— Что было сказано насчёт моих приказов? — с нажимом спросил я. — Гони!
— Говорила мне воспиталка, что долго я не проживу, — вздохнул Артём и переключил передачу.
Мотор прочихался и взревел. Машина рванула вперёд, подпрыгивая на колдобинах. Солдаты на блокпосту метнулись в стороны, срывая с плеч винтовки. Первые выстрелы просвистели мимо, но затем пуля пробила лобовое стекло, оставив дыру.
Артём закричал и одновременно надавил на клаксон, но не сбавил скорости.
— В сторону! — крикнул я, увидев, как один из противников наводит пулемёт.
Парень дёрнул руль влево. Пули застучали по кузову машины, одна из них ударила в радиатор, и из-под решётки вырвалась струя пара, перекрыв обзор.
— Твою мать, твою мать! Куда ехать⁈ — вопил Артём, цепляясь за руль так, что костяшки побелели.
— Прямо! — рявкнул я.
Мы врезались в шлагбаум, разнеся его в щепки. Деревянные обломки застучали по днищу, а затем машина выскочила на прямую дорогу, ведущую к мерцающей границе Очага. Вопли солдат остались позади, но они продолжали вести огонь. Заднее стекло разлетелось, с громким хлопком лопнула покрышка, и машина пошла в занос.
Артём кое-как удержал её на дороге. Струя пара к тому времени иссякла, а рыжий крикнул, глядя на приборы:
— Бак пробили! Бензин вытекает!
— Ничего, мы почти на месте, — сказал я и обернулся.
Дружинники продолжали стрелять, но не решились покинуть блокпост. Как я и думал, они слишком боялись силы Очага.
Неудивительно. Чем ближе мы оказывались к границе, тем мощнее и агрессивнее было давление.
Внезапно мотор захлебнулся. Рёв сменился хриплым кашлем, и машина начала терять скорость.
— Вот и всё, — обречённо произнёс Артём. — Магия глушит движок.
— Остановись и бежим, — скомандовал я, на ходу распахивая дверь.
Мы выскочили на улицу под свист пуль. Артём, пригнувшись, бежал следом за мной, его рыжие волосы трепетали на ветру.
Граница Очага пылала в нескольких метрах впереди. Воздух дрожал, как раскалённый, а магия сдавила грудь, будто невидимый великан сжал меня в своём кулаке.
— Дальше… Не могу… — замедляясь, прохрипел Артём.
Я схватил его за шиворот и потащил за собой. Каждый шаг вперёд давался как подъём в гору. Пули дружинников взрывали землю вокруг, но замедлялись у самой границы, падая в траву безвредными кусками свинца.
Я почувствовал на себе пристальное внимание, будто чей-то взгляд был обращён на меня одновременно со всех сторон.
«Ты чужой», — прозвучало в голове. Это был не голос, а будто чья-то посторонняя мысль, возникшая в мозгу.
«Я наследник Градовых, — мысленно ответил я, вкладывая в слова всю волю. — Пусть моя душа иная, но кровь принадлежит роду».
Пауза.
Давление ослабло вместе с вниманием Очага, но я всё равно ощущал, как будто кто-то наблюдает за мной издалека. Очаг смирился, но не принял меня.
Пули снаружи перестали долетать, будто врезались в невидимую стену, и через несколько секунд выстрелы прекратились.
— Я живой? — спросил лежащий на траве Артём. — Только честно.
— Живой, — ответил я, глядя, как дружинники у границы машут кулаками, но не решаются даже шагнуть в нашу сторону. Их крики терялись в гуле магии, словно доносились из другого мира.
— Вставай, — сказал я. — Всё позади.
— Знаешь, Владимир, — рыжий вдруг широко улыбнулся. — Что-то мне подсказывает, что всё только начинается.
Поместье Градовых
В то же время
Никита Добрынин сидел в своей комнате и чистил саблю. Он всегда вставал до рассвета и первым делом проверял своё обмундирование — начиная от сапог и пуговиц на кителе, заканчивая оружием.
Так его научил отец.
«Офицер всегда должен быть безупречен», — эти слова и сейчас звучали в голове, будто отец стоял рядом.
Никита как раз убрал саблю в ножны и встал перед зеркалом, чтобы осмотреть себя, когда Очаг ударил в сознание. Такое чувство, будто в голове раздался звон колокола. Холодный ветер пролетел сквозь мысли, оставив после себя одно слово: «Чужаки».
— Тревога! — вскричал воевода, распахивая дверь, и повторил, несясь по коридору: — Тревога!
Когда он вбежал в солдатскую спальню, дружинники были уже на ногах. Они все одновременно посмотрели на него — пятнадцать пар глаз, уставших, но всё ещё полных упрямой решимости.
— Дружина, к бою, — уже спокойнее произнёс Никита, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.
Ему было всего двадцать три, и каждый из солдат был старше его. Но после войны Добрынин остался единственным офицером в поместье Градовых, поэтому принял командование. С тех пор прошло уже семь месяцев, и никто из подчинённых ни разу не усомнился в его праве на лидерство.
Вот только сам Никита до сих пор не мог смириться с той ролью, что вручила ему судьба. Он достойно исполнял свой долг, но по-прежнему считал себя самозванцем, которому случайно выпало вести за собой людей.
— Разведка донесла? — спросил Максим по прозвищу Секач, снимая притороченные к койке парные тесаки.
