– Виноват, товарищ полковник! Не досмотрел. Но у меня все под контролем. Прошу вас пройти за мной в палатку, где я смогу вам изложить свои предложения, – попробовал оправдаться Агатин.
– А-а… – раздраженно протянул Польских. – Как же мне надоели эти «предусмотрительные» любители! Господин Хансен, я вам здесь нужен?
– Нет, спас-сибо, господин Полских… Я справлюс сам. Но если вы не против, я бы просил оставит мне в помощч местного доктора. Эт-та возможно? – на достаточно добротном русском языке уточнил скандинавский криминалист.
– Конечно… Александр Авдеевич в вашем полном распоряжении. Деев, прошу вас исполнять все распоряжения датского специалиста, как мои, – возвращая хоть на какое-то время себе статус местного начальника распорядился Агатин.
– Я воль, мой генерал, – не к месту отрапортовал Деев, чем еще больше раздосадовал полковника.
– Детский сад какой-то! Пойдемте уже, «генерал» ледяных сугробов. Расскажите мне о своих «предложениях» …
В штабной палатке Агатин подробно изложил полковнику результаты своего трехдневного расследования. Рассказывать он старался обо всем в мельчайших деталях: как проводил опросы, определял основных подозреваемых, сопоставлял полученные факты. Для наглядности Генрих снова воспользовался своей двуцветной таблицей, шахматной доской и маркированными фигурами. Резюмировал Агатин свое повествование историей поварихи, которая встретила Федорчука у технической палатки перед самоубийством Канева.
Единственное, о чем умолчал Генрих – о непонятной роли в этой истории Буткаса. Учитывая рассказ Алевтины, его поведение выглядело подозрительным. Но озвучивать «сырую» версию грозному начальнику Агатин сразу не решился.
С каждым сюжетным поворотом доклада, с каждым доводом и аргументом, Степан Польских все меньше перебивал молодого коллегу, что-то помечал в своем блокноте, а потом и вовсе спрятал в карман карандаш и, казалось, полностью погрузился в собственные мысли.
Когда Агатин закончил говорить, Польских очнулся и спросил:
– Что предлагаете?
– Как я уже сказал, Федорчук не знает, что вы прилетели. Он, ничего не подозревает и должен утром вернуться в лагерь. Наша задача скрытно встретить его на границе лагеря и арестовать.
– … «И арестовать», – машинально повторил столичный следователь. – Это – единственный верный вариант, Агатин, – в той же механической тональности произнес Польских… – Ну, что же, коллега… Поздравляю: отличную обвинительную базу на этого Кузьмича собрал. А, Агутин? Молодца, молодца… Ты какой вуз заканчивал?
– Прокурорско-следственный факультет Московского военного университета.
– А сейчас чем занимаешься?
– Преподаю в академии МВД.
– То-то я чувствую «академический» подход к делу, – еще раз похвалил Агатина Польских. – Ты, Генрих, извини меня. Я поначалу погорячился немного. Сам понимаешь: который день начальство песочит, синоптики погоду двое суток не давали, потом возвращение с полдороги, потом сам перелет этот многочасовой… А по прибытии на место трагедии выясняется, что главные виновники где-то по Арктике разгуливают.
– Да я все понимаю – виноват. Но как я не старался удержать Федорчука и Филиппова на базе у меня это не получилось. Готов понести наказание по всей строгости закона, – вновь вернулся к официальному тону Агатин.
– