные и ни на что не годные овцы, на которых жируют наши враги. Мы же — волки Господа, и вы еще пытаетесь тут командовать нами?
Он помолчал. Водители стояли неподвижно. Даже парня с аккордеоном, казалось, захлестнули гневные слова Иакова.
— То, что вызывает у вас такой страх, для нас совершенно безразлично, — продолжал он. — Какое дело нам, сражающимся с ними, до того, что в вашем районе разыскивать Ховарда Иммануэльсона начнут особенно тщательно? Какое значение имеет для нас, если они распространят свои поиски на всю область, лежащую между двумя этими горными массивами, или на весь континент, на всю планету, или если его станут искать на всех планетах одновременно? Даже если бы против наших двухсот бойцов вдруг выступило все остальное человечество и оно предложило бы нам выбор: мы выдаем одного из нас и получаем взамен все, чего хотим добиться, или в противном случае нас всех немедленно уничтожают, — то ответ был бы точно таким же, как если бы этот вопрос нам, находящимся в полном боевом составе и при оружии, задал играющий у дороги ребенок.
Он снова умолк. На его морщинистом лице глаза темнели, как беззвездный космос.
— Вы так боитесь — по крайней мере, некоторые из вас — находиться в одной компании с Ховардом Иммануэльсоном? — заговорил он снова после паузы. — Тогда забирайте ваши грузовики и уезжайте. Нам не нужны ни такие, как вы, ни ваше имущество, ибо нас, тех, кто сражается, осеняет десница Господа, а Он всемогущ.
Он перестал говорить, и на этот раз продолжения уже не последовало. Хэл взглянул на Рух, помня, как она облегченно вздохнула, услышав гул подъезжающих грузовиков. Но теперь она стояла молча, внимательно глядя на водителей. Позади нее так же хранили молчание бойцы отряда. Они тоже не сводили глаз с водителей и ждали. Постепенно водители зашевелились и начали расходиться, каждый из них направлялся к своему грузовику, подходил к кабине и останавливался там в позе ожидания. Вот наконец и незадачливый аккордеонист, опустив голову, повернулся и последним пошел