В ожидании завтрашнего допроса настроение за едой было подпорчено витавшим в воздухе напряжением. В попытке поднять наш коллективный дух Гилрой решил подшутить над мандражировавшей Лоррейн, предположив, что она может ненароком влюбиться в Берковица.
Пародируя популярные таблоиды, он закусил зубами сигару и сказал:
– Зато потом сможешь написать об этом статью. Назовешь ее: «Я жарила яичницу Сыну Сэма» или «Невеста Берковица».
Лоррейн, которую беспокоила даже сама перспектива оказаться в одной комнате с Берковицем, громко застонала, и никакие дружеские подтрунивания не смогли ослабить ее напряжение.
Позже мы с Гилроем засели у него в номере, чтобы пробежаться по вопросам, которые я подготовил для Берковица, – они касались Джона и Майкла Карров, писем Сына Сэма, убийцы Фреда Коуэна, нападения на Московиц и улик, подтверждавших причастность к делу культа. Гилрой составил собственный список вопросов, и в них внимание уделялось главным образом отношениям Берковица с Хербом Кларком, охранником, задававшим ему вопросы о заговоре и сделавшем фотографии «Сэм спит», которые привели к обвинению Миттигера.
– Мы готовы как никогда. Теперь мне всю ночь будут сниться немецкие овчарки, – сказал Гилрой, на чем мы и закончили.
У меня самого были проблемы со сном. Снаружи шел непрерывный дождь, и на землю опустился густой туман. За окном в мутной дымке мерцали огни аэропорта. Все выглядело мрачным. Я перебирал в памяти последние четырнадцать месяцев и думал, что мне вот-вот предстоит сменить статус случайного наблюдателя на возможность стать первым неофициальным лицом, получившим доступ к Берковицу. Мы столько раз балансировали на грани провала, а теперь я каким-то невероятным образом оказался всего в нескольких часах от встречи с человеком, чьи жизнь и преступления определяли мое собственное существование на протяжении последнего года с лишним. Удивительная возможность, и она непременно окажет сильное влияние на мое будущее.
Это была долгая и нервная ночь. Беспокойно ворочаясь в постели, я заволновался, что, несмотря на все имевшиеся у меня сведения, могу ошибаться, и Берковиц начнет демонстративно все отрицать. Такая мысль не добавляла спокойствия.
В 9:15, наскоро позавтракав, мы под моросящим дождем проехали около пяти миль до Марси. Царившую в машине тишину нарушал лишь звук дворников, они шумно скребли по ветровому стеклу. Мы давно покончили с подготовительной работой и полностью сформировали стратегию действий. Больше говорить было не о чем.
По мере подъема на холм, где располагался Центр, Марси выглядел все более зловещим и неприступным. Его негостеприимность буквально ошеломляла. На внешнем посту охраны к нам присоединились помощник специального прокурора Томас Макклоски и следователь Дэвид Кэмпбелл. Макклоски вел дело Миттигера от имени штата, и они с Кэмпбеллом специально приехали сюда из Нью-Йорка, чтобы присутствовать на допросе. По иронии судьбы, Макклоски раньше служил помощником окружного прокурора в Квинсе и до момента ареста Берковица отвечал за дело Вирджинии Воскеричян. Официально нас в тот день друг другу не представили, так что пройдут месяцы, прежде чем он узнает, кто я такой на самом деле. Гилрой просто назвал меня своим помощником, и это было в некотором роде правдой.
Оказавшись за воротами, мы прошли еще несколько контрольно-пропускных пунктов и провели какое-то время в комнате ожидания, прежде чем начальник службы безопасности Джордж Дейли повел нас дальше по коридорам и лестницам. Наконец мы вошли в небольшой конференц-зал, известный у местных как «Зал суда». В его центре стоял большой деревянный стол с шестью стульями вокруг него. Лоррейн Войтковски заметно нервничала, и Гилрой втянул ее в разговор, спросив, где она хочет сесть.
– Я смогу ответить, только увидев, где сядет мистер Берковиц, – отозвалась она.
Феликс с удивлением посмотрел на нее.
– Что ты сказала? – спросил он.
Войтковски повторила свои слова. Толкнув ее локтем, я мотнул головой, указывая ей за плечо. Берковиц уже сидел за столом и улыбался ей так, словно она сошла с ума. Он вошел сразу вслед за нами, без сопровождения и без наручников.
– О, я вижу, вы уже здесь, – пробормотала Лоррейн, и Берковиц ухмыльнулся ей в ответ.
Ныне двадцатипятилетний Берковиц был крепкого телосложения, его рост составлял около пяти футов одиннадцати дюймов. На нем были потертые черные ботинки, зеленые тюремные брюки и зеленая рубашка с короткими рукавами. Лицо покрывала однодневная щетина. В ярко-голубых глазах читалась сильная настороженность. Короткие темные вьющиеся волосы дополнялись бакенбардами, которые он отрастил длиннее и гуще прежнего. Откинувшийся на спинку стула в ожидании начала допроса Берковиц казался довольно расслабленным.
Как того требовал протокол, весь допрос должен был проводить Гилрой, а я лишь сидел рядом с адвокатом, готовый в случае необходимости подсказать ему комментарий или дополнительный вопрос. За столом мы расположились прямо напротив Берковица. Остальные присутствовавшие заняли оставшиеся места в комнате, отодвинув свои стулья подальше от нас. Начальник службы безопасности Дейли уселся прямо у двери. А потом мы наконец приступили.
