Сантуччи посмотрел на Лейфера, который кивнул в знак согласия.
– Вполне возможно, – ответил Сантуччи. – Но что касается остальных дел Квинса, тут я не знаю, что и делать. Никто ничего не видел, когда стреляли в Денаро, и в «Элифасе» у нас тоже ничего нет на стрелка. Известно, что там фигурировала какая-то желтоватая машина и парень с усами, который в нее запрыгнул. Он якобы был свидетелем инцидента, а затем уехал в том же направлении, что и стрелок – так?
– Угу, и с выключенными фарами.
– Но это не дает нам стрелка, – объяснил окружной прокурор. – Всего лишь очередной пример, доказывающий, что в произошедшем участвовали стрелок и кто-то еще.
– У Меролы был всего один свидетель, готовый опознать Берковица, – сказал я. – Один-единственный. Джоди Валенте, которую ранили в машине, когда убили Донну Лория.
– Ну, мы не сомневаемся, что Берковиц виновен в убийстве и участвовал в заговоре, – ответил Сантуччи. – Он замешан во всем, и я уверен, что он не раз нажимал на курок.
– Он даже не пытается этого отрицать, – сказал я. – Он ни от чего не старается отвертеться. Я бы сказал, что это повышает его кредит доверия.
– Не поспоришь, – ответил Лейфер.
– А что насчет дела Арлис Перри? – спросил Сантуччи.
– Я только что записал в Стэнфорде сюжет с Кеном Каном, полицейским, занимающимся расследованием дела. Жутковатая история. Ее положили прямо под большим крестом, вырезанным в проклятой церковной стене. Во всем, что делают эти люди, есть символизм. Кан под запись заявил, что они верят Берковицу. А что им остается? Там же есть все… Знаете, это ведь означает, что картина несколько шире того, что мы наблюдаем в Нью-Йорке.
– Ты сейчас имеешь в виду парня, которого Берковиц называет Чарли Мэнсоном II, – констатировал Лейфер.
– Ну, как я уже говорил, думаю, они действовали и до, и после инцидентов с Сыном Сэма, – согласился Сантуччи. – Но мое внимание должно сосредоточиться на Квинсе. Это чрезвычайно запутанное расследование, но я не мог его игнорировать. Там было слишком много нерешенных вопросов, важных вопросов.
– А теперь? – спросил я.
– Многие из них мы смогли решить, это одна из целей расследования. Аресты – совсем другое дело. Нам нужна пауза, и нам нужна помощь Берковица или кого-то еще из тех, кто, черт их дери, в этом замешан. Мы пытаемся работать в нужном направлении, но никто из нас не виноват, что прошло уже много времени, и теперь это очень непросто. Но мы попробуем, – сказал окружной прокурор.
– Так вы согласны принять участие в телешоу?
– Да. Когда мы возобновляли дело, я сказал, что придет время, и мы обнародуем выводы нашего офиса. Понимаю, вам бы хотелось получить что-то и раньше, но мы не могли на это пойти. Я не смогу сказать всего, по-прежнему существуют темы, относящиеся к конфиденциальным. Но, думаю, мы сможем внести свой вклад в эту программу.
В субботу вечером, 26 сентября 1981 года, в эфир вышел очередной выпуск программы «Что происходит, Америка?» Наряду с несколькими откровениями по делу Арлис Перри, в ней выступил Сантуччи, который впервые публично заявил, что по результатам проведенного его офисом расследования он убедился: Берковиц действовал не один. Облетевшая все информационные агентства и многие СМИ цитата гласила следующее:
«Я считаю, что Дэвид Берковиц действовал не в одиночку – что на самом деле существовали другие люди, состоявшие с ним в сговоре, помогавшие ему и подстрекавшие его к совершению этих преступлений. По факту, вполне вероятно, что пистолет 44-го калибра, который послужил орудием в различных случаях стрельбы, переходил из рук в руки».
«Это мог быть один пистолет, а могло быть и несколько, – продолжил Сантуччи. – Баллистическая экспертиза не дала однозначных результатов, хотя я не сомневаюсь, что в части нападений использовался пистолет Берковица. Но до тех пор, пока я не смогу доказать, что в преступлениях использовалось более одного пистолета, не имеет особого смысла поднимать этот вопрос».
Известные Сантуччи со слов информаторов сведения о том, что как минимум в ранних нападениях использовалось более одного пистолета 44-го калибра, ни к чему не привели, и эта тема больше ни разу не поднималась публично до момента написания настоящей книги. Фактически из-за заявлений полиции Нью-Йорка предполагалось, что оружие Берковица было в деле единственным.
Однако откровения информаторов подтверждались идентичными по содержанию комментариями, полученными от анонимных источников лейтенантом Терри Гарднером в Майноте после смерти Джона Карра. Примечательно, что, поскольку ни один из информаторов, включая тех, чьи имена известны, не знал об отчетах баллистической экспертизы, они не могли вдохновиться отсутствием внятных выводов баллистиков.
