Он отвел глаза и замолчал. Я пережидала молчание и успокоила его жену, когда она начала отвечать за него. Прошло несколько минут.
– Билл, помните ваш рассказ о том, как умерла ваша собака, когда вам было восемь лет? Она была вам ближе, чем любой член семьи. Вы были убиты горем. Вы рассказали, как отец и братья смеялись над вашими слезами и неделями дразнили вас. Возможно, это был последний раз, когда вы плакали. Никто не проявил нежности к вашей грусти. Теперь ваша дочь страдает, и вы не можете позволить себе грустить.
Челюсть Билла сжалась, когда он попытался сдержаться. Я поднялась со стула, подошла к нему и встала перед ним на колени.
– То, что вы переживаете, ужасно, Билл. Я знаю, вас разрывает изнутри, когда вы видите, как страдает маленькая девочка.
Его тело сотрясли сильные рыдания. Билл ахнул, закрыл глаза и попытался прогнать эмоции.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Ненавижу чувствовать себя слабым.
Я успокоила его.
– Плакать – не слабость. Господь дал нам слезы, чтобы избавиться от печали. Здесь безопасно. Никто не будет смеяться.
К сожалению, через полгода после сеанса умерла дочь Билла. Он был опустошен, но наша совместная работа дала ему возможность погоревать.
«Только слабые люди чувствуют страх или грусть»
Часто на семинарах возникает вопрос:
– Разве мужчины не приучены не плакать и не бояться?
К сожалению, да. Во многих культурах, в том числе и в нашей, проявление любых эмоций, кроме гнева, часто рассматривается как немужское поведение. По иронии судьбы, хотя цель многих христианских семей в Америке состоит в том, чтобы стать более похожими на Иисуса, существует тенденция подавлять естественное выражение эмоций. Он оплакивал Лазаря, плакал над Иерусалимом и рыдал в Гефсиманском саду. Он нуждался в компании, когда переносил сильные страдания. Несмотря на Его пример, мы говорим сыновьям – прямо или косвенно – что они не должны иметь или показывать эмоции и не нуждаются в ком-либо, когда страдают.
Неудивительно, что избегающий стиль любви более распространен среди мужчин, чем среди женщин, но мы также работали со многими избегающими женщинами. Во время первого сеанса с Дженни она изо всех сил пыталась объяснить, почему обратилась за терапией.
– Что-то не так. У меня отличный муж и двое нормальных детей. Я должна быть счастлива. Однако чувствую, будто смотрю со стороны. Что-то вроде движения, – Дженни поерзала на стуле. – Это звучит глупо. Я даже не знаю, зачем пришла.
Она выглядела так, словно хотела встать и уйти, но была слишком хорошо воспитана, чтобы сделать это.
– На самом деле, Дженни, то, что вы говорите, очень важно. Позвольте задать вопрос, который покажется немного неуместным. Легко ли вам заплакать? Слезы текут свободно или вы редко плачете?
Дженни вздохнула с облегчением.
– Ну, дайте подумать. Я плакала после всех родов.
– Что-то вроде счастливых слез, правда? А как насчет грустных?
Дженни на мгновение задумалась.
– Один раз. Когда Хизер было два года, ее пришлось госпитализировать. Мы узнали, что у нее спинномозговой менингит. Я тогда плакала.
– Кто был с вами?
– Мой муж Натан. Когда доктор сказал нам о состоянии дочери, он ударился о стену. Я имею в виду буквально ударился о стену. Он напугал меня. Он никогда не был таким. Как только доктор ушел, я побежала в дамскую комнату и заплакала.
– Тихо или громко? – уточнила я.
Дженни тяжело задумалась.
– Тихо. Там были две дамы, и я не хотела, чтобы они услышали.
– В последующие дни вы снова плакали? И если да, то кто-нибудь утешал вас?
Дженни практически крикнула.
– Точно нет! Я очень разозлилась после этого. Моя мама приехала в больницу, и, как всегда, все стало вертеться вокруг нее. Она заламывала руки и ходила вокруг, говоря: «Только не мой ребенок, Хизер. Пожалуйста, не дайте ей умереть». Она устроила грандиозную сцену, настаивая на встрече с Хизер, а затем закатила истерику, когда ей отказали. Пришлось отвести ее в кафетерий на перерыв. На самом деле мы с Натаном даем ей тайм-ауты, – Дженни засмеялась. – Мама, конечно, этого не знает.
– Как насчет ваших девочек? Они еще дошкольного возраста. Что вы делаете, когда они плачут?
– О, с ними все куда проще. Я говорю им уйти в свои комнаты и вернуться, когда найдут улыбки. Хизер легче, чем Лилли, хотя она моложе. Лилли – маленькая королева драмы. Она остро реагирует на все.
– Хорошо, – сказала я. – И последний вопрос. Какие у Натана самые большие претензии к вам?
– Это просто. Слишком много гнева и недостаточно привязанности, – засмеялась Дженни. – Я называю его «своим щенком». Но иногда он больше похож на клеща, высасывающего всю мою кровь. Правда, он такой хороший парень, мне не стоит так говорить.