Гилрой начал с вопросов, призванных подтвердить, что Берковиц знал и помнил Херба Кларка и что он действительно ответил на вопросы, которые Кларк задавал ему о деле Сына Сэма. Берковиц заявил, что все его ответы были честны.
Затем Гилрой спросил:
– Вы знаете человека по имени Джон Карр?
– Да.
– Как вы познакомились с Джоном Карром?
– Я не хочу об этом говорить.
Мои худшие подозрения подтвердились, и я едва мог дышать от напряжения. Гилрой начал давить, а Берковиц – уклоняться от ответа.
Наконец Феликс спросил:
– Вы намеренно отказываетесь отвечать на мои вопросы?
– Да.
– Когда вы впервые встретились с Джоном Карром?
– Я не помню.
– Когда вы впервые встретились с Майклом Карром?
– Я не помню.
– Но вы помните, что встречались с ними?
– Да.
– Просто не помните когда, верно?
– Да.
– Что вы думаете по поводу своего нынешнего состояния? Вы считаете, что когда-нибудь выйдете из тюрьмы?
– Нет.
– Как вы думаете, если бы вы дали мне ответы на эти вопросы, другие люди могли бы попасть в тюрьму?
– Существует такая вероятность, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло.
– Значит, вы кого-то защищаете; вы это хотите мне сказать?
– Не знаю, но мне не хотелось бы увидеть в тюрьме еще кого-то.
После этого обмена репликами мой пульс участился. Берковиц сделал важное признание. Однако потом он отказался отвечать на многие вопросы, заявив Гилрою, что, хотя он также не желает, чтобы Миттигер попал в тюрьму, помогать ему не собирается. Затем Гилрой спросил о зашифрованных при помощи словесных ассоциаций подсказках в письме Сына Сэма, адресованном Бреслину.
В: В некоторых из этих писем есть код, не так ли? Хитроумный код?
О: Я бы предпочел не говорить о письмах.
В: Очень важно, чтобы вы хотя бы подтвердили тот факт, что в этих письмах есть код, не вдаваясь в подробности.
О: Я бы не стал называть это кодом.
В: А как бы вы его назвали?
О: Я не знаю.
В: Разве письмо, в котором говорится о Злом короле плетеном, сосновом ящике и прочем, не является своего рода набором подсказок о том, как можно обнаружить место, где вы тогда жили?
О: Да.
В: Вы включили их в текст намеренно, не так ли?
О: Да.
В: …Вы откуда-то узнали или вычитали в книге, как можно использовать код, который был в том письме?
О: Нет.
В: Вы придумали его сами?
О: Я бы предпочел не говорить об этом.
В: …Когда вы использовали фразу «стучите по гробам», это был намек на Пайн-стрит, не так ли?
О: Вполне возможно.
В: В своих подсказках вы использовали замену слов?
О: Думаю, да.
В: Что вы можете рассказать о разговорах [с Кларком] по поводу подсказок, которые вы включили в то письмо?
О: Ничего.
В: Вы хотите, чтобы я впустую задавал вам все эти вопросы, верно?
О: Я не собираюсь говорить о письмах.
В: Не могли бы вы, если не сложно, рассказать о коде или подсказках? Или для вас это слишком неприятно?
О: Да, это мне неприятно.
Затем Гилрой сообщил Берковицу, что, если тот откажется сотрудничать или намеренно введет его в заблуждение, суд может обязать его дать показания в качестве свидетеля. После этого Берковиц согласился отвечать чуть более развернуто и откровенно. Он заявил, что Кларк несколько раз заговаривал с ним о подсказках в письме, о Джоне Карре и прочих вещах, и что он давал Кларку честные ответы. Гилрой попытался выяснить, какие действия предприняли власти в связи с существованием возможных сообщников.
В: Кто-нибудь из психиатров когда-нибудь спрашивал вас, были ли другие люди причастны к этим преступлениям?
О: Нет.
В: Хоть кто-нибудь когда-нибудь спрашивал вас, были ли в этом замешаны другие люди?
О: Не думаю.
В: Разве Херб Кларк не задавал вам такие вопросы?
О: Я не помню точно вопросы, которые он мне задавал, но они касались стрельбы.
В: Если бы вы рассказали все, что вам известно, у других опасных людей могли бы возникнуть неприятности, так?
О: У них могут быть неприятности. Я не знаю.
В: Вас не интересует судьба общества в целом?
О: Ну, мой мир сейчас здесь.
Затем Берковиц сообщил, что ему ничего не известно об убийствах немецких овчарок в районе Пайн-стрит и что он не звонил миссис Флоренс Ларсен, чтобы узнать о возможности забрать овчарку из приюта за два дня до своего ареста. Потом он уклонился от ответов на очередную группу вопросов, на что Гилрой заметил: «У меня впереди целый день. Я могу просидеть здесь до вечера». Берковиц в ответ пристально на него посмотрел. «Мне не хочется провести здесь весь день», – заявил он. На этом мы решили сделать десятиминутный перерыв. Пока остальные ходили за кофе, я остался в комнате с Берковицем, обошел стол и сел рядом с ним.