и, внезапно обрел лицо, имя и предысторию.
После того как Берковица доставили в штаб-квартиру Департамента полиции, экстренные выпуски новостей вклинились в телепрограммы даже в таких отдаленных от Нью-Йорка городах, как Лос-Анджелес, Лондон, Токио и немецкий Франкфурт. Для примера: на следующий день телеканал «Эй-би-си» посвятит аресту более половины своего вечернего общенационального выпуска новостей. Жесткие форматы телевизионных сетей даже самым значимым сюжетам отводят обычно одну-две минуты эфирного времени.
Берковиц стал главной новостью множества не только американских, но и зарубежных газет. Он появился на обложке «Ньюсуик» и стал героем больших репортажей в «Тайм», «Вашингтон пост», «Лос-Анджелес таймс», двух крупных чикагских ежедневниках и сотнях других газет и журналов.
В Нью-Йорке, где история Сына Сэма оккупирует первые полосы на несколько лет вперед, «Пост» и «Дейли ньюс», освещая арест, побьют все рекорды тиражей. «Ньюс» поспешно выпустит «специальный» номер, а «Пост» напечатает красными буквами поперек первой страницы слово «ПОЙМАН!» поверх большой фотографии внезапно обретшего печальную славу почтового клерка. В «Нью-Йорк таймс» история ареста займет всю первую полосу и продолжится на двух страницах внутри номера.
В конце года информационные агентства признают историю Сына Сэма девятой по широте освещения в мире в этом году, сумевшей затмить бесчисленное множество других политических, военных, социальных и экономических событий.
Крупнейшее дело получило широчайшую огласку.
Однако даже фотографы, сражавшиеся за лучшие точки съемки Дэвида Берковица в момент, когда он дрейфовал в толпе, испытали некоторое недоумение. Многие из тех, кто был там в ту ночь, уже тогда поняли: что-то не сходится. Представители СМИ, знакомые с полицейскими эскизами и посвященные в ключевые аспекты расследования, были поражены ощущением неправильности происходящего. Берковиц, казалось, совсем никуда не вписывался.
Полиция, впрочем, приложит все усилия, чтобы как можно скорее развеять такого рода сомнения. Отныне происходящее станет главным полицейским представлением в самом широком смысле этого слова. Триумфальное прибытие к зданию Департамента полиции Нью-Йорка на Полис-плаза уже само по себе намекало на подобный исход. Никто из присутствовавших не позаботился о безопасности. Берковица мог запросто застрелить любой, у кого возникло бы такое намерение. Его не проводили в здание тайком. Его выставили напоказ перед журналистами – и всеми остальными, кто там оказался.
Кроме того, Берковица арестовали бруклинские детективы за преступление, совершенное в Бруклине. Тогда что он делал на Манхэттене? Ни одно из нападений Сына Сэма не было совершено на Манхэттене. Скорее всего, он оказался там потому, что телевизионщикам, газетам и информагентствам – как и мэру – было проще подъехать к Полис-плаза, чем к зданию 10-го убойного сектора в районе Кони-Айленд в Бруклине.
Пока полиция ждала прибытия мэра, который должен был лично вести ночную пресс-конференцию, на которой собирались продемонстрировать оружие Берковица и прочие атрибуты дела, самого подозреваемого отвели наверх. Во время получасового допроса за право задать вопрос самому знаменитому преступнику в истории Нью-Йорка бились около десятка детективов. Берковицу якобы зачитали его права, а он, как сообщается, ответил на все заданные ему предварительные вопросы. Однако аудиозаписи или расшифровки этой тридцатиминутной беседы с полицией не сохранилось. По сути, это была беседа «не для протокола».
Произошло восемь нападений. Тринадцать человек пострадали от выстрелов, шестеро из них погибли. По любым профессиональным стандартам допрос Берковица должен был длиться много часов. На допрос самого обычного подозреваемого в ограблении детективы и то выделили бы больше времени. И, конечно, все сказанное обязательно внесли бы в протокол.
Однако полицию не волновали такие мелочи. Берковиц сидел там и говорил, что совершил все свои преступления по приказу старого Сэма Карра – человека, которому на самом деле шесть тысяч лет и который командовал Дэвидом через своего демонического пса Харви. Полиция моментально слила прессе море информации о безумии Берковица и том, что он совершал преступления в одиночку. Все сказанное основывалось лишь на тридцати минутах всеобщего гвалта, но сумело сыграть свою роль. Газеты, радио и телевидение заглотили наживку, и уже к следующему утру, пока полиция будет празднично хлопать пробками шампанского, судьба Берковица решится. Он виновен, он действовал один, и он сумасшедший. И он по-прежнему ни в чем официально не признался.
После встречи с детективами наконец настало время для официального заявления Берковица представителям окружных прокуратур Квинса, Бруклина и Бронкса. Предполагалось, что допрос проведут помощники окружных прокуроров, но в здании появился и один прокурор – Джон Сантуччи из Квинса, которому совсем не понравилось то, что там происходило. «Это дело показалось мне неприятным с той самой минуты, как Берковица привели, и я его увидел, – рассказал мне Сантуччи три года спустя. – У меня были вопросы, на которые я хотел получить ответы, и меня терзали кое-какие сомнения. Дело закончилось слишком гладко, слишком легко. Мне это не понравилось».
