Генрих взял взволнованную женщину за предплечья и с максимально серьезным видом произнес:
– Галина Васильевна. Об этой сцене у палатки вы не должны рассказывать никому. Ни-ко-му. Равно и то, что об этой истории знаю теперь и я. Вы слышите меня?
– Эт-то еще почему? – продолжала негодовать Семутенко.
Гарри наклонился к голове поварихи и тихо сказал:
– Потому что Федорчук – преступник. Это он ограбил Пэра Петерсона. И, судя по вашему рассказу, специально довел Канева до самоубийства.
Повариха подняла на Агатина глаза, побледнела и потеряла сознание.
«Ах, как же не вовремя все. Теперь каждая минута на счету… И я Альку с этим зверем отправил. Дурак! Какой же я дурак», – казнился Агатин, приводя женщину в сознание.
Дождавшись, пока стряпуха пришла в сознание, Агатин рванул к радиорубке.
Еще две печати
От сеансов связи, а точнее любой информации, которую Федорчук будет получать из Ледового лагеря, теперь зависело, буквально, все. Если двуликий Кузьмич узнает, что следственная группа прилетела, предсказать его действия будет невозможно. Зверь, почувствовавший себя загнанным в угол, пойдет на самые крайние меры. В этом сомнений не было.
Да, теперь все складывалось. Именно у Федорчука было больше чем у других времени подстроить несчастный случай с Петерсоном. И именно он, в то время, когда полярники отдыхали в своих палатках после обеда, мог раскурочить радиатор бульдозера, чтобы сорвать подготовку к прилету самолета. А когда Герман взялся починить трактор, устранил и самого механика.
«Все эти авралы с чисткой ВПП – чистая показуха. Федорчук планомерно делал все возможное для того, чтобы самолет с большой земли не смог приземлился, – логические связки опять завертелись в голове сыщика. – Вот только зачем он выигрывает время? Чтобы скрыть еще существующие улики и найти подходящую жертву на роль «козла отпущения»! Эх, Александр Кузьмич, Александр Кузьмич…Как же я в вас ошибся».
В радиорубку Агатин даже не вбежал – влетел:
– Корней Фомич, Мобильный лагерь на связь не выходил?
– Выходил, – спокойно ответил радист. – Родька, вот, как раз сейчас на связи, как вы и заказывали…
Гарри присел за стол с радиоаппаратурой:
– Родион, здравствуй. Это Генрих Агатин, я сейчас в «Ледовом» за старшего остался…
– Здравствуйте, а я – Родион Пожарский. Рад знакомству…
– Родион, как там Александр Кузьмич? На связь не выходил?
– Товарищ Федорчук сам на связь не выходил. Но у меня сейчас параллельно на «Иридиуме» «висит» Ольгерд Юрисович. Он говорит, что 10 минут назад нашел все три упряжки, которые вышли утром из Ледовой базы.
– Слава Богу! – не сдержался Агутин. – … Родион, вы можете попросить Буткуса, чтобы он связал меня Федорчуком.
– Конечно, – и спустя небольшую паузу. – Обождите пару минут. Федорчук сказал, что сейчас вам сам перезвонит.
Так, сейчас главное не выдать себя. Главное – спокойствие.
Ходкевич придвинул поближе к Агатину запищавший штабной «Иридиум»:
– Алло… Алло… Гарри, слышишь меня?
– Да, да, это – Агатин, Ледовый лагерь, слышу хорошо, – уверенным голосом ответил сыщик. – Как добрались? Почему не выходили на связь?
– Разрядилась батарея, мать ее так! Видно старая уже, а я ее всего на час успел на зарядку поставить, – начал оправдываться Федорчук.
– Понял вас, Александр Кузьмич. Что с графиком? Укладываетесь?
– Чавадзе со своей бригадой уже на «винте», – хохотнул Федорчук. – Говорит за три часа управиться.
– Отлично… А как Алевтина? – после дежурных вопросов Гарри, для пущей правдоподобности, решил поиграть в заботливого жениха. – Дорогу выдержала? Не роптала?
– Молодец, дивчина! Чуть лицо обморозила, а так в норме. Сейчас до Филиппова доберемся, подлечим твою красавицу. Поговорить хочешь? Хочешь, знаю… Эй, Алевтина, – чуть приглушенный голос позвал девушку. – Беги суда: суженый твой извелся совсем…
– Алло, Гарри, это ты?
– Да, я…. У тебя все в порядке?
– Все отлично. Не переживай. Александр Кузьмич говорит, что к ужину нас назад отправит…
– Хорошо. Я тебя целую.
– И все?
– Пока все. Передай трубку Александру Кузьмичу…
Надо было доиграть «звонок лирических переживаний» до конца:
– Александр Кузьмич, вы там за Алькой присмотрите. Хорошо?
– О чем речь, дорогой. Все сделаем в лучшем виде. Я этих свиристелок сейчас с Буткусом и японцем на базу отправлю. Чтоб не окоченели совсем. А сам вертолетчикам помогу и уже на Чавадзе долечу…
– Тогда ждем девчат и вертолетчиков к ужину… А вас, как и договаривались, будем встречать праздничны завтраком, – Агатин все-таки не сдержался и перевел разговор на самого Федорчука.
– Не боись, парень. Я ж слово дал. Утром буду как штык!
– Как Чавадзе вертолет запустит, дайте знать, Александр Кузьмич…
– Понял, Гарри. Ольгерд мне свой «Иридиум» оставит. Прогреваться начнем, сразу выйду на связь. Держи штабной «Иридиум» под рукой, женишок, – Федорчук снова рассмеялся.