– Я собираюсь сделать некоторые предположения о том, что может с вами происходить. Похоже, вы забыли о своих грустных чувствах. Возможно, слезы кажутся пустой тратой времени, поскольку вы не ассоциируете печаль с потребностью в утешении и облегчении. Гнев вызывает сильное напряжение в наших телах, обычно он вызван какой-то болью. Если мы не позволяем себе чувствовать боль или плакать, напряжение не снимается. По вашим словам, вы заглядываете снаружи внутрь себя. Люди, отключившиеся от эмоций, описывают именно это чувство. Когда жизнь становится невыносимой, ты изолируешься. Вы делали это, когда были маленькой девочкой?
Дженни задумалась над вопросом.
– Я действительно не помню, чтобы сильно плакала в детстве. Я не знаю.
– Что ж, – продолжила я, – похоже, в детстве вы не позволяли себе чувства. Вам нужно было сосредоточиться на чувствах мамы, как в больнице. Она не могла утешить вас, когда вы были расстроены. Вместо этого вам приходилось обеспечивать ей тайм-ауты и игнорировать собственные чувства. Возможно, вы научились думать о чувствах мамы как о чем-то негативном и надоедливом, как о бремени, с которым нужно справиться самостоятельно. На этой неделе, Дженни, я хочу, чтобы вы подумали, сколько времени провели в детстве, управляя эмоциями матери. На ум могут прийти особые воспоминания. Запишите их и поделитесь на следующей неделе.
Когда мы верим, что эмоции – это то, от чего нужно избавляться – например, вспышки чрезмерно реактивного родителя – мы склонны отрицать свои чувства. Неудивительно, что Дженни считала чувства собственных детей негативными, называя младшую «королевой драмы». Кроме того, жалобы Натана – классический ответ супругу, который избегает отношений. Большинство пар обнаруживают, что как только эмоции, вызванные гневом партнера, могут быть осознаны и исследованы, избегающий становится гораздо менее злым.
Если у вас есть отпечаток избегающего, вы можете подумать: «Черт возьми! Я был(а) уверен(а), что все из-за жены/мужа!» Что ж, перестаньте обвинять супруга, признайте, что являетесь частью проблемы, и возьмите на себя ответственность за собственный вклад в нее. И если состоите в браке с избегающим, не принимайте его стоицизм на свой счет. «Я в порядке» – излюбленная фраза избегающих, но, если задуматься, станет понятно, что это не так. Возможно, вы пережили детство, оторвавшись от чувств и потребностей, но теперь ищете новый путь, и впереди вас ждет трудная задача.
Придется подчиниться процессу изменений и быть готовым признать свою травму вместо того, чтобы настаивать на том, что ваше детство было просто «нормальным».
Пора начинать! Сейчас идеальное время, чтобы узнать, как вы можете расти.
Глава 6. Стиль любви угодника
Если бы Маршалла можно было описать одним словом, это было бы «очаровательный». Он покорял заразительной улыбкой и остроумным чувством юмора. Его жена Эбби заметила:
– Я, наверное, единственная в мире, кто на него жалуется. Дети обожают его, все в церкви и на работе любят его. Он лучший парень на свете, но в этом и проблема. Он слишком милый. Люди используют его в своих интересах, а я всегда злой полицейский, когда дело касается воспитания детей.
Глаза Маршалла сверкнули.
– Мужчины подобны государственным облигациям. Они очень долго созревают.
Я (Кей) засмеялась, а Эбби закатила глаза. Маршалл был серьезен и сдержан, когда они пришли на третью встречу. Я прокомментировала изменение его поведения. Он выглядел смущенным и обратился к Эбби:
– Скажи ей.
Она взяла Маршалла за руку.
– Что ж, я в шоке, – начала она. – Маршалл записался на прием к врачу, потому что у него были боли в груди. Он не сказал мне об этом до сегодняшнего дня. Они провели кучу исследований и выяснили, что сердце в порядке. Доктор Дональдсон говорит, что у него приступы паники. Он сказал мне об этом незадолго до сеанса, поскольку доктор хочет, чтобы он обсудил это с вами. Я даже толком не знаю, что такое панические атаки, – объяснила Эбби.
– Расскажите, что вы переживаете, Маршалл, – попросила я.
– Что ж, те же чувства я испытывал, когда пошел учиться в колледж. Мои родители только развелись, и я очень волновался за маму. Трудно было уходить в школу. К тому времени все сестры были старше и замужем, и они не осознавали, насколько подавленной и одинокой была мама.
Глаза Эбби стали большими и круглыми.
– Я не знала, – сказала она. – Я встречалась с тобой тогда. Ты никогда не рассказывал о панических атаках.
– Я не знал, что происходит. Просто помню, как внезапно почувствовал себя вспотевшим и стало трудно дышать. Грудь сжималась, сердце колотилось, и казалось, я потеряю контроль над собой.
Маршалл неловко поерзал на кушетке и выглянул в окно. Я нарушила тишину.
– Должно быть, это очень страшно. Как думаете, что бы произошло, если бы вы потеряли контроль, Маршалл?
– О, я не знаю. Я всегда старался уйти от людей, чтобы никто меня не видел. Все прошло через некоторое время. Я думал, это стресс или что-то в этом роде. Такое не повторялось, пока не родился Тим. Я ехал домой один после того, как оставил Эбби и Тима в больнице, и это случилось снова.