— Но вы говорите, что… человек, ответственный за эти ужасные деяния, дал вам адрес института?
— Старый адрес, на Дактон. Он зашифровал его, но намерение было очевидно.
Рабинович потер губы.
— Сомневаюсь, что смогу добавить какие-то сведения к уже вам известным.
— Вы сосредоточились на пациентах, которые были там вместе с вами, — заговорила Джеймисон. — А врачи, психологи, другие специалисты, с которыми вы встречались?..
Декер медленно кивнул.
— Об этом я не думал.
— Я не верю, — твердо сказал Рабинович, — что человек, работавший в нашем институте, мог совершить подобные злодеяния.
— Мне тоже не хочется так думать, — поспешно сказала Джеймисон. — Но в подобных расследованиях нельзя сбрасывать со счетов любую возможность. Это было бы безответственно.
— Крис Сайзмор, — произнес Амос.
— Кто? — спросила Джеймисон.
— Он был психологом и работал в институте, — ответил Рабинович. — Мне говорили, что он ушел несколько лет назад.
— Декер, а почему вы его упомянули? — спросила Джеймисон.
— Потому что мы с ним не ладили. Поссорились. Ничего такого, чтобы я счел его нашим парнем. Но мы с ним не ладили.
— Он может оказаться Леопольдом, если прибавить двадцать лет? — спросила она.
Декер прикрыл глаза и мысленно прокрутил соответствующие кадры.
— Рост и телосложение верные. Черты лица похожи. Но сложно сказать, сколько Леопольду лет. Сайзмору сейчас должно быть чуть за пятьдесят. Итого, хотя это и сомнительно, Сайзмор и Леопольд могут быть одним и тем же человеком. Татуировку на руке могли сделать позже. Насчет флота он мог соврать. Голос за столько лет мог измениться. За двадцать лет в нем многое могло измениться. Но когда Леопольда арестовали, у него взяли отпечатки пальцев и образец ДНК. Отпечатки Сайзмора предположительно должны быть в каких-то профессиональных базах данных. Их будет довольно просто сравнить.
У Декера в телефоне была фотография Леопольда, но, разумеется, он не мог показать ее Рабиновичу.
Амос посмотрел на доктора.
— Вам известно, что случилось с Сайзмором? Почему он ушел из института?
Пожилой мужчина нервно постучал пальцами по ноге.
— Как я говорил, я ушел задолго до него.
— Но вы говорили, что поддерживаете связь со своими бывшими коллегами.
— Ну, да, у него были некоторые профессиональные проблемы.
— Какого рода?
— Мне действительно не хочется в это лезть. Но они были достаточно серьезными, чтобы его попросили уйти.
— Декер, а какие у вас с ним были проблемы? — спросила Джеймисон.
— У него были свои любимчики, и я к ним не относился.
— У Криса были фавориты, — произнес Рабинович. — Мне хочется думать, что я относился ко всем пациентам с равной вежливостью, уважением и внимательностью. Но я тоже человек, и некоторые случаи интересовали меня больше, чем другие. В случае мозговых травм вроде вашей, Амос, пациентов очень редко удается реанимировать, не говоря уже каком-то переключении каналов восприятия. — Он улыбнулся. — Вдобавок я шестьдесят лет болел за «Медведей», и хотя вы играли за Кливленд, вы были единственным игроком из НФЛ, который когда-либо попадал к нам. Сейчас, когда вы упомянули об этом, я вспомнил, чем был недоволен Крис. Не знаю, испытывал ли он к вам неприязнь, или же это было проявлением тех проблем, из-за которых ему впоследствии пришлось оставить институт. Но он, похоже, считал, что вы не соответствуете нашим приоритетам.
— Я не улавливаю, — призналась Джеймисон. — На чем он основывался?
— Сайзмор считал, — ответил Декер, — что я, будучи футболистом, принял на себя риск остаться без мозгов. Полагаю, он думал, что я занимаю чужое место.
— Вот как? Этого я не знал, — сказал Рабинович.
— Я никому не рассказывал. Он высказал все это во время одной «беседы» в коридоре.
— Редкий непрофессионализм, — резко заметил Рабинович.
— Возможно. Но я никогда не предполагал, что это может быть мотиваций для Мэнсфилда.
— Итак, вопрос на миллион долларов — где сейчас доктор Сайзмор? — сказала Джеймисон.
— Не знаю, — ответил Рабинович. — С тех пор, как я ушел из института, я ничего от него не слышал.
— Он мог перебраться в район Берлингтона, — заметила Джеймисон.
— Если он до сих пор работает по специальности, — сказал Декер, — он должен быть в какой-то базе данных лицензий. С этого можно начинать.
— Я могу позвонить в институт и спросить, что им известно, — предложил Рабинович. — Поскольку речь идет не о пациенте, думаю, они пойдут навстречу. Кто-нибудь из них может знать, где сейчас Крис.
Декер сообщил ему свои контакты.
— Мы будем в городе в течение дня или около того. — Он встал. — Спасибо, Гарольд. Вы нам очень помогли.
Рабинович тоже поднялся.
— Я молюсь, чтобы Крис не оказался вашим убийцей, но если это все-таки он, я буду молиться еще сильнее, чтобы вы смогли схватить его и остановить, пока он не причинил больше вреда.