— Очаг, — ответил Никита, и взгляды бойцов сразу посуровели.
Время от времени на территорию ухитрялись пробираться мародёры, надеясь поживиться чем-нибудь в поместье Градовых. Иногда забредали монстры. Таких нарушителей Очаг либо давил сам, либо вовсе игнорировал, не считая за угрозу.
По-настоящему он реагировал только в тех случаях, когда к поместью приближалась настоящая опасность.
В последний раз такое случилось три месяца назад, когда границу смог преодолеть сильный разломный монстр. В том бою Одинокая дружина, как они сами себя называли, потеряла двух своих братьев.
Поэтому от тревоги, объявленной самим Очагом, они не ожидали ничего хорошего.
— Кто там? — буркнул Трояк, беря в руки двуручный молот. Шрам на лысой голове солдата напоминал цифру три, за что он и получил такое прозвище.
— Он не говорит, — прислушиваясь к мыслям, сказал Никита. — Похоже, что люди. Двое…
— Что же это за люди такие, — прошептал Ночник, цепляя к поясу колчан с арбалетными болтами, — если сам Очаг тревогу поднял.
— Сейчас мы с вами и посмотрим, — сказал Добрынин. — Ночник, Трояк, Моргун — за мной. Секач, ты здесь за главного. Держать оборону. Позволяю использовать магические болты и другие артефакты.
— Есть, — кивнул Секач. — Мужики, взяли арбалеты и по местам!
Никита по-строевому развернулся и побежал по коридору, придерживая висящую на поясе саблю. Названные бойцы поспешили за ним.
— Где противник, воевода? — поправив повязку на глазу, спросил Моргун.
— Южная граница, — ответил Добрынин, ведь так указывал ему Очаг.
— Поскачем?
— Отставить. Нарушители, похоже, двигаются в нашу сторону. Устроим засаду.
— Артефакты не будем брать? — прогудел Трояк.
— Нет, — мотнул головой Никита. — Возможно, среди этих двоих есть маг. Он не должен обнаружить нас раньше времени.
Они выбежали во двор. Рассветный туман цеплялся за обугленные стены родового дома.
Со стороны вдруг раздался быстрый топот и конский храп. Моргун и Ночник приподняли взведённые арбалеты, но сразу же их опустили, узнав своего.
— Воевода! — воскликнул сидящий верхом разведчик. — На юге что-то неладное. Стрельба была. Кто-то прорвался через блокпост фон Бергов на машине. Двое, кажется, идут сюда.
Никита замер, глядя на разведчика. Мысли вихрем проносились в голове. Кто мог прорваться через блокпост фон Бергов? И главное — зачем?
— Что за машина? — спросил Добрынин, нахмурившись.
— Не разобрал, воевода. Вроде бы гражданская, но она за границей встала.
Очаг снова коснулся сознания Никиты, указывая направление. Через перелесок, за оврагом.
— Оставайся здесь. Командует Секач, — приказал Никита разведчику и сказал остальным: — За мной.
Тропа петляла меж обугленных пней. Никита вспомнил, как когда-то здесь росла яблоневая аллея, где он бегал в детстве, играя с Володей и другими детьми. Теперь от этого, как и от рощи, остались лишь воспоминания.
«Зачем мы здесь? — подумал Добрынин. — Зачем продолжаем служить роду, которого больше нет?»
Он мотнул головой, прогоняя эти мысли. Да, порой накатывало отчаяние, и казалось, что проще выйти и сдаться. Вообще-то, так действительно было бы проще — прекратить борьбу и начать новую жизнь. Граф Муратов трижды предлагал оставить поместье и перейти на его сторону.
Обещал хорошее жалованье, новое звание, службу в спокойном месте…
Но как бы Никита чувствовал себя, если бы поступил подобным образом? Смог бы он жить, предав свою честь, память отца и клятву роду?
Нет, не смог бы. И хотя чем дальше, тем меньше оставалось надежды на счастливый исход, Никита продолжал бороться. И не позволял никому из оставшихся дружинников поддаться унынию.
А в первую очередь — не позволял себе.
Возможно, именно за несгибаемость и преданность долгу, дружинники и относились к Никите с таким уважением.
— Приготовиться, — негромко сказал воевода, когда они приблизились к оврагу перед берёзовой рощей. — Моргун, ты слева. Трояк, справа. Ночник, обходи с тыла. Я выйду им навстречу. Без моего приказа не атаковать.
— Есть, — в голос ответили бойцы и растворились в рассветной мгле.
Никита встал прямо, прислушиваясь, и скоро до него донеслись два мужских голоса. Один — спокойный и более низкий, который показался ему смутно знакомым. Второй — совсем юный, почти мальчишеский.
В тени рощи воевода разглядел обладателей этих голосов: высокий и темноволосый молодой мужчина в грязном дорожном костюме и рыжий парень в потрёпанной куртке, которая была ему велика. Никакого оружия на виду.
— Стоять! — выкрикнул Никита, выходя на тропу, и обнажил саблю. Клинок блеснул в рассветных лучах. — Назовите себя.
— А кто спрашивает? — поинтересовался темноволосый. Его лицо было скрыто тенью, однако взгляд необычных золотых глаз мерцал, как у хищника.
Добрынин почувствовал, как по спине пробежал холодок. Чёрт возьми, похоже, это маг… И вполне возможно, очень сильный, раз он смог преодолеть границу, и сам Очаг предупредил о его появлении.