Никита кивнул на стоящую в углу бадью с водой, в которую при желании можно было залезть целиком, и вышел. Я взял висящую на стене грубую мочалку, окунул её в воду и начал стирать с себя грязь и кровь. На полке нашёлся кусок мыла, пахнущий ромашкой.
Помывшись, я нырнул в бадью с головой. Вода в ней была ледяной, будто только из колодца, но мне это понравилось. Бодрило.
— Не торопись, — донёсся из-за двери голос Никиты. — Одежду принёс.
Я вытерся висящим тут же полотенцем, обмотал его вокруг бёдер и вышел. Добрынина рядом не было, а на лавке лежал свёрток.
Рубашка из светлого льна, тёмно-синий камзол с серебряными пуговицами и подходящие к нему штаны. Ткань пахла нафталином — словно вещи достали из шкафа, где они пролежали много месяцев.
Вероятно, так оно и было.
Одежда оказалась мне впору, и это определённо было лучше, чем мой перепачканный с ног до головы клетчатый костюм. Взглянув в мутное зеркало, я удовлетворённо кивнул.
Когда я вышел, то обнаружил, что Никита стоит возле бани. Он меня оглядел и с улыбкой произнёс:
— Вот теперь — настоящий Градов!
— Чья это одежда? — спросил я, отправляясь к усадьбе. Никита последовал за мной.
— Кирилла. Твоего старшего брата, — на всякий случай уточнил он.
Я никак не отреагировал, хотя при мысли, что старший брат мёртв, в сердце защемило. Это была не моя боль, и всё же ощущалась остро.
Но сожалеть о том, что род Градовых почти уничтожен, смысла нет. Лучше сосредоточиться на том, как не дать ему окончательно угаснуть.
Мы молча прошли через двор к усадьбе. Время уже перевалило за полдень, тучи рассеялись, и солнце приятно согревало лицо.
Артём встретил нас на пороге и проводил в столовую.
— Входи, Володенька, — Бабуля вышла из кухни, держа в руках здоровенный котелок с дымящейся похлёбкой. — Садись, пока не остыло.
— Баба Маша, ну куда вы такое тяжёлое! — укоризненно воскликнул Никита.
— Цыц! Для меня не тяжёлое. Ты тоже садись. Воеводе позволено обедать за одним столом с господином.
Несмотря на строгость в голосе, баба Маша при этих словах взглянула на меня — мол, можно или нет. Я еле заметно кивнул.
Мы с Никитой уселись, и Бабуля наполнила тарелки с помощью своего расписного половника. Похлёбка пахла копчёным мясом, тмином и чем-то домашним, от чего сводило желудок. Я зачерпнул ложкой — куски оленины, морковь, картошка, лук… Простая еда, но я никогда не стремился к изыскам.
— Ешь, ешь, — ласково сказала Бабуля и погладила меня по плечу. — Худой-то какой! Кости сквозь кожу лезут. Чем тебя там кормили, в твоём Тибете? Ой, про хлеб-то я забыла! Рыжий, ну-ка сбегай! Да смотри, не слопай ничего по дороге.
— Да вы что, баб Маш, я никогда! — ответил Артём таким тоном, что ему явно никто не поверил бы.
Когда Артём принёс хлеб, Бабуля всучила мне самый большой кусок, а затем принялась протирать пыль в комнате, украдкой наблюдая, как я ем. Столь настойчивая забота с её стороны была приятна.
В прошлой жизни никто не опекал меня так же сильно, кроме родной бабушки, которую я очень любил.
Пока я ел, то с новой силой ощутил на себе внимание Очага. Здесь, в главном здании, оно было гораздо более сконцентрированное.
— Спасибо, баба Маша, — сказал я, отодвигая пустую миску. — Очень вкусно.
— Всё, что ли? — она тут же оказалась рядом, выхватывая из-за пояса свой половник, словно оружие. — Давай-ка добавки!
— Благодарю, я наелся.
— Ишь, наелся…
Она быстро налила ещё похлёбки и поставила передо мной тарелку. Я посмотрел на неё и усмехнулся. Настырная бабулька. Приятно, что она на моей стороне.
Спорить со старушкой не хотелось. Ведь в основе её действий лежала забота, а строгость была наигранной. Да и подкрепиться мне действительно не помешало бы, после всех испытаний организм требовал как следует насытиться.
Я взял ложку и быстро съел всё, что было в тарелке. Баба Маша с улыбкой посмотрела на меня, а потом убрала половник и крикнула:
— Рыжий! Где ты там⁈
— Сковородки чищу, баб Маш! — ответил с кухни Артём. Похоже, что Бабуля быстро нашла применение неожиданному помощнику.
— Чайник поставь!
— У нас есть кофе? — спросил я, и Никита с бабой Машей удивлённо на меня уставились.
— Ты чего? Кофе уже давно нет во всём мире, — сказал воевода. — После Мировой магической расти перестал.
Я не подал виду, но в этот момент внутри меня что-то умерло. Здесь нет кофе? Трагедия.
Похоже, что и эту проблему мне придётся решить. Потому что жить без утреннего кофе можно, но слишком уж грустно.
— Жаль, — сказал я. — Тогда не нужно ставить чайник, Бабуля. Накормите дружину, а мне нужно сходить в Чертог.
Очаг ощущался, как незримое присутствие за спиной. Будто кто-то постоянно смотрел на меня, не отводя взгляда. Сила Очага кружила вокруг, как назойливая оса, тычась в сознание искрами магии.
Мне не хотелось это терпеть. И в любом случае следовало поближе познакомиться с источником родовой магии.
Никита нахмурился:
— Сейчас?
— Сейчас, — ответил я, выходя из-за стола.
