– Двое.
– И еще один в «фольксвагене»?
– Да.
– Это был мужчина?
– Да.
– А в вашей машине был мужчина или женщина? На мой взгляд, мужчина.
– Без комментариев.
– Какое оружие было у этого мужчины?
– Я не знаю.
– Где вы взяли патроны для своего пистолета? (Хотя Липсиг тогда этого не знал, патроны, находившиеся у Берковица в момент ареста, не были теми, что он купил в Хьюстоне одновременно с оружием 44-го калибра, как он утверждал в 1977 году.)
Берковиц ответил Липсигу молчанием.
– Пистолет, который вы приобрели в Техасе. Где взяли [боеприпасы]?
– Они были куплены вместе с оружием, – наконец сказал Берковиц.
– Патронов, что вы купили во время той единственной поездки в Техас, оказалось достаточно для всех этих случаев стрельбы?
– Насколько мне известно, да.
– И когда вы говорите «насколько мне известно», вы имеете в виду, что кто-то другой получил эти [другие] боеприпасы, и вы поэтому не уверены в своих словах, верно?
– Да.
– И тот человек, который получил боеприпасы, – он передавал вам эти патроны не все одновременно, а в разное время по мере необходимости, не так ли?
– Да.
После этого заключительного заявления Берковиц попросил завершить допрос. Липсиг проделал отличную работу, но все хорошее вот-вот должно было сойти на нет.
Выйдя из тюрьмы, Липсиг встретился с репортером «Ассошиэйтед пресс» Риком Пьенчаком и передал ему тщательно отобранные фрагменты показаний Берковица. Информация была отрывочной, но последовавшая за этим огласка возымела неприятные последствия. Берковиц заранее оговорил, что не хочет, чтобы его комментарии попали в СМИ, и также заявил, что готов рассмотреть возможность сотрудничества со следователями Сантуччи, если сумеет найти подходящего адвоката и будет уверен, что его отец защищен.
Когда его комментарии попали в прессу, Берковиц был взбешен. Он подал на Липсига жалобу в Коллегию адвокатов (позже распущенную) и отказался от последующих бесед с ним. Итог оказался еще более печальным, поскольку Берковиц перед дачей показаний написал Липсигу, выразив адвокату свое почтение и стремление добиться справедливости.
Оскорбивший Берковица материал, по сути, не содержал ничего нового в сравнении с тем, что я уже ранее публиковал и говорил в телеэфире, за исключением разве что признанного участия в группе женщин (о чем я и так знал) и заявлений, что на месте преступления каждый раз присутствовало трое или четверо членов культа. Более свежие детали Липсиг сохранил в секрете. Берковица, впрочем, взбесил не сам факт огласки конкретных сведений, а понимание того, что в прессу может утечь что угодно.
Рику Пьенчаку, который со времен разлада с Берковицем два года назад пытался преуменьшить значение расследования, теперь пришлось сочинять собственную историю, и он сделал это, либо не понимая, либо не заботясь о фитиле, который тем самым помог зажечь. Пьенчак работал репортером, горячая информация была его хлебом, но даже у него, кажется, бывали моменты, когда завтрашний заголовок мог временно отойти на второй план ради достижения потенциально большего блага. Липсиг тоже имел возможность ничего не раскрывать.
Однако, подумав, возможно, что огласка побудит Берковица выступить с заявлением, он решил поступить иначе. Как бы то ни было, на передовицах взорвалась бомба – как и в Квинсе, где взрыв оглушил не одного сотрудника.
Мне немедленно позвонил старший помощник Сантуччи Том Руссо.
– Как, черт возьми, такое могло произойти? – требовательно спросил он. – Все прямо на первой странице «Пост» и бог знает где еще. Это точно загонит Берковица обратно в его нору. И ведь в газетах даже нет ничего по-настоящему нового; большую часть этого вы уже опубликовали в прошлом году.
– Ну, «Ганнетт» и «Дабл-ю-оу-эр» способны увидеть перспективы, – сказал я. – А вот остальные средства массовой информации просто читают сообщения «АП». Я не знаю, кто и чем там руководствовался, но Гарри не против огласки, а Пьенчак имеет на дело зуб уже давно, с тех пор как получил от Берки пинок под зад.
– Мы ничего не можем поделать с Пьенчаком, – сказал Руссо. – Но мы должны переманить на свою сторону Гарри. Ты с ним знаком, так не мог бы узнать, не согласится ли он с нами встретиться?
– Уверен, что Гарри согласится, – ответил я.
25 января, через шесть дней после дачи показаний, мы с Липсигом сидели в кабинете окружного прокурора вместе с Сантуччи и Руссо, который недавно присоединился к расследованию по «делу 44-го калибра».
Сантуччи не стал зря тратить время и сразу выложил карты на стол.
– Никто не знает об этом деле больше, чем Мори, я и Херб Лейфер, который не может присоединиться к нам сегодня, – сообщил он Липсигу. – Любой другой, с кем вы, возможно, разговаривали, осведомлен в меньшей степени. Поэтому я собираюсь ввести вас в курс дела, и, если вы не против, мы бы хотели, чтобы вы с этого момента начали нам помогать. Берковиц не раз отказывался от встречи со мной, но вы с ним уже говорили, и у вас, вероятно, появится возможность сделать это снова, – объяснил окружной прокурор.
– Я немедленно подам запрос, – пообещал Липсиг, после чего описал свою встречу с Берковицем. – Я знал о культе, но Берковиц произвел на меня впечатление своим разумным, сдержанным поведением. Он был искренен, и я убежден, что он говорил правду. Этот человек надежен, как доллар.
– Мы знаем, – ответил Сантуччи. Потом он рассказал Липсигу о препятствиях, которые полиция Нью-Йорка чинила ему в ходе расследования, и назвал отдельных членов высшего руководства департамента «обструкционистами».
Он также упомянул о своем подозрении, что причиной перевода некоторых заключенных из одной тюрьмы в другую могло послужить стремление изолировать Берковица от информаторов.
– Это возмутительно, – сердито сказал Липсиг. – Я думал, офис окружного прокурора всемогущ.
– В данном случае это не так, – ответил Сантуччи. – У меня есть подозрения, Гарри, но нет доказательств. А что касается полиции, ей нужно разрешение сверху, чтобы предоставить нам необходимые материалы по Берковицу.
– Куда ни глянь, одни препятствия, Гарри, – объяснил я. – И, основываясь на данных, полученных от своих источников, могу сказать, что где-то в этой картине прячутся большие деньги. Как минимум наркоденьги. А еще власть и связанные с ней люди. Я просто говорю то, что слышал, вот и все.
– Вот что я вам скажу, – ответил Липсиг. – Когда я встретился с ним на прошлой неделе, он был напуган, оглядывался на охранников, стоявших в разных углах комнаты. Он хотел видеть, кто нас слышит, и несколько раз просил меня говорить тише. Он явно опасался за свою безопасность. Его сильно обеспокоила смена караула – вы сами поймете это по стенограмме. Он сказал, что его «безопасное» время закончилось, когда заступила другая смена.
– Каждый раз, когда по этому делу что-то попадает в газеты, я начинаю слегка переживать, – признал Сантуччи. – Слишком много необычных событий происходит. Это просто к сведению, Гарри.
– Сколько у вас подозреваемых? – спросил Липсиг.
– На улицах или на кладбище? Это две разные категории, – ответил я, выдавив улыбку.
– Примерно семь или восемь еще живы, – отозвался Сантуччи. – Но у меня недостаточно доказательств, чтобы арестовать кого-либо из них. Нам нужен свидетель «изнутри».
– Берковиц заявил, что, возможно, согласится сотрудничать, – сообщил Липсиг. – Если я получу разрешение вернуться, то возьму с собой Мори, и если Берковиц даст добро, я немедленно позвоню вам.
– Это все, о чем мы можем просить, – сказал Том Руссо.
В декабре 1982 года я сопровождал Липсига и еще одного сотрудника его фирмы, Марка Мануса, в новой поездке в Даннемору. Пока я ждал снаружи, стараясь не выдать своего присутствия, Берковиц несколько часов неподвижно просидел в конференц-зале, отказываясь отвечать на вопросы. Расстроенный Липсиг попытался спровоцировать Берковица, упомянув имена людей, которые, как он знал, не были связаны с заговором. Провокация удалась. Берковиц вспыхнул от гнева.
«Он вскочил, шарахнул по столу кулаком и начал проклинать босса за то, что тот пытается втянуть в дело его друзей, – рассказал Манус. – Он был в ярости. Он наклонился к столу и кричал – на минуту я испугался, что он кинется на нас прямо через стол. Вот насколько он был зол. А потом выскочил из комнаты».
«Мы так ни к чему и не пришли, – сообщил Липсиг. – На тот момент любая реакция была лучше, чем вообще никакой. Единственное, что он сказал за весь день, так это то, что его сообщники со временем получат свое, и что хотя ему придется провести всю жизнь в тюрьме, правосудие в конечном итоге настигнет их даже без его помощи».
Липсиг также написал губернатору Хью Кэри и окружным прокурорам Бронкса и Бруклина, призывая провести скоординированное полномасштабное расследование. «Меня проигнорировали», – сказал он.
Позиция Бронкса на протяжении всего расследования оставалась типичной для Марио Меролы. В Бруклине Юджина Голда сменил другой человек. Новый окружной прокурор Элизабет Хольцман, ранее занимавшая пост в Палате представителей Соединенных Штатов, отличилась во время слушаний по Уотергейту, но ничего не знала о деле Сына Сэма.
Источники сообщили мне, что члены старой гвардии Голда, в особенности высокопоставленный помощник по имени Дейл Кэмпбелл, не рекомендовали ей участвовать в расследовании этого дела. Как показали стенограммы, Кэмпбелл присутствовал на ночном допросе в августе 1977 года, когда Берковиц впервые признал себя виновным в нападении на Московиц и Виоланте.
Трудно сказать, как бы Хольцман – известная сторонница розыска предполагаемых нацистских военных преступников в Соединенных Штатах – отреагировала бы, если бы ей сообщили, что Московиц и Виоланте, возможно, погибли от рук культа сатанистов, поклоняющихся Гитлеру и собирающихся в Бруклин-Хайтс – всего в двух шагах от ее офиса.