Внимательно осмотрев труп Канева, экспедиционный врач дал заключение, что тракторист расстался с жизнью по своей воле. Способ, по словам доктора, он выбрал жестокий – влез головой в железную петлю, перебросил стальной трос через несущую балку, а его конец привязал к крюку электрической лебедки.
Ее пульт управления болтался сейчас прямо над мертвым Каневым. В пазу – между кнопкой «Пуск» и защитным корпусом – стальной шляпкой поблескивал шуруп, вкрученный туда, по предположению Деева, рукой самого Германа.
Придумано было все основательно. Скорее всего, запущенная «вдолгую» лебедка исправно работала пока не разрядился аккумулятор: затянула петлю, вознесла бездыханное тело к крыше палатки, а когда покойник уперся плечами в балку, сначала сломала шейные позвонки, а после сработала как «веревочная» гильотина.
– Брынь… – и оторвалась «тыковка» … Вот она – в уголочке валяется, – в свойственной циничной манере завершил свою «эпитафию» экспедиционный врач.
По воле рока, покойника опять нашел Алексис Фасулаки. Зашел в бокс позвать напарника на обед, а на входе ледяная лужа крови и ошметки коченеющей на морозе плоти.
«Три смерти за три дня, – мысленно подбил фатальную статистику Агатин, осматривая труп Канева. – Скорей бы они уже прилетели. С такими темпами вообще эвакуировать некого будет…».
Сыщик вновь почувствовал полную растерянность и безысходность: «Неужели банальный опрос свидетелей и генерация пары-тройки следственных версий – это и есть мой потолок?»
До прилета следственной группы оставалось около семи часов. Взяв себя в руки, Агатин распорядился, чтобы члены экспедиции покинули техническую палатку и всё, в том числе тело Германа, оставалось нетронутым до ее прилета.
Сам техблок он закрыл на замок и опечатал нехитрым штабным штемпелем для служебной корреспонденции.
Исходя из следственной практики, теперь требовалось опросить свидетелей и собрать как можно больше информации о последних часах жизни Канева. Но делать это у сыщика не было никакого желания. Даже, несмотря на то, что работать пришлось бы в разы меньше, чем в первые дни.
С учетом погибших и тех, кто убыл из расположения основной базы в командах Филиппова и Федорчука, в лагере осталась меньшая половина от первоначального числа всех членов экспедиции. Не считая самого Агатина, 10 человек: радист, врач, парашютистка, двое водолазов, трое вертолетчиков, а еще повариха и убитый горем напарник Германа.
В нормальной ситуации, чтобы опросить эту группу, Агатину хватило бы двух-трех часов. Но, исходя из собственного настроения и царившей атмосферы всеобщей подавленности, эта задача сейчас казалась ему непосильной.
Чтобы как-то настроиться на работу, Генрих решил сделать кружок по лагерю. На исходе короткого променада, он зашел к Дееву и еще раз уточнил, почему док так уверенно, а главное – быстро – остановился на версии самоубийства:
– … Шура, может не по своей воле Гера в петлю угодил? Может помог кто? – уточнил Агатин.
– Исключено, Гарик. Если бы его насильно к балке тащили, он тогда бы все ладошки о трос изодрал бы, и шея была б по всей длине изъеложена железной петлей… Связывать его тоже никто не связывал – запястья и предплечья чистые, без кровоподтеков.
– Что ж могло заставить человека такое над собой сотворить?
– Все беды у нас, Генрих Романович, от нервов. Скорее всего, не справился Герка с психологическим грузом, который на него навалился в последние дни. Сначала на краже попался. Потом за трактором не углядел и сорвал очистку ВПП. А вдобавок еще и этот пожар. Случился же он в его заведовании. А значит опять во всем его вина…
– Жалко парня…
– Конечно, жалко. Вся жизнь – одни мыканья да страдания. И такой страшный конец, – Деев достал сигарету и закурил.
Из походного медпункта Агатин отправился в радиорубку. Генрих хотел понимать график продвижения группы к месту поломки вертолета и максимально точное время ее возвращение на базу. По его просьбе Ходкевич попытался выйти на связь с Федорчуком, который прихватил с собой пэровский «Иридиум».
К большому огорчению Агатина, все попытки связаться с начальником «спасательной партии» оказались безуспешными. «Иридиум» Петерсона-Федорчука молчал и, в какой-то момент, Гарри почувствовал, что находится на грани паники.
– Корней… не помню, как вас по отчеству? – дрожащим голосом уточнил молодой человек.
– Фомич я…
– Корней Фомич, давайте попробуем связаться с Мобильным лагерем…
Опытный радист сумел вызвать коллегу-стажера по КВ-связи через десять минут. В скрипучем треске радиоэфира забавно проскакивали его короткие молодецкие доклады: «Понял…», «Принял…», «Записал…», «Все передам…».
Впервые за все время Агутин услышал голос Пожарского. Чистый, юный, непотрепанный житейскими передрягами: «Сопляк еще, наверное. А Алька пацана в злодеи записывает. Дуреха…».
Когда информация о прогнозе погоде, времени выхода спасательной партии и ее маршруте была отправлена, Агатин попросил Ходкевича передать последнее указание:
– Попросите передать Федорчуку, чтобы он, как только встретиться с Буткусом, сразу вышел с нами на связь.
