Находившегося без сознания Джека вытащили из разбитого «датсуна» и доставили в мемориальную больницу округа Дикинсон в Айрон-Маунтине. Он не выжил.
Мне позвонила подруга Джека, одна из тех, кто помогал нам в расследовании.
– Вы же знаете, что он охотился за Миленко, – плакала она. – Он сказал это тому прямо в лицо. Майкл Карр тоже погиб в результате аварии – вы должны с этим разобраться! Вы просто не можете бросить все как есть.
Мы и не бросили. Я позвонил майнотскому соседу Джека по квартире, репортеру, который уже был ошеломлен трагичной новостью.
– Джек не сможет подойти к телефону ни сегодня, ни когда-либо еще, – всхлипнул он, отвечая на звонок.
– Я в курсе, Том. Мне только что сообщили. Даже не знаю, что сказать.
Я действительно не знал. Инстинкт подсказывал мне сначала действовать, а уж потом давать волю чувствам. От Тома я узнал имя Нила Колберна и, связавшись с ним на следующее утро, насколько мог точно восстановил последние часы Джека.
Я подробно обсудил его маршрут с лейтенантом Терри Гарднером, а Гарднер связался с полицией Мичигана, чтобы запросить тщательный осмотр автомобиля Джека. «Датсун», однако, был практически уничтожен, так что никаких признаков постороннего вмешательства обнаружить не удалось. Что бы мы ни подозревали, это ни к чему не привело. Вполне возможно, что тогда имел место несчастный случай.
– Но если машину намеренно вывели из строя, это могли сделать до его отъезда из Майнота, – сказал я Гарднеру. – Если у него там что-то отключилось на большой скорости, как уже происходило раньше, Джек мог на несколько секунд потерять управление, из-за чего все и случилось.
– Твоя правда, – ответил Гарднер. – Он ехал всего в паре футов от разделительной линии, вполне достаточно. Там ведь не было следов заноса. Он даже не жал на тормоза.
Вопрос так и повис в воздухе, и невозможность избавиться от этого неприятного сомнения изрядно нас угнетала. Что бы тогда ни случилось, еще один человек, причастный к расследованию дела Сына Сэма, теперь был мертв. И он умер насильственной смертью всего через две недели после стычки с подозреваемым. Джек покинул Майнот спустя несколько дней после той вечеринки и больше не вернулся.
Покончив с расследованием, я предался скорби о Джеке Грэме вместе с другими близкими ему людьми. На следующий вечер я попытался объяснить жене свои смешанные чувства.
«Из-за этого проклятого дела накопилось столько эмоций – страх и гнев, восторг и печаль, а еще неприятное разочарование. И они не отпускают, только все копятся и копятся. Я уже, черт возьми, не знаю, куда их девать».
Бесцельно шатаясь по квартире, я откопал две присланные мне Джеком аудиокассеты с записями бесед, проведенных для расследования. Бобины, вращаясь, стирали настоящее. Голос на них еще вчера принадлежал живому человеку.
Запись была сделана Джеком во время организованной нами трансконтинентальной телефонной конференции, участники которой находились в трех разных городах – он в своей обычной манере призывал Фила Фалькона сотрудничать. Жизнерадостный голос Джека с учетом событий последних сорока восьми часов теперь казался полным горькой иронии: «Дело близится к развязке, Фил. Все близится к развязке».
«Да, Джек, – мрачно подумал я. – Преданный ты наш, идеалистичный сукин сын. Дело действительно двигалось к развязке. Все близится к развязке…»
Словно еще не отойдя от прошлогоднего похмелья, 1981-й начался на мрачной ноте. Пока «Утренний поезд» Шины Истон штурмовал вершины чартов [141], по рельсам с грохотом катился еще один тяжелый состав. Это была так называемая официальная книга о Сыне Сэма, в которой Берковиц изображался психом-одиночкой. Все участники расследования прекрасно понимали, что книга, даже при всей ее неточности, могла повлиять на восприятие дела общественностью и существенно затруднить и без того непростое установление реальных фактов. К счастью, мы смогли компенсировать влияние этой публикации.
Ведущая ток-шоу на нью-йоркском радио «Дабл-ю-эм-си-эй» Кэнди Джонс позвала на эфир автора Лоуренса Клауснера и меня. Из этой программы слушатели, включая издателей Клауснера, узнали, что он даже не брал интервью у большинства ключевых участников дела, в том числе у Сесилии Дэвис и Берковица. И хотя Клауснер то и дело пытался заткнуть меня массой абсолютнейших глупостей, я воздержался от раскрытия содержания писем Берковица, которые в два счета сдули бы весь его соломенный домик. Впрочем, этот момент был уже близок.
После программы я по секрету рассказал Кэнди, что грядет нечто грандиозное, и она пригласила меня снова принять участие в шоу, когда настанет время. Так мы положили начало сотрудничеству, приведшему к еще четырем интервью в ее эфире.
Примерно в то же время Фрэнк Энтони, напористый продюсер программы «Что происходит, Америка?», телешоу новостного формата, которое вела сценаристка и бывшая комментатор «60 минут» Шена Александер, попросил меня сделать для «ЧПА» тридцатиминутный сюжет о расследовании заговора.
