В каком-то смысле эта утренняя бригада, метр за метром восстанавливающая ледовую ВПП, сознательно приближала время всеобщей экзекуции. После того, как вслед за Петерсоном погиб еще и брат Буткуса, «Москва» решила выслать на Полюс следователей Главной прокуратуры не с ближайшей оказией – через три-четыре дня, как планировалось изначально – а в самые, что ни на есть кратчайшие сроки. Уже через несколько часов после получения сообщения Федорчука о второй за сутки смерти, перетрухнувшие столичные чиновники сразу и самолет резервный нашли, и топливо сверхлимитное, и погодные «окошки» на маршруте к Полюсу отыскали.
Теперь дело оставалось только за готовностью ВПП. Той самой, по которой сейчас, будто овцы, идущие на заклание, обреченно продвигались члены авральной команды.
Ожидание гостей с большой земли чувствовалось во всем. В немногословности и угрюмости утренних диалогов; абсолютной чистоте, которой неестественно переливалась территория базы; в нескрываемой безжалостности, с которой трактористы бросали ДТ-75 на ледяные выступы и стуженые снежные переметы. Даже у кудесницы Галины в это утро от переусердия подгорели блины, а ее фирменный кисель больше походил на забродивший «смузи».
… На камбузе Агатина терпеливо дожидалась Аля. Рядом с ней в отсутствии каких-либо важных дел потягивали утренний кофе парашютистки и Деев. Наверное, не раз мысленно отрепетировав свой утренний монолог, девушка начала рассказывать Гарри, а заодно и всем остальным, как она пыталась его добудиться; как мило, «будто кенгуренок», прятался он в свой спальный мешок; как вместе с Галиной Васильевной она специально для него нажарила свежайшую порцию блинчиков; и как она обижена на Игорька, который обещал, но так и не взял ее с собой на Полюс…
– На какой Полюс? – первое из всей бесконечной говорильни слово, имевшее для Агатина значение, сразу вывело его из «автономных» дум. – … Аля, остановись! Я спрашиваю: куда тебя не взял Шторм?
– Ну, на Полюс – к Ольгерду и Родиону. Я вчера договорилась, что слетаю с ними туда. Скучно же? А он утром говорит: нельзя…
– Деев! Ты в курсе, кто улетел на Полюс? – сообразив, что от подруги внятных объяснений не добиться, Гарри набросился на медика.
– Чавадзе со Штормом и Филиппов с Кривоносом. Взяли две упряжки, собак, корм, оборудование и еще до подъема улетели… Вжик – и след их простыл…
– А меня ты почему не разбудил!? Кто им разрешил взлет? Федорчук!?
– Да, как-то быстро все произошло. Я и сам сразу не понял. Слышу только винты вдалеке загудели… Пока оделся, вышел из медпункта, они уже и улетели…
Генрих с досадой швырнул надкусанный блинчик в тарелку Алевтины и рванул на ВПП – к «предателю» Федорчуку.
Ах, как же он был зол на него! И как ненавидел себя за то, что опять повел себя, как мальчишка, безоглядно раскрывшись перед Кузьмичом. Он-то думал, что Кузьмич в нем своего увидел, от всего сердца пригласил посидеть вместе, пообщаться по душам… А выходило, что и здесь у того был свой расчет: подпоить, усыпить бдительность, но продолжать действовать так, как будто ничего не случилось и он, исключительно он – Федорчук! – продолжает оставаться единовластным хозяином арктической базы.
– … Александр Кузьмич! Прошу уделить мне несколько минут! – на подходе к авральной команде, Агатин собрал последние остатки терпения и решился обойтись без прилюдного скандала.
– Что? За Филиппова песочить будешь? – Федорчук, наоборот, решил выслушать столичного выдвиженца при всех. Глядя на взбешенного Агатина, он улыбался и, как видно, совсем не собирался оправдываться.
– Причем здесь «песочить»?! Вы без моего ведома отпустили подозреваемых! Вы сознательно нарушили полученные инструкции! Вы понимаете, что наделали и чем ваша выходка может обернуться лично для вас?
– Слушай, Гарри… Я тебе при всех так скажу: все невеселые последствия случившихся событий я хорошо понимаю и с мыслью о неминуемости тюремного срока уже смирился. Да. Представь себе… Покумекал сегодня в ночи и понял: посадят меня при любых раскладах. И как бы я тут свою сознательность сейчас не демонстрировал, как бы следствию не помогал, на нары загремлю однозначно… Вот видишь, своими, так сказать, руками сейчас эту дорожку к иной жизни и торю… – начлага кивнул на участок вычищенной ВПП. – Так дай же ты мне, дружище, в оставшееся время хоть как-то оправдать те силы и средства, которые были затрачены на экспедицию и спасти нашу арктическую честь…
– Александр Кузьмич, а если из этой четверки кто-то действительно виноват в гибели Петерсона или краже ключа? Если улетели они не к Буткусу, а куда-то в сторону государственной границы?
– Во-первых, нет тут никакой границы. Тута, Гарик, все общее, – в говоре начлага снова начали проскакивать родные украинские интонации. – Во-вторых, горючки у них даже до самой близкой к нам Гренландии, не хватит. А, в-третьих, мне уже Родька доложил, что Филиппов у них и заботливо разгружает свои колбочки, солемеры и дозиметры… Так что, расслабься, «Шерлок» … Через час-другой вернуться вертолетчики. Да, и Филиппов с Кривоносом никуда не денутся. В любой момент бери резервную «вертушку», сади на нее московское «угро» и лети арестовывай светочей заполярной науки, – успокоил младшего товарища добровольный сиделец.
