Я как раз закончил сбор предварительных данных о Фладе, когда вечером 3 января мне неожиданно позвонили. Билл Гарделла жаждал узнать, связались ли мы с офисом окружного прокурора Бруклина, чего мы еще не сделали.
– Мы поговорили с ними, и они ждут вас, – объяснил детектив-сержант. – Если не дозвонитесь им сами, можем записать вас на прием.
Гарделла говорил дружелюбно, но, очевидно, также и серьезно. Я имел основания полагать, что он, как и, по всей видимости, Келли, думал, что мы, похоже, нащупали что-то важное. Но я также понимал, что он не мог прямо заявить об этом. Телефонный звонок говорил сам за себя, поэтому я просто поблагодарил его за проявленный интерес.
– Я лишь выполняю свою работу, – ответил Гарделла. – Вы пришли с информацией, которая, на наш взгляд, должна попасть в нужные руки.
Он продиктовал мне добавочный номер Шелдона (Шелли) Гринберга и сказал, что узнает об итогах встречи от прокуроров.
5 января мы с Миттигером встретились с Гринбергом, старшим помощником окружного прокурора, и Роном Айелло, главой бюро по расследованию убийств, в кабинете Гринберга, расположенном в здании суда в Бруклине.
Гринберг был крупным напористым сорокаоднолетним мужчиной. Айелло был моложе и казался более любезным, чем Гринберг, который в самом начале нашей полуторачасовой встречи первым делом заявил о «правиле молчания» – вступившем в силу судебном приказе о запрете официальным лицам публично обсуждать это дело. Вообще-то приказ распространялся на комментарии для прессы, а мы к ней не относились. Я подумал, что Гринберг использует решение суда для прикрытия, и прямо сказал об этом. Он, однако, настаивал, что у него связаны руки.
– Считайте меня большой губкой. Я здесь для того, чтобы впитывать информацию, так что позвольте мне впитать все, что у вас есть, – величественно произнес он.
Мы с Джимом переглянулись.
– А что мы получим взамен? – спросил Миттигер.
– Ничего. Я не могу ничего говорить или что-либо комментировать.
На мгновение у нас возникло сильное желание сказать «сайонара» [112] этой «губке». Но мы решили остаться, понадеявшись, что в ходе встречи все равно что-нибудь да всплывет.
Мы рассказали прокурорам о Джоне Карре, проблемах с местом нападения на Московиц, оккультных отсылках в письмах, мертвых собаках и заявлении Роджера Флада о культе. Оба мужчины задали множество вопросов. Когда Айелло увидел оккультный символ Элифаса Леви и сравнил его с подписью Сына Сэма, то присвистнул: «Держу пари, вы обалдели от радости, когда его нашли». В другой момент Гринберг заявил: «Я как-то разговаривал с девушкой, знавшей Джона Карра».
Пара намеков, но мы хотели большего и изо всех сил старались разузнать хоть что-то. Гринберг продолжал вертеться ужом на сковородке. Наконец он выпалил:
– Думаешь, я готов штаны намочить от радости поговорить с тобой? Я хочу с тобой поговорить – но не могу. Так что, если ты не перестанешь давить, мы на этом и расстанемся.
– Мы здесь не для того, чтобы ссориться, Шелли, – сказал я. – Мы вроде на одной стороне.
– Смотрите, вот как мне все это видится. Мы готовы получить копии ваших материалов и выслушать ваши идеи. Большего я сделать не могу. Не нравится – уходите. Или мы можем продолжить, – заявил Гринберг.
После почти пяти месяцев работы позиция Гринберга привела нас в бешенство. Айелло попытался разрядить обстановку, но безуспешно. Попрепиравшись еще немного, я ухватился за соломинку.
– Не могли бы вы хотя бы сказать, известно ли вам, где находится Джон Карр – просто известно ли, – чтобы мы прекратили поиски, если вы его нашли?
Грузный прокурор подпер руками подбородок.
– Насколько мне известно, он на Луне… Я ответил на твой вопрос?
– Черт, – пробормотал Миттигер.
– Нет, подожди, – вмешался я. – Возможно, он ответил на вопрос. Вы не знаете, где он, не так ли?
– Без комментариев.
– Слушай, Шелли, – продолжил я, – наше время ценно не меньше твоего, веришь ты в это или нет. Мы потратили на дело уйму часов, а теперь обратились к вам. Мы не пытались использовать найденное в своих целях. Все, что мы хотим знать – без каких-либо подробностей, – так это есть ли от наших находок хоть какая-то польза. Просто скажи, не тратим ли мы впустую время и деньги.
Я хотел получить хотя бы косвенное подтверждение собственной правоты.
– Игра слов! – фыркнул Миттигер. – Все в этой комнате играют в игры. Сплошная болтология. Мы здесь пытаемся докопаться до истины, а вы, ребята, корчите из себя монашек, такие недотроги. Вы же вроде представляете интересы «народа» – ну, так мы тоже к нему относимся.
Гринберг поерзал на стуле, сдвинул очки на кончик носа и пристально посмотрел на Миттигера.
– Я отвечу на вопрос вашего коллеги, сказав: раз добропорядочные граждане считают, что у них есть причины продолжать проверять те или иные факты, мы здесь, чтобы их выслушать. Просто выслушать – не делиться, а выслушать.