Тем временем Берковиц не предпринимал абсолютно никаких действий. В конце концов я написал ему, что, если он не возобновит помощь следствию, я буду вынужден обнародовать его участие – секрет, который я хранил на протяжении шестнадцати месяцев. Ответа не последовало. Положение было сложным. Я понимал, что стоит мне оступиться, и моим доверительным отношениям с Берковицем придет конец.
Но я также понимал, насколько важно как можно лучше опровергнуть тезис Клауснера о «психе-одиночке». Кроме того, общественность заслуживала знать, что происходит. Я придерживал информацию в надежде, что Берковиц пойдет нам навстречу, чтобы помочь раскрыть дело, однако он этого не сделал. Хранить молчание и дальше смысла не было.
Я собирался забить гол сразу на двух полях. Уже больше двух лет я работал с газетами «Ганнетт» и не собирался отказываться от этого союзника ради телевидения. В итоге мы договорились, что «Ганнетт» опубликует материал 19 марта, а «ЧПА» выпустит свой расширенный сюжет двумя вечерами позже.
Все было готово, но следовало предупредить Берковица о том, что должно произойти.
В письме я сообщил ему, что из-за его нежелания нам помочь планирую обнародовать кое-какую, но не всю, предоставленную им информацию, а также сведения, подтверждающие его слова. Я упомянул, что в материале отдельно оговорено, что он не сотрудничает со следователями Сантуччи.
К сожалению, газета «Нью-Йорк дейли ньюс» совершила глупую ошибку и до момента выхода шоу опубликовала статью, в которой говорилось, что Берковица допрашивали в камере. Автор материала предположил, что Берковиц обвинил полицию в сокрытии улик – чего он в действительности не делал. На самом деле он говорил, что понимает, почему на фоне поднявшейся тогда истерии следователи упустили из виду или проигнорировали важные улики. Если сокрытие и имело место, он винил не полицию.
К тому же его никогда не допрашивали в камере. Ошибки стали результатом «испорченного телефона» между «Ньюс» и кем-то из участников съемочной группы шоу. Берковиц получил мое письмо раньше, чем до него дошла та статья. Он ответил:
Только что получил ваше письмо от 16.03, почтограмму от Дениз и еще одну от «Нью-Йорк пост», а также письмо от своего опекуна. Все они, включая вас, упоминают программу, которая выйдет в эфир 21.03.
На данный момент я не знаю, что сказать, и очень переживаю из-за всего этого. Так долго все было тихо, и, думаю, книга Клауснера не стала такой уж успешной. А теперь это. Я отметил, что вы в своем письме заявили, что вам совершенно ясно, что я отказываюсь сотрудничать. Однако в обеих почтограммах говорится, что я сообщил о существовании культа и сообщников. Это прямо противоположно тому, о чем вы говорите в письме. [В действительности дело обстояло иначе. Я написал о нашем намерении объявить, что Берковиц отказался сотрудничать с властями; это не означает, что он вообще не давал никаких комментариев.]
Мори, я не могу помешать вам продолжать это расследование. Я не могу помешать вам обнародовать ваши выводы. <…> Как я уже говорил, что бы вы ни предприняли, это ваше дело. Но помните, что я нахожусь в уязвимом положении. Тюрьма – непредсказуемое место, где жизнь человека зависит от его репутации. И раз уж я, скорее всего, пробуду здесь довольно долго, то не хочу терять занятых позиций.
Помогут ли ваши доводы вновь открыть дело или нет, это уже другой вопрос. [Дело было открыто, но поскольку Берковиц в последнее время не получал никакой информации, он ошибочно решил, что Сантуччи отступил.] <…> Я уже целую вечность не слышал ничего ни о Пьенчаке, ни о Ли Чейз. Если они что-то замышляют, мне об этом ничего не известно. Кстати, мы с Ли разошлись довольно давно. Думаю, мы по-прежнему друзья.
В заключение: Дениз будет смотреть эту программу и делать заметки. Если там будет что-то способное причинить мне вред, я об этом узнаю.
С уважением,
Дэвид Берковиц
И снова, несмотря на свое беспокойство, Берковиц не стал ничего опровергать. Два дня спустя, после получения вырезки из «Дейли ньюс», его страх возрос, а вместе с этим изменился и тон. И даже тогда он не сделал ни малейшей попытки отказаться от собственных слов. Между строк его краткого письма можно было прочесть о многом:
Только что получил статью из «Дейли ньюс»: «Сын Сэма в телешоу: я действовал не один». Ох, Мори, право, как же вы можете быть глупы. Стоит вам создать впечатление, что я сказал то или это, и публика останется глуха к вам.
Общество считает, что любой преступник – мошенник. Если отъявленный преступник заявит, что он не делал того или иного, эффект будет нулевым. Народ решит, что я говорю все это лишь для того, чтобы смягчить приговор и отвлечь от себя внимание. Конечно, это неправда, но у людей другая точка зрения.
В статье «Ньюс» говорится, что я вел беседы у себя в камере и обвиняю полицию в сокрытии улик. Нет, это говорили