— Тогда будем надеяться, что Бог к вам прислушивается, — ответил Декер.
— Вы думаете, этот человек может еще кого-то убить? — спросил Рабинович.
— Я уверен, что он попытается.
Глава 43
Выйдя от Рабиновича, Декер и Джеймисон зашли пообедать. Пока они сидели в кафе, Амос позвонил Ланкастер и ввел ее в курс дела.
— Ладно, мы попробуем отследить этого Сайзмора, — сказала она, — если сможем. И если его отпечатки доступны онлайн, мы запросим их и сравним с отпечатками Леопольда. Как только мы что-нибудь найдем, я тебе позвоню… — Она помолчала. — Значит, возвращаемся к твоим пенатам? Я не знала, что ты был в этом институте.
— Никто не знал, кроме Кэсси.
— Мы долго были напарниками, Амос.
— Мэри, мне никогда не приходило в голову, что тебя интересует мое прошлое.
— Ну, это показывает, что даже люди с большими мозгами делают ошибки, — отрывисто сказала она, подтверждая свое огорчение и досаду.
Она отключилась, и Декер положил телефон рядом со своей тарелкой с недоеденным чизбургером и горкой картошки.
— Всё в порядке? — спросила Джеймисон.
— Ага, — ответил Амос и подобрал полоску картофеля.
— Если выяснится, что Сайзмор — это Леопольд, — сказала Джеймисон, — он должен быть реально больным чуваком.
— Если он убил тринадцать человек, он реально больной чувак.
— Я не об этом.
— Тогда поясните.
Она отставила тарелку и подалась к Декеру.
— Получается, «оскорбление» в том, что вам досталось больше внимания, чем какому-то его протеже? Типа конкурса красоты для мозгов? Серьезно? И в отместку он убивает кучу людей?
— Поправка. Если это Леопольд, он никого не убил. Да, мы не знаем, кто убил агента Лафферти. Но Леопольд сидел за решеткой и во время убийства моей семьи, и во время стрельбы в Мэнсфилде. У него непрошибаемое алиби. И мне кажется, обе эти отсидки были спланированы.
— То есть он знал, что вашу семью собираются убить, и знал, что случится в Мэнсфилде?
— Слишком уж вовремя он пришел сдаваться в полицию Берлингтона. И я посмотрел протокол задержания из Крэнстона. Нарушение общественного порядка. Он провел ночь в тюрьме, и всё. Они даже не стали выдвигать обвинение. Просто выпустили его на следующее утро. Но это однозначно доказывает, что он не мог убить мою семью.
— Верно; и он договорился с каким-то парнем, нашим «пять и одиннадцать тощим чуваком», который обернулся широкоплечим маньяком, чтобы тот фактически совершил убийство.
— И этот человек никак не может оказаться Сайзмором.
— Итак, если вы оскорбили Сайзмора, он заключил партнерство с человеком, который притворялся официанткой в баре. Интересно, что за человек способен так легко убивать?
— Мне тоже.
— Но все-таки, если за этим стоит Сайзмор, как настолько отмороженный парень стал психологом?
— Может, у него в голове что-то перещелкнуло. Предположим, биполярное расстройство, и лекарства перестали действовать. Леопольд, похоже, сказал своему адвокату, что у него биполярное расстройство и закончились таблетки. По крайней мере, так защитник заявил судье. Или он мог получить какую-то травму, физическую или эмоциональную, которая его изменила. У него была шишка на шее и следы от иглы на руке. Может, у него внутри оказался излишек химии… Многое может случиться с человеком за двадцать лет. Если это Сайзмор, он пошел на риск, дав мне встретиться с ним. Он знает, как работает мой мозг. Я ничего не забываю. Если это он, я мог его узнать.
— Но вы не узнали. Так что это может и не быть он.
— Может.
— Как-то все это жутко…
— Конечно, жутко. Потому что подобное может случиться с любым из нас.
— Или он может быть чистым злом.
— И такое возможно, — согласился Декер. — Теперь вам полегчало?
Алекс вздрогнула.
— Не думаю, что мне полегчает, пока это дело не закончится.
Телефон Декера зазвонил. Он ответил.
— Амос, — сказал Рабинович, — не знаю, хорошие это новости или плохие, но после ухода Криса институт пересылал ему профессиональную почту. Сейчас этот ручеек почти пересох, но у них есть адрес.
Декер записал адрес, поблагодарил Рабиновича, потом нашел место на карте в телефоне.
— На полпути между Чикаго и Берлингтоном, — сказал он. — Мы проезжали мимо.
— Иначе говоря, если Сайзмор все еще там живет, он мог довольно легко сгонять в Берлингтон и обратно.
— Поехали.
— Декер, а разве нам не следует сообщить об этом полиции?
— О чем? У нас нет никаких доказательств его причастности. Ни лоскутка. Мы можем их отыскать. И если выяснится, что мы правы, мы вызовем копов.
Амос быстро зашагал к выходу из кафе; Алекс последовала за ним, но медленнее.
Четыре часа спустя они съехали с шоссе и еще минут двадцать крутились по улицам, пока Декер, который работал с навигатором в телефоне, не указал Джеймисон на очень старый и запущенный квартал.
— Похоже, этот парень скатился на дно, — заметила Алекс.
Декер не ответил — его взгляд последовательно охватывал и вбирал окрестности.