– Это все, на что у тебя хватает фантазии? Мне противопоказано большинство спа-процедур, а самое последнее, чего бы мне сейчас хотелось, – это ходить по магазинам.
Все бы упростилось, если бы студия располагалась здесь. Но захочет ли она? Перевезти шляпы – это одно, перенести рабочее место с его особым настроем – совсем другое.
– У меня лекция в Оксфорде. Сомневаюсь, что она окажется расслабляющей и интересной. Зато ты сможешь погулять по территории колледжей и где-нибудь перекусить. Хотя можешь посетить лекцию.
– Что за лекция?
– Об истории Англии, отраженная в доме, подобном Хоуксли. По счастливой случайности, это тема моей следующей книги. Трудно найти время для работы в таких обстоятельствах, тем не менее я на месте событий. Это платная общедоступная лекция, потому не слишком заумная. Возможно, тебе понравится.
– Не слишком заумная? Даже тупицам вроде меня что-то доступно.
– Ты вовсе не тупица. Ну ты едешь? А потом мы где-нибудь поужинаем.
Вот оно что. А ведь обещал уважение и дружбу.
– Ну, если предполагается, что будет еда.
– Во сколько собираешься выезжать? Я буду ждать внизу.
– Какое невероятное место. – Дейзи настроила линзы камеры, сфокусировавшись на зеленой лужайке, обрамленной, словно картина, золотистыми колоннами.
– Ты бы не захотела здесь учиться. И потом, ты окончила один из лучших художественных колледжей страны. Сомневаюсь, что меня пустили бы даже на его порог.
Дейзи едва сдержалась, чтобы не хихикнуть.
– Для этого нужно всего лишь притвориться, что ты находишься в процессе создания чего-то из области постмодернистского деконструктивизма. Это место на удивление фотогенично и могло бы служить потрясающим фоном для свадебных фото.
– Ты совсем не можешь отвлечься от мыслей о свадьбе, да?
– Это моя работа. Возможно, прогуливаясь здесь, ты способен увидеть историю в каждом камне. В чем же разница? Улыбнитесь!
Но выражение его лица ничуть не изменилось. Казалось, будто он заглядывает ей прямо в сердце. Дейзи сделала снимок, другой, меняя фокус и освещение.
– Почему фотография? Я бы скорее подумал, что твое место по другую сторону объектива.
Вопрос на миллион.
– Я и не возражала против такого рода внимания, пока была ребенком. Мы с сестрами чувствовали себя особенными. Мама и папа были настолько обожаемы, вокруг них не было никаких скандалов, поэтому в прессе о них писали только позитив. О гламурных красных дорожках на премьерах или домашних фото, благотворительных сессиях. Так продолжалось до того, как мне исполнилось шестнадцать. Тогда я поняла, что пресса может быть страшным инструментом, укусить больно с той же легкостью, с какой и обласкать.
– Тебе повезло. Мне было пять, когда я испытал это на себе. Это оказалось слишком сильным шоком. Я на первых страницах газет. Чувствовал себя обнаженным. Знаю, все это глупости. А что касается тебя, большинство шестнадцатилетних прогуливает хотя бы раз, пробует или выпивает хотя бы раз. Только им удается при этом не попадать в поле общественного внимания.
Один комплект фотографий, одна ночь с выпивкой, один поцелуй, на который способен только в шестнадцать, потеряв голову от летней любви, – и вот репутация окончательно подорвана.
– Почему вы не остановились в каком-нибудь местном пабе?
– Сейчас я понимаю, что это самое слабое звено в моем плане. Но мы были такими неопытными и не смогли придумать, куда пойти. Хозяин деревенского паба позвонил бы моему отцу при первом же шаге в сторону стойки. Паб около школы тоже имел кого-то вроде наблюдателя, докладывавшего о школьницах. Все знали, что смысла туда заходить нет. Мы с Таной решили, что единственный способ остаться неузнанными – найти место где-нибудь в самом центре города. И проиграли.
– Тана? Кто это?
– Моя лучшая школьная подруга. Я встречалась с ее братом, а она – с его лучшим другом. Подростковые гормоны, бутылка водки, проворные папарацци, и все закрутилось. А ведь я не люблю водку.
– Значит, именно после того, как испытала на себе преследование фотокамер, ты решила, что хочешь оказаться по другую сторону объектива?
– По эту сторону, снимать и контролировать процесс. – Слова повисли в воздухе, она совсем собиралась сказать, но это правда. – Когда меня вышвырнули из школы без аттестации, я пошла в местный колледж, где можно было не только учить математику и английский, но найти что-то для себя. Посещала курсы искусства и ремесел, какие только могла. Но фотографию полюбила больше всего и отправила документы в колледж Святого Мартина на художественный факультет. Они меня приняли, и я впервые почувствовала, что наконец нашла свое место. Ну, а ты? Когда ты решил, что хочешь читать лекции и носить твид?
– Я одеваюсь в твид только по особым случаям.
– И естественно, надеваешь шапочку и мантию?
– Естественно.
