– Я помню время, когда отец был в ярости и вроде как сошел с ума. Мама зашла в мою комнату и сказала, что все будет хорошо. Она вроде как извинилась. Может, обняла меня или что-то в этом роде.
– Понятно, – я сделала паузу. Губы Ли сжались.
– Мне интересно, что сделал ваш отец, чтобы спровоцировать такую реакцию матери. Что его так расстроило?
Ли засмеялся.
– Все и вся! Я, наверное, забыл положить инструмент обратно в ящик. Это случалось не раз.
– Что именно произошло, когда он ушел? Если бы я была наблюдателем в вашем доме, что бы я увидела?
Ли снова засмеялся.
– Красное лицо. Искаженное красное лицо берсерка! Мама пришла ко мне в комнату после того, как он наорал на меня из гаража. Я всегда знал, что мне попадет, когда слышал, как он там сердится. Он отшвырнул несколько инструментов, и гаечный ключ задел его драгоценный красный кабриолет. Он побагровел.
– Что произошло дальше?
– О, на этот раз он схватился за ремень. Снял и начал раскачивать. Но я это заслужил. Он много раз просил меня убирать инструменты.
– Сколько вам было лет?
– Вы задаете слишком много вопросов. Я не знаю. Семь или восемь? Допрос закончен?
– Еще нет, ваша честь. Мой клиент, восьмилетний Ли, не дослушан до конца. Думаю, он заслуживает справедливого слушания, – я улыбнулась. – Сейчас я обращаюсь к восьмилетнему Ли. Вы боялись отца?
– Конечно, но в чем дело? Разве все дети не боятся отцов?
– Не уверена. – Я сделала паузу. – Стейси боится вас? – Ли выглянул в окно, а я продолжила: – Итак, что ваша мама делала, когда все это происходило?
– Она была достаточно умна, чтобы держаться подальше.
– Что она сделала, когда поднялась в вашу комнату?
– Я уже говорил: сказала, что она сожалеет. Наверное, обняла меня.
– О чем именно она сожалела? Что она сделала?
– Она всегда думала, что папа слишком суров с нами. Думаю, ей было плохо. Она всегда ждала, пока все уляжется. Затем приходила и пыталась все уладить. Говорила нам, что он не имел в виду ничего плохого.
– Она когда-нибудь говорила вашему отцу, что, по ее мнению, он вел себя слишком жестко?
– Нет, что вы! Все знали, что нельзя мешать папе. Даже мама.
Ли посмотрел на часы. Он походил на животное в клетке. Я была единственным защитником ребенка, которым он когда-то был. Сейчас, став взрослым, он принял сторону отца. Я предприняла осторожный маневр, чтобы попытаться вывести из строя защиту Ли.
– Позвольте мне резюмировать то, что я слышу, Ли. Ваша история меня очень огорчает. Когда вы совершали ошибки, отец реагировал приступами гнева. Если бы вы когда-либо отреагировали таким же образом, вы были бы жестоко наказаны, что похоже на двойные стандарты. Ваша мать сама была как ребенок и не могла защитить вас. Она извинялась вместо отца. Вы, кажется, забыли тот страх, который, должно быть, испытывал маленький мальчик, будто говорите о ком-то другом. Я уверена, ваш отец делал все, что мог, Ли, но мне интересно, насколько лучше могли бы быть ваши нынешние отношения, если бы отец был более терпеливым и нежным.
Ли похож на многих людей, которые хотят улучшить отношения в браке, но считают, что оглядываться на детство – пустая трата времени. Он не видит, насколько прошлый опыт неотделим от нынешних проблем. Прошлое определяет почти все в нас: эмоции, убеждения, желания и предпочтения. Мы – сумма нашей истории. Игнорировать это – значит быть слепым к течениям, несущим нас по жизни.
Мы с Кей живем в Южной Калифорнии, нам нравится ходить на пляж. Когда волны подходящей высоты, я занимаюсь бодибордингом на Т-стрит в Сан-Клементе. Однажды я вошел в воду по лестнице, спускающейся с моста через железнодорожные пути. В тот день волны были огромными. Поймав несколько кудрявых гребней, я сел, глядя на горизонт в ожидании следующей большой волны. И вдруг услышал в громкоговорителе голос спасателя:
– Внимание, бодибордер! Вы слишком близко к пристани!
«Интересно, с кем он разговаривает», – подумал я.
К счастью, я взглянул на пляж, осмотрел местность и понял, что он разговаривает со мной! Каким-то образом меня прилично отнесло от лестницы, и я оказался в совершенно другом месте.
Иногда в жизни бывают похожие ситуации. Сосредоточившись на других вещах, мы не видим подводных камней. Оставшись в одиночестве, мы можем не осознавать, что прилив родом из детства создает для нас угрозу. Тем не менее, многие знают, что течения существуют, и по-прежнему предпочитают игнорировать их. Почему люди не хотят оглядываться назад?
Есть два ответа. Во-первых, мы хотим верить, что проблема заключается в конфликте, существующем в настоящее время. Как и Ли, мы думаем, что, если сможем его урегулировать, удастся изменить жизнь. И все же гнев Ли не стал таким сильным в вакууме. Как ни странно, он (наряду с пассивной реакцией Карен) был самой сутью нынешней проблемы брака. Но, оставшись наедине с собой, Ли никогда бы не подумал о том, что его история каким-либо образом повлияла на отношения с женой.