… Часы ожидания сеанса связи с Федорчуком тянулись несказанно медленно. Все попытки связаться с ним до обеда оказались безуспешными. Родион Пожарский в назначенный час еще раз вышел в эфир и доложил, что связи с группой Федорчука так и нет. Благо Филиппов, несмотря на радиомолчание, Ольгерда с вертолетчиками к Ми-8 все-таки отправил.
Тревога нарастала. Не хватало еще и самому Федорчуку сгинуть на арктических просторах.
«Что я несу? Какой Федорчук? Там же Алька! Не дай Бог что-то с ней случилось!!!» – всполошился Агатин.
По окончанию обеда, тут же на камбузе, Генрих сообщил «старожилам» базы о прилете следственной группы.
Начал издалека:
– Галина Васильевна, «вечерний чай» прошу готовить с расчетом на то, что у нас прибавиться еще несколько едоков.
– Думаете управятся вертолетчики к вечеру? – уточнила рачительная хозяйка.
– И наши к ужину поспеют, – дрогнувший голос выдал волнение молодого человека, – и долгожданные гости с Большой земли прилетят?
– Что? Все-таки решились москвичи? – недоверчиво уточнил Деев. – Прелестно. Наконец, я им своих жмуриков передам.
– Да как же они приземлятся? Мы без трактора никак не сможем «полосу» к вечеру дочистить… – взволновался Фасулаки.
– И правда: на полполосы они никак не сядут, – заверил командир второго экипажа.
– Сказали, что в случае неготовности полосы, будут десантироваться на парашютах, – пояснил Агатин.
– В такую погоду? Да их же снесет в сторону от базы! На пару километров, как пить дать! Мы их потом замучимся в торосах искать, – хмыкнула старшая группы парашютисток.
– Вот именно на этот случай предлагаю сформировать специальную команду. Вы Ирина, как самая опытная в таких делах, будете вместе с Ходкевичем и штурманом выводить самолет на курс десантирования. А я с водолазами составлю поисковую партию. Упряжкой кто-то из вас умеет управляться, ребята? – обратился Гарри к вертолетчикам и водолазам.
– Смеетесь, товарищ следователь? Наше дело по небу летать, а не собак в сугробах выгуливать… – хихикнул бортмеханик.
– Эх, как же неудачно этот отъезд случился: все лучшие собаки Федорчук забрал с собой; на резервную «вертушку» теперь рассчитывать нельзя; бульдозеры раскурочены… А если действительно снесет? Если ноги переломают? Ну, да ладно, разберемся по ходу «пьесы». Пока всем один час отдыха. Потом начинаем готовиться к встрече самолета. Корней Фомич, вы пока не ложитесь отдыхать. Давайте еще раз с Федорчуком попробуем связаться…, – распорядился Агатин.
– Нет проблем, Генрих Романович. Через 20 минут будем в эфире, – отрапортовал радист.
– Ну, вот и ладно. А я пока еще чайку выпью. Не откажете, Галина Васильевна? Что-то я совсем на части разваливаюсь…
– Как можно отказать, такому человеку. Сейчас налью…
Добавочную кружку чая Гарри получил, когда все полярники разошлись из камбуза.
– Вот, Генрих Романович, я вам сделала, как Герочка любил: с двойной порцией заварки, – повариха уважительно поставила перед Агатиным большую кружку с горячим чаем и машинально смахнула краем фартука слезу.
Руки у пожилой женщины подрагивали. Было видно, что она очень переживала.
– Да вы не убивайтесь так, Галина Васильевна, – попытался успокоить повариху Агатин. – Что ж тут поделаешь, судьба такая у парня. Такой груз вины… Не каждый взрослый мужик подобное выдержит…
– Во-во, груз вины. Ему б поддержать парня, а он его матюгами в три загиба кроет…
– Кто? Вы сейчас о ком говорите, Галина Васильевна?
– О черте этом старом. Это ж он Герочку до белого каления довел. Говорит, мол, ты всех подставил, а мне теперь за тебя сидеть… Ты, говорит, на свободе будешь водку распивать, а мне гнить в казематах до скончания века? Где, кричит, сученыш, твоя совесть?
– Галина Васильевна! О ком вы говорите!? Кто с Каневым разговаривал-то!?
– Кто ж еще? Кузьмич наш «сердобольный» … Я после завтрака пошла за палатки помои выносить. Слышу, ругается кто-то в боксе. Прислушалась, а это Кузьмич Германа отчитывает: «Надо говорит, кому-то брать все на себя. А то нас всех посадят и экспедицию больше в Арктику не пустят…». А тот плачет, божится, что в тюрьму больше не пойдет: «Лучше, – говорит, – повесится…».
– Федорчук при вас из палатки выходил?
– Так на выходе ж мы и столкнулись. Я еще ему черту старому говорю: зачем парня изводишь? А он: «Пошла вон отсюда, дура. Не понимаешь ничего, так не лезь не в свое дело…». Я к Герочке хочу прорваться: сердцем чувствую, надо успокоить мальчика. Так этот гад локоть мне вывернул и чуть ли не пинками от палатки погнал… «Вон, – шипит, – старая! Вали отсюда, да молчи в тряпочку. А то и тебя в тюрягу посажу». Ух, кровопийца! Только о себе всегда и думает… Ну, пусть только вернется. Я ему паразиту при всех выволочку устрою. Я ему, гаду, такой праздничный завтрак закачу, на всю оставшуюся жизнь запомнит…