Вроде все прошло гладко. Агатин нажал на спутниковом телефоне кнопку «отбой» и посмотрел на индикатор зарядки батареи:
– Корней Фомич, «Иридиум» половину зарядки показывает. До вечера хватит?
– Если звонить через каждые пять минут не будете и до утра хватит.
– Так, ясно. А что у нас еще в лагере из средств связи есть?
– Да вот этот штабной «Иридиум» и наша штатная КВ-радиостанция.
– Только по этим двум каналам можно с Федорчуком связаться?
– Ну, пока он в Мобильный лагерь не добрался вообще по одному – только по «Иридиум» Буткуса на него можно выйти.
– Только так?
Радист немного подумал и добавил:
– Пока только так. А когда вертолетчики запустятся, можно и через них будет с Кузьмичом связаться.
Теперь паузу в разговоре взял Агатин.
– То есть и с «передатчика» нашего резервного вертолета тоже можно в эфир выходить?
– Ну, да: можно, и с нашего Ми-8 работать, – не совсем понимая расспросы Агатина уточнил Ходкевич.
– Итого три варианта: штабной «Иридиум», КВ-радиостанция в радиорубке и «передатчик» в резервном вертолете. А вы говорите «по одному» … В общем так, Корней Фомич. Радиорубку я опечатываю!
– В смысле? А как же мы связь с большой землей держать будем? На одном «Иридиумуме» мы долго не протянем… Да и на авиационных частотах он не работает. Как самолет встречать будем? – обеспокоился радист.
– Встретим, не переживайте. Когда у нас ближайший сеанс связи?
– Я каждые два часа должен в эфир выходить. Ближайший – через час двадцать…
– Отлично, через час двадцать… Корней Фомич, теперь все сеансы связи только в моем присутствии и с моего согласия. Понятно?
– Ничего не понятно. Я вас вообще к радиостанции не имею права допускать. А вы мне тут приказы командуете, заведывание мое опечатывать собираетесь…
– У меня, Ходкевич, особые полномочия. Забыли, – Агатин повысил голос и грозно посмотрел на радиста. – Будем чинить препоны следствию?!
– Да, ладно, пошутить что ли нельзя? Надо так надо… – сразу струхнул радист.
Опечатав радиорубку, Агатин нашел командира второго экипажа и в его присутствии опечатал кабину борта №2.
– К вертолету никого не подпускать. Экипажу находится у себя в палатке под вашим неустанным присмотром, – строго приказал Агатин.
Шпионка
Около семи часов вечера штабной «Иридиум» снова ожил. Гарри с волнение нажал клавишу приема звонка и услышал голос Федорчука:
– Эй, начальник? Как слышишь меня?
– На связи, Александр Кузьмич. Как у вас дела?
– Насос переустановили. Уже запустились, вроде все в норме.
– Когда вылет?
– Шалвович говорит, что на прогрев уйдет еще где-то полчаса и будем пробовать взлетать.
– Понял. Когда летуны заберут девчат, пусть сразу выходят на связь со штабной радиорубкой.
– Принято…
К общему счастью, перелет на Ледовую базу прошел без происшествий. Как и обещал Федорчук, все члены спасательной партии за исключением него самого вернулись назад еще до ужина и сейчас, с мороза ввалившись на камбуз, в красках рассказывали свои походные истории: Инга о том, как Федорчук едва не заблудился в торосах и как удачно на их сигнальную ракету вышел ее отец и спас всех от неминуемой гибели; а Чавадзе, с присущей кавказской эмоциональностью, хвалил своих ребят, которые «в тридцати… понимаешь … градусный мороз… голыми … слышишь … руками… эту «железяку» смогли переустановить…».
Забыв про недавние трагедии, «спасатели» и «спасенные» шумели, как малые дети, то и дело перебивая друг друга. До тех пор, пока из выгородки варочного цеха не показалась с подносом горячего чая посеревшая от горя Галина Семутенко.
Первая почувствовала неладное Алевтина:
– Галина Васильевна, что-то случилось?
Ответом на вопрос стали сдавленные всхлипы. Немолодая уже женщина, с трудом сдерживая рыдания, поставила поднос на стол, неуклюже повернулась и, подергиваясь располневшим телом, ушла в свой поварской закуток.
– Простите… Я не успел вам сказать… – попытался разъяснить ситуацию Агатин. – У нас снова «ЧП»: Герман повесился…
– … Вот тебе и матерый шпион-грабитель, – растерянно произнес штурман Шторм.
Застольное веселье сменилось девичьими ревом и крепкой мужской бранью.
– Как же так, Генрих? Ты же о-обещал спасти нашу экспедицию? Ключ найти, ворюгу этого? А на самом деле наши друзья мрут как … мух-хи на морозе… – Шалва Иосифивич бросился к горе-сущику, как горный орел пикирует на добычу. – Тебе зачем власть да-дали, парень? Чтобы Артура собаки за-загрызли? Чтобы «горючка» вся сгорела? Чтобы си-сирота повесился?
Агатин молчал. Сказать было нечего. Каждое слово Чавадзе, как приговор судьи, обличал его роковые промахи.
– Вы, правы, Шалва Иосифович, сыщик из меня никудышней. Ничего у меня не получилось. Поверьте, я это и сам хорошо понимаю, – не поднимая глаз ответил Агантин. – Думаю, сейчас единственной хорошей новостью для всех нас будет следующее: через час-два в лагерь прибудут следователи из Москвы. Все бразды правления перейдут к ним. И будем надеяться, что с этого момента наша общая безопасность вернется на должный уровень.