Добрынин молча кивнул и тоже встал, отправляясь за мной. Бабуля проводила нас взглядом, скрестив руки на груди:
— Ты там не задерживайся. Очаг-то нынче… озлобленный.
По их беспокойству, да и по обрывкам памяти я знал — даже членам рода опасно долгое время находится в Чертоге Очага. Долговременный прямой контакт мог сильно навредить даже могущественным магам.
Мы шли по узкому коридору, мимо портретов предков, чьи глаза следили за мной будто бы с подозрением. Чертог находился в глубине усадьбы, за дверью, окованной железом с рунами.
Чем ближе я подходил, тем сильнее ощущал давление. Стало холодно, и будто бы сам воздух сопротивлялся, не давая идти вперёд.
— Дальше ты сам, — тяжело дыша, Никита стёр пот с лица.
— Займись обязанностями, — сказал я, не отрывая взгляда от мерцающей двери. — Я могу задержаться.
— Уверен? Ты не маг, и тебя много лет не было дома. Очаг даже не сразу тебя узнал…
— Уверен. Иди, — сказал я, взглянув воеводе в глаза.
Помедлив, он кивнул, но ушёл с явным облегчением.
Подозреваю, что в этот коридор редко заходил кто-либо, кроме тех, кто носил фамилию Градов. А значит, в последний год здесь не было вообще никого.
Преодолевая сопротивление, я прошёл вперёд и прикоснулся к металлу. Дверь отворилась сама, натужно, со скрипом, словно нехотя.
Внутри царил торжественный полумрак. Тусклый свет исходил от самого воздуха, в котором пульсировали голубые жилы магии, сходясь к центру комнаты. Там, в круге из чёрного камня, клокотала магическая аномалия — сфера размером с человеческую голову, внутри которой словно мерцали звёзды.
— Ну, здравствуй, — прошептал я, делая шаг вперёд.
Давление усилилось. Воздух стал густым, как сироп, а холод обжигал кожу. Каждый шаг давался с трудом, будто невидимые руки тянули меня назад.
Дверь сама захлопнулась за спиной, оставив меня с Очагом один на один. Я почувствовал себя запертым в одной клетке с тигром, но страха не было. Наоборот, в груди клокотал азарт.
Очаг вспыхнул ярче и оттолкнул меня. Незримая сила выбила воздух из лёгких, но я устоял и даже более того, шагнул вперёд.
— Ты думаешь, я чужак? Ты прав, — сказал я. — Моя душа из другого мира. Но кровь, которая течёт в этом теле, принадлежит роду Градовых. Мы связаны. Ты будешь мне подчиняться.
Аномалия дрогнула. Мерцание ускорилось, и вдруг из её центра вырвался луч энергии, ударивший мне в грудь. Боль пронзила не тело, а саму душу, но я не отпрянул.
— Чувствуешь? Как бы ты ни был силён, я сильнее.
Шагнул вперёд, позволяя лучу погрузиться глубже. Я принимал ту боль, что он несёт, делал её своей частью и почувствовал, как Очаг ослабляет давление.
— Ты теперь мой, — сказал я, протягивая ладонь к сфере. — Не сопротивляйся.
Очаг вспыхнул, ослепив меня на миг. Когда зрение вернулось, я увидел, что аномалия перестала пульсировать, покорно вися в центре круга.
— Вот так-то лучше, — выдохнул я, чувствуя, как магия Очага, наконец, перестала сопротивляться, обволакивая сознание тёплой волной.
Он меня принял — но не покорился. И причина тому была очень проста — я был магическим инвалидом и просто не мог связать себя с Очагом по-настоящему и тем более контролировать его.
Но с этим я разберусь, а пока достаточно того, что Очаг не будет считать меня чужаком.
— Продолжай делать то, что делаешь, — сказал я. — Защищай земли Градовых и помогай дружинникам. Увидимся позже.
Я ощутил согласие Очага и вышел из Чертога. Интересно всё же, насколько он разумен? Похоже, что у него даже есть эмоции, но есть ли самосознание? В моём прошлом мире не было подобных сущностей, так что ответов я не знал, но было очень любопытно во всём разобраться.
Путь назад по коридору показался неизмеримо легче, а за поворотом, прислонившись к стене, меня ждал Никита.
— Как прошло? — спросил он.
— Очаг меня вспомнил.
— Хорошо, а то я беспокоился. Не слышал, чтобы Очаг забывал членов рода, но мало ли… С магией ни в чём нельзя быть уверенным.
— Это правда, — кивнул я.
— Послушай, Владимир, — Никита встал передо мной, держась за рукоять сабли. — Мы не договорили. Я хочу… Только пойми меня правильно. Нам нужно решить, что делать.
— Что ты имеешь в виду?
— Теперь ты всё знаешь. Про наше положение, про брата, про то, сколько у нас врагов… Давай начистоту: у нас всего два варианта. Но здесь невозможно победить, — слова давались Никите ещё труднее, чем путь к Чертогу, я видел это. — Мы держались только затем, чтобы дождаться тебя, или освобождения Михаила, или… Я не знаю, зачем мы держались.
— Что ты предлагаешь? — напрямую спросил я.
Крепче стиснув саблю, Никита произнёс:
— Сдаться.
Его губы искривились в отвращении. Было видно, что этот вариант ему омерзителен. Но он продолжил:
— Отдать врагам то, что они захватили, чтобы спасти тебя и Михаила. Да, мы потеряем владения и всё, что на них, — он качнул головой, будто отгоняя мысли, — но мы ведь уже и так их потеряли! У нас останется только клочок земли, усадьба и Очаг, зато война закончится. Думаю, они согласятся на это.