Во-вторых, все, что мы хотим, – это избавиться от боли. Нас всех приучили искать быстрые решения, когда мы в стрессе, испытываем боль или пресыщены жизнью. Последнее, что мы хотим сделать, – это откопать внутри себя еще больше боли и добавить ее к той, которую уже чувствуем. Кроме того, настоящее имеет гораздо больший вес, чем прошлое. Сталкиваясь с проблемой в семье, мы, как правило, хотим справиться с ней так же, как и с изжогой: «Дай мне лекарство!»
Недавно клиент сказал: «Мое детство было тюрьмой боли. Я сбежал, когда мне было семнадцать, и закрыл дверь. Я никогда не вернусь туда». Многие сказали бы то же самое, совершенно не желая признавать свои глубокие раны. Оглядываться назад, вероятно, болезненно, поэтому хотим быть уверены, что это принесет хоть какую-то пользу.
После четырнадцати лет брака я думала, что знаю Милана. И он верил, будто знает меня. Мы кое-что знали о детстве друг друга. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: в его семье были другие продукты, машины, бытовая техника, праздничные традиции и так далее! У них были другие представления о таких вещах, как, например, сколько раз использовать полотенце, прежде чем бросить его в корзину для белья (более одного раза, верно?). Мы справились со многими трудностями естественной адаптации, с которыми приходится иметь дело молодым парам. Однако никогда не спрашивали друг друга о конкретных воспоминаниях детства и не думали, как они повлияли на нас.
Одним из величайших преимуществ разговора о прошлом – сострадание друг к другу. Фактически, это даже помогло нам лучше понять себя. Поскольку я увидела прошлое Милана в реалистичном свете, я начала гораздо лучше понимать его нынешнее поведение. Я также помню ночь, когда он спросил о разводе моих родителей. Он знал об этом событии еще со времен наших свиданий, но я никогда не рассказывала подробностей. Я не обсуждала чувства, которые испытала в тот день, когда мы с сестрами впервые услышали, что отец уезжает, не говоря о переживаниях последующих недель и месяцев. Когда я поделилась этим, то поняла, что может сделать заботливый, сострадательный слушатель, чтобы помочь обнаружить влияние события на нашу жизнь. Во время разговора я многое узнала о себе. Примечательно мое осознание, что я испытываю недоверие к мужчинам. Это действительно было проблемой, так как я замужем за одним из них.
Так же, как мое сострадание к Милану возросло, когда он рассказывал о своем прошлом, он стал больше сочувствовать той части меня, которая нуждалась в нем, но боялась открыться. Интересно, что чем больше он слушал, тем больше росло доверие, и я чувствовала себя ближе к нему. Мало-помалу его сострадание растопило недоверие.
Постепенно я увидела своего мужа и свой брак в совершенно новом свете.
То же произошло и с Карен. Ее отношения с Ли превратились в настоящие американские горки. Однажды, после нескольких месяцев обсуждения их родителей, Карен пришла одна, объяснив, что Ли болен.
– Расскажите мне об этой неделе, Карен, – попросила я.
– Ужасно! – призналась она.
– Почему?
Она уставилась в пол со слезами на глазах и глубоко вздохнула.
– Поведение Ли настолько непредсказуемо. То ему кажется, что он хочет быть рядом, то злится из-за малейшей ерунды. Он кажется таким сверхчувствительным… таким максималистом… или все, или ничего. Будто намеренно саботирует близость.
– Как вы себя чувствуете?
– Я хочу уйти! – огрызнулась она. – Я не могу больше это терпеть.
Я кивнула, при этом думая, как спасти ситуацию. Карен чувствовала себя так же, как и любой, столкнувшийся с необходимостью продолжать жить в смятении и разочаровании последних нескольких лет.
Я попросила ее откинуться на спинку дивана и закрыть глаза.
– А теперь, – сказала я, – задумайтесь над тем, что узнали на прошлой неделе, когда мы обсуждали детские страхи Ли перед отцом. Представьте, как он бежит по парку, чтобы спастись от пьяной ярости отца. Как выглядит Ли?
Карен молчала несколько минут. Наконец, она произнесла:
– Я вижу восьмилетнего мальчика. Он запыхался от бега. Его сердце колотится, лоб покрывается потом, он сидит один на качелях и плачет. Он смотрит на песок под ногами, то и дело оглядываясь в сторону дома, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь. Он взволнован. Он хочет, чтобы кто-нибудь его нашел. Кто угодно, кроме отца. Он напуган.
– Это отличное описание, Карен, – сказала я, подбадривая ее. – Что еще вы видите, слышите и ощущаете?
После некоторой паузы она продолжила:
– Я слышу, как он тихо плачет, и вижу, что одежда грязная… пятна на рубашке. Его лицо покрыто грязью, и слезы образуют дорожки на щеках. – Она улыбалась, все еще закрывая глаза. – Он пахнет, как наш щенок. Его лицо медленно меняется. Он стискивает зубы. Он пинает песок, встает. Он бросает пригоршни песка изо всех сил, снова и снова. Он падает на колени и смотрит на песок, медленно перебирая его руками и глядя на вечернее небо. Его единственное утешение – песок и солнце.