Должно быть, Сантуччи испытал еще бóльшие сомнения на следующий день, когда увидел в «Нью-Йорк пост» фотографию сияющего Тимоти Дауда, написавшего на полицейской доске слова: «Дело закрыто». Дело действительно было закрыто – прямо в ночь ареста.
Берковиц начнет давать признательные показания в 3:28 утра 11 августа. Прошедшая с аншлагом пресс-конференция внизу уже закончилась, Берковиц вот-вот обретет международную известность – в качестве убийцы-одиночки, – а помощники окружного прокурора только сейчас собрались, чтобы провести официальный допрос.
По словам моих источников, Берковиц заранее отрепетировал свои ответы и, будучи активным участником заговора, знал достаточно деталей, чтобы удовлетворить интерес любого, кто задает поверхностные вопросы. Он надеялся, что испытываемое властями давление побудит их быстрее довести дело до конца и облегчит допрос. Интерес к деталям мог бы разнести все в пух и прах.
Берковицу не стоило беспокоиться. Допрос проведут невдумчиво и воздержатся от хитрых вопросов, призванных поймать на вранье того, кто дает ложные признательные показания.
Ответы Берковица будут содержать множество фактических ошибок. Но никто не станет в этом разбираться. Напротив, официальные лица сообщат прессе, что Берковиц предоставил им подробное, «доскональное» описание собственных преступлений.
Глава 7Признание
Это случилось вскоре после полуночи 11 августа. Ночь была душной, кондиционер сломался, а шум машин, проносящихся по скоростной автомагистрали вблизи квартиры в Уайт-Плейнс, лишь отдаленно напоминал расслабляющий рокот атлантических волн на Огненном острове.
Я придремывал под ток-шоу на радио, вполуха слушая, как талантливый грубиян Боб Грант отвечает на вопросы слушателей об убийствах Сына Сэма.
Примерно за неделю до этого Гранту во время эфира позвонил человек, весьма достоверно выдававший себя за стрелка. Полиция тогда изучила запись разговора и пришла к выводу, что он скорее всего самозванец. Теперь жители Нью-Йорка предлагали Гранту собственные теории по делу, и я почти уснул, как вдруг был вырван из сна сообщением ведущего о том, что ему стало известно об аресте подозреваемого.
Телевизор я включил как раз вовремя, чтобы увидеть, как Берковица ведут через толпу, собравшуюся возле здания Департамента полиции Нью-Йорка. В тот же самый миг на другом конце страны – в Майноте, штат Северная Дакота – некий Джон Карр тоже смотрел телевизор. Он только что приехал в этот маленький северный городок из Нью-Йорка и, когда на экране замелькали новости об аресте Берковица, сидел в квартире своей девушки, жившей на территории базы ВВС США неподалеку от Майнота.
– Вот дерьмо! – Это все, что он сказал.
В Нью-Йорке на арест отреагировал кое-кто еще. По словам Берковица, связанный с этим делом человек, чье имя ни он, ни полиция так и не раскрыли, позвонил в штаб-квартиру Департамента полиции Нью-Йорка, сумел добиться соединения с капитаном Джозефом Боррелли и спросил руководителя опергруппы, не заявляет ли Берковиц о причастности других людей к совершенным им убийствам.
«Телефонный разговор встревожил Боррелли. Это было очевидно», – позже напишет Берковиц. Однако Боррелли, похоже, так сильно увлекся мыслями о шампанском, что предпочел забыть этот случай.
Пусть полиция Нью-Йорка отмечала произошедшее игристым, но я взбрызнул просмотр ночных новостей лишь парой чашек разогретого вчерашнего кофе. Меня заинтриговал тот факт, что Берковиц не был похож ни на один из обнародованных полицейских эскизов. А еще он жил там же, где и я когда-то, – в Йонкерсе. Я слышал о Пайн-стрит, но не мог сказать точно, где она находится. Поспав всего четыре часа, я уже в 7:30 утра позвонил отцу и спросил его об этом. Он, хотя и уехал из города, но по-прежнему знал улицы Йонкерса гораздо лучше меня.
– Это недалеко от Гленвуд-авеню, вниз по холму, чуть ниже Северного Бродвея. Маленькая улица с односторонним движением. Да ты наверняка видел ее тысячу раз, – сказал он.
– А какие там еще улицы поблизости?
– Забавно, что ты спросил об этом. Помнишь, на прошлой неделе ты говорил об именах в том письме? Так вот, прямо за Пайн находится Уикер-стрит, она идет вниз до Уорбертон. По-моему, это похоже на твоего «короля плетеного».
Пайн-стрит заинтересовала меня и сама по себе, но еще больше поразило осознание того, что упоминание «Злого короля плетеного» в письме Бреслину оказалось, по всей видимости, ключом к названию улицы. Информация была тем более важной, что последние три дня я посвятил собственным изысканиям.
С момента отъезда с Огненного острова 1 августа я каждый вечер проводил над расследованием этого дела,