Я указал на это Тому Маккарти, заявив, что будь я сам информатором, пытающимся солгать, это, вероятно, стало бы последней выдумкой, к которой я бы прибег, поскольку такие слова шли бы наперекор тому, что люди считают установленным фактом.
– А ты бы не побоялся, что тебя дискредитируют, начни ты молоть подобное? – спросил я.
– Именно по этой причине мы и должны отнестись к сказанному ими намного серьезнее, – ответил он. – Есть такой полицейский метод: скрыть ключевую информацию, чтобы иметь возможность оценить значимость полученных сведений. Если информатору было неоткуда узнать о какой-либо улике, доверие к нему растет. Полиция скрыла от общественности информацию по баллистике по другим причинам, а не для дальнейшего подтверждения. Так что в том, как все сложилось, есть своя ирония.
Тюремные источники, кстати, заявили, что полученная от них информация поступила непосредственно от Берковица, и факт их общения с последним был точно установлен. Суть в том, что теперь, в дополнение к прочим доказательствам существования заговора и к собственному лживому признанию Берковица, сделанному в 1977 году, появились серьезные вопросы и относительно пистолета.
– Я понимаю, почему власти пытались все это замолчать, – сказал я Тому Маккарти. – Они скорее позволили бы виновным остаться безнаказанными, чем признались, что в деле против Берковица имеются дыры.
– Если это так, теперь все иначе, – просто ответил Маккарти. – Даже если мы никогда не сумеем арестовать кого-либо еще, мы можем по крайней мере сообщить о том, что обнаружили, и, возможно, тем самым на некоторое время загоним этих психов в подполье.
Оптимизм Маккарти не казался обоснованным. Не было никаких признаков того, что убийства прекратились, хотя внимание группы теперь, похоже, переключилось на то, чтобы заставить замолчать собственных утративших доверие членов. Многому еще предстояло произойти.
На следующее утро после выхода телепередачи газеты «Ганнетт» опубликовали полный текст интервью Сантуччи вместе со статьей, которую я подготовил по делу Арлис Перри. В полной записи беседы, сокращенной для телевидения, чтобы она уместилась в их формат, Сантуччи выразил свое давнее недовольство первоначальным расследованием «дела 44-го калибра».
«Я действительно хотел, чтобы судебное разбирательство тогда состоялось, потому что мне было важно прояснить несколько возникших в моей голове – как, думаю, и в умах других – вопросов [связанных с заговором]. Думаю, что на них следует ответить».
«В этом деле, – продолжил он, – портреты людей – эскизы подозреваемых – сильно отличались от Берковица. И это лишь одна из проблем. Утверждения, что на месте событий заметили более одного транспортного средства, и временные отрезки, в течение которых убийца добирался из одного места в другое, вызывали у нас серьезные вопросы».
Затем Сантуччи осторожно изложил сильно беспокоивший его аспект дела: «Если существуют люди, связанные с Берковицем, они могут и сегодня делать то же самое. <…> И я думаю, что одна из моих задач состоит в том, чтобы предотвратить подобное, – чем я сейчас и занимаюсь».
Я спросил окружного прокурора о большом числе умерших подозреваемых.
«Мы изучили часть упомянутых вами инцидентов, и да, в деле присутствует подозрительно большое число людей, которых больше нет в живых, – сказал он. – Безусловно, расследование шло бы проще, если бы все их руководители – или все люди, косвенно или непосредственно вовлеченные в дело, – были бы по-прежнему живы. Но, к сожалению, многие уже мертвы».
Сантуччи подчеркнул, что уверен, что Берковиц виновен в убийстве – хотя и не единолично. Что же касается живых подозреваемых, то чуть позже он сказал: «У меня есть кое-какие мысли о том, с кем мне было бы полезнее всего поговорить. Существуют также люди, до которых я добраться не смогу. Я не знаю, где они сейчас находятся. И у меня также есть на примете несколько человек, местонахождение которых мне известно, но они вряд ли мне помогут».
Затем окружной прокурор обратился к первоначальной оценке Берковица как «психа-одиночки»: «Имеющиеся в моем распоряжении доказательства указывают на то, что он был абсолютно вменяемым, точно знал, что делал, и что у него имелся круг друзей, с которыми он был связан».
В завершение Сантуччи заявил, что, хотя им собраны доказательства существования заговора, аресты – это совсем другое дело.
«Вне зависимости от того, приведет ли [расследование] к обвинительным заключениям или нет… тут много спорного. Но моя главная цель – прояснить все, решить этот вопрос. <…> Я постараюсь собрать достаточно доказательств для судебного преследования. Хотя это несколько сложнее, чем просто ответить на нужный вопрос».
Теперь это стало достоянием общественности. И причастные к делу люди не пропустили этого сообщения. Для Дэвида Берковица, содержащегося в расположенной на севере штата тюрьме Даннемора, оно прозвучало громко и ясно. И он начал говорить со многими людьми – заключенными и теми, кто связан с тюрьмой. Ему нужен был совет; он подумывал найти адвоката, чтобы выяснить, что можно сделать для него и защиты его близких.