Дейзи старалась не зацикливаться на той разнице в уровне образования, существовавшей между ними. Конечно, у нее степень – предмет гордости. Однако академические успехи несколько скромнее. Она едва получила сертификат об окончании средней школы, хотя умудрилась наскрести необходимый балл по математике и чуть более приличные баллы по английскому. Мужчина рядом с ней – доктор наук, автор книг, которые не только прекрасно продаются, но и встречены с большим одобрением в научном мире. Студенты ловят каждое слово, коллеги уважают. Разве между ними может быть равенство? Сможет ли она присутствовать на официальных мероприятиях, которые проводятся в его профессиональном сообществе? Беседовать с академиками? Она станет помехой.
– Не думаю, что кто-то в детстве мечтает стать лектором. Я мечтал стать изгоем, а еще лучше разбойником с большой дороги.
– Естественно.
– Но в Хоуксли с историей сталкиваешься буквально на каждом шагу, и совершенно невозможно не прийти в восторг. Мне хотелось записать истории, что я слышал, для других людей, заставить прочувствовать и ощутить то, что прочувствовал сам. Эта идея крепла и двигала мной. История, живущая в каждом камне, каждой картине, каждом старинном предмете. Моя специализация – позднее Средневековье. Но книги охватывают гораздо более широкую область.
– Как та, что посвящена незаконнорожденным детям Карла II? – Эту книгу она прочитала пару лет тому по рекомендации Роуз. И не только ее, но и книгу о Ричарде III и ту, что посвящена разоблачению мифов вокруг Анны Болейн, ставшую бестселлером. Но как сказать об этом Себу, не боясь оказаться уязвимой? Вдруг он попросит высказать свое мнение, а ответы покажут глубину ее невежества?
– Точно! Именно этим детям в дальнейшем выпала чрезвычайно важная роль в нашей истории. Генрих VHI отчаянно искал наследника, это повлияло на страну. Зато история Карла менее известна, скрыта за подробностями чумы, пожара и Нелл Гвин. – Он расхаживал взад и вперед, явно охваченный энтузиазмом. Дейзи сделала снимок. Прежний Себ был довольно суров и напряжен. Нынешний полностью владел собой и обстоятельствами. Человек, которому уютно наедине с собой. – На самом деле Карл – отец, по крайней мере, семнадцати незаконнорожденных детей и ни одного законного. Если бы у него был законный наследник, весь ход истории Британии мог измениться – никаких Ганноверов, никаких Вильгельмов Оранских. И понятно, что в сегодняшнем британском обществе все еще присутствует огромное моральное и материальное влияние тех самых побочных детей короля.
– Сказал граф.
На этот раз он откровенно расхохотался. Как же она раньше не замечала ямочки у самого уголка его рта?
– Я готов полностью принять вашу иронию.
– Твой интерес к этой теме – это что-то личное? Есть шанс, что собственная родословная имеет отношение к уступчивой графине?
– Официально нет. А в узком семейном кругу не раз происходили споры по поводу того, можем ли мы вести свою родословную со времен Нормандского завоевания или, скорее, мы потомки Стюартов. Я-то всегда склонялся к последнему. Эта историческая версия гораздо больше волновала впечатлительного мальчика. История о долгожданном наследнике трона.
– Потенциальный Стюарт! Так, может, стоило сделать ДНК-тест? Хотя он может привести к самым неожиданным результатам. А было бы интересно узнать, в скольких семьях голубой крови на самом деле след ведет к парню из конюшни, у которого кровь совершенно алая?
Мерцание в его глазах, несомненно, подтверждало, насколько совпадают их мысли.
– В наше время это могло бы стать очень интересным исследованием. Хотя я не верю, что нашлось бы много желающих провести опыт. Стоит написать об этом книгу, но только после той, которую заканчиваю сейчас. При условии, что я ее когда-нибудь закончу.
Книга о Хоуксли. Это может быть захватывающий рассказ.
– А из этого сюжета могло бы получиться прекрасное телешоу.
– Что? ДНК-тестирование всех наследственных пэров? У тебя довольно злой юмор.
– Вовсе нет.
Они поднялись на третий этаж и остановились перед дверью. У Дейзи замерло дыхание, когда он жестом пригласил ее войти в комнату. Все доступное пространство по стенам комнаты было занято книжными полками. Уютный и очень удобный на вид кожаный диван-честерфилд напротив камина, обеденный стол с шестью стульями в центре комнаты. На удивление аккуратный письменный стол у окна, из которого открывался вид во внутренний двор. Она явно не соответствует этой обстановке, не на месте. Онемев, Дейзи вдохнула глубже. Что сказать? «Все эти книги твои?» или «До чего аккуратно выглядит твой стол». Она с большим облегчением вернулась к прерванному разговору.
– Я, разумеется, имела в виду не тестирование, а рассказ о Хоуксли. В этом решение твоих проблем. И еще, подумай о количестве посетителей в поместье. Стоит пересмотреть неудобный интервал между Пасхой и августовскими каникулами.
– Каково решение? – Казалось, он знал наперед, что она скажет, и уже отгораживался от этого.
– Твоя книга о Хоуксли, о том, как ты видишь в нем историю Англии.
– Книга, которую я еще не написал.