Миттигер застонал.
– Как благородно с твоей стороны, Шелли, – сказал я. – Но если читать между строк, я могу считать твое заявление знаком того, что мы тратим время не впустую?
– Без комментариев. Позвольте мне еще раз зачитать вам запретительный судебный приказ, раз в прошлый раз вы не все в нем поняли.
Уровень нашего разочарования зашкаливал. К счастью, Айелло выбрал именно этот момент, чтобы отнести наши материалы секретарю для копирования. Пять минут спустя, когда мы шли к машине, я взорвался.
– Чертовы ублюдки! Пляшут вокруг да около. Забрали всю нашу информацию, а нам не дали ничего, кроме пары намеков на то, что мы движемся в правильном направлении. Да они просто прикрывают свои задницы! Айелло еще хоть как-то пытался выглядеть адекватным, а Гринберг в этом цирке только щелкал хлыстом.
– А теперь неадекватным выглядишь ты, – ответил Джим. – Здорово же ты там прикидывался нормальным.
– Это было нелегко.
– Ну, все прошло не так плохо, по крайней мере нельзя назвать полной катастрофой. Они и правда бросили пару намеков. Да они бы со смехом выгнали нас оттуда, будь дело и правда закрыто; они бы не стали сидеть и спорить с нами.
– Не думаю, что они вообще назначили бы нам встречу, будь они уверены, что Берковиц действовал в одиночку, – предположил я. – Сначала мне звонит Гарделла, потом мы встречаемся с лучшими людьми Голда, а не с каким-то помощником пятого уровня. И они задали нам чертовски много вопросов.
Джим замер посреди тротуара и сказал:
– Знаешь, а им ведь, возможно, вообще было известно меньше нашего.
– Кто знает. Я, кажется, и впрямь уловил парочку косвенных подтверждений, и они не отшили нас после первых же десяти минут встречи. Но если из этого что-нибудь раскрутится, они сделают вид, что раскопали все сами, а нас там и рядом не стояло.
– Нет, у них не выйдет, – ответил Миттигер.
Он открыл чехол для фотоаппарата и достал оттуда маленький магнитофон.
– Да ладно – ты записал их на пленку? В собственном кабинете Гринберга!
– Всего две минуты. Мне нужно было доказательство нашей встречи. И я хотел, чтобы там прозвучало имя Джона Карра – как подтверждение, что мы их о нем предупреждали.
Джим включил магнитофон, и мы услышали, как обсуждаем исчезнувшего Джона «Уитиса». На пленку также попал комментарий Гринберга о готовности намочить штаны от радости. Стоило мне услышать это, как гнев и напряжение спали, и я рассмеялся.
– Извини, – с трудом выговорил я, – но мне слишком тяжело думать о том, как он там рисуется и в то же время мочит штаны.
Миттигер ухмыльнулся.
– Высокомерный сукин сын. Возможно, ему бы не помешало услышать свои слова в шестичасовых новостях.
По правде говоря, на пленку записалось меньше двух минут разговора.
– Если бы они пошли нам навстречу, я бы вообще не стал включать магнитофон, – объяснил Джим. – Но когда я понял, как поведет себя Гринберг, то подумал, что они хапнут все себе и избавятся от нас при первой же возможности, едва дело будет раскрыто. Что ж, в эту игру можно играть вдвоем.
– Ладно, но, будь добр, больше так не делай. Мало того, что это некошерно, так еще и рискованно.
– Насколько нам известно, они тоже записывали разговор. Так мы хотя бы квиты.
В тот момент мы еще не знали о конфиденциальных полицейских отчетах и прочей информации, имевшейся в распоряжении окружной прокуратуры, как не знали и о том, что офис прокурора не стал допрашивать собственных свидетелей, включая Сесилию Дэвис. Однако в ходе нашей встречи представителям прокуратуры стало известно о возможной связи Берковица с Джоном Карром и сатанинским культом. Мы уведомили их официально, и наши слова были записаны. Чуть позже аналогичные данные получит другое полицейское ведомство.
Впоследствии я еще дважды разговаривал с Роном Айелло. Каждый раз он, уклоняясь от прямого ответа, намекал, что мы с Миттигером не гонимся за иллюзией. Через другого человека в офисе Голда я узнал, что копии наших материалов показали нескольким помощникам прокурора, а местонахождение Карра бруклинской прокуратуре было неизвестно.
Наша поездка туда возымеет последствия. Прокуроры начнут расследование, рябь от которого взбудоражит доселе безмятежный пруд. Спустя шесть недель волнение достигнет максимума. Но прежде в Нью-Йорке произойдут события, которые привлекут наше внимание.
В пятницу, 6 января, на следующий день после встречи в Бруклине, в ста футах от шоссе Таконик в Ист-Фишкилле, в часе езды к северу от Йонкерса, нашли изрешеченное пулями тело двадцатипятилетнего Роберта Хиршманна. В Хиршманна, имевшего несколько приводов за кражи, выстрелили по меньшей мере шесть раз. Он работал в транспортной компании и жил в Квинсе.
На следующий день труп его жены Мэри, двадцати трех лет, обнаружили на пустыре возле аэропорта Флашинга в Квинсе, примерно в шестидесяти милях от того места, где нашли тело ее мужа. Полностью одетую женщину изрезали и закололи ножом, также имелись следы удушения.