– И все-таки, Александр Кузьмич, я настоятельно прошу вас без моего ведома никаких действий в дальнейшем не предпринимать! – не сдавался Агатин. – Официально – я здесь главный! И именно на мне лежит персональная ответственность за все происходящее: с момента гибели Петерсона и до прилета следственной группы.
– Тут ты прав, сынок. Подставил я тебя. Но сильно не переживай. Я же сказал: всю вину я возьму на себя. И свою, и твою, и чужую… Уж постараюсь, чтобы всех остальных оставили в покое…
Агатин впервые за время перепалки посмотрел в лицо пожилому полярнику. Оно было спокойным и даже каким-то снисходительным. Только правая густая бровь, тяжело обвисшая книзу, чуть подрагивала в такт пульсу, выдавая внутренние переживания Федорчука.
– Ты вот, что, братец… Бери еще один скребок и давай к нам на подмогу. Пол часика побегаешь на таком морозце, дурные мысли вмиг выветрятся из твоей буйной головушки…
– Да, ну, вас, Александр Кузьмич, с вашими шуточками, – Агатин резко развернулся и обиженно, злясь теперь уже исключительно на себя самого, медленно пошел обратно к лагерю.
Ох, как горько ему было в эти минуты. Снова он сорвался и потерял самообладание. И, что самое обидное, – правда опять осталась на стороне начлага. Ведь с учетом возможного экстренного свертывания экспедиции ученым-полярникам на самом деле требовалось провести хоть какие-то исследования, чтобы оправдать немалые суммы, выделенные под этот проект государством. Да и Буткус с Пожарским вряд ли выдержали бы еще один самостоятельный ночной переход: у них заканчивались продукты, топливо для дизель-генератора и корм для собак. Ведь, как рассказывал Филиппов, по плану ночных переходов две основные упряжки должны были попеременно подменяться резервными – филипповской и кривоносовской. А по факту авангардные упряжки пахали без продыху уже две ночи подряд. Третью ночную смену они явно бы не потянули.
На подходе к лагерю Агатина поджидал Деев. Он напомнил ему еще один аргумент в пользу отлета Николая Ивановича – погибший Артур приходился Ольгерду Буткусу родным братом и соответственно родным дядей юной парашютистке Инге – дочери Буткуса. И, если молодую девушку, вывели из шока относительно быстро, то на счет Ольгерда у медика были сомнения. Такой может с горя наворотить непоправимых дел. Самое простое – запьет и не сможет вести собачий караван к Полюсу.
Немного романтики
После разговора с Федорчуком, Генрих твердо решил прекратить самостоятельные поиски преступника. «Слабоват ты еще, братец, для таких дел, – в тон Кузьмичу осадил себя Агатин. – Покомандовал денек, побегал по сугробам – и хватит… Да, и говоря по правде, что еще я могу сделать? Улики, какие было возможно, собрал; всех свидетелей опросил и даже круг главных подозреваемых очертил… Вечером, максимум завтра к обеду, прилетят настоящие профессионалы, я им все оперативные выкладки передам и пусть уже они воюют с непреклонным Федорчуком, охраняют загадочный контейнер и выводят на чистую воду воротил международного шпионажа».
Возвращаться на камбуз Агатин не решился. Наверное, он просто сгорел бы от стыда под взглядами тех, перед кем весь вчерашний день так бравурно лепил образ великого сыщика.
А на поверку то, все вышло наоборот! Ведь это он сам «купился» на высокие слова и совестливые заверения. Поверил в арктическое братство, коллективную честь, важность научных исследований…
Все же оказалось так, как обычно бывает: в минуту опасности каждый думал только о себе, о своей шкуре…
Федорчук, сам себе вынесший приговор, да Филиппов, Кривонос, Ольгерд и Родион, добровольно обрекшие себя на бесконечные ночные марафоны – вот, пожалуй, и все истинные герои из числа всей экспедиции. Остальные – обычные обыватели с привычным набором естественных житейских пороков.
Быстро, стараясь не попасться на глаза кому-то из полярников, Агатин дошел до своей палатки, нырнул внутрь и снова забрался в спальник. Попробовал было заснуть и уже почти провалился в сон, как в палатку заглянула Алька:
– Гарри… Можно к тебе? Я на минутку…
– Заходи уж, перепелка перелетная…
– Ты прости меня, что я тебе не рассказала о вертолете. Я как-то даже не подумала, что с тобой никто не согласовал отлет Николая Ивановича… Ты уже крепко спал вчера, когда я разговор Чавадзе и Филиппова услышала…, – неловко оправдывалась Алевтина.
– Да не для меня, Алька, это важно… Тут такое закрутилось! А я, как последний болван, уши развесил и в «честное-нечестное» начал играть. И дело все завалил. Стыдно, сил нет…
Аля села к нему на раскладушку, обняла и сперва робко, а затем все смелее начала целовать его щеки, шею, мочки ушей… Скорее всего, дело дошло бы до логичного в таких случаях финала. Но Гарри, да и сама Аля, понимали, что в палатку в любой момент может заглянуть один из ее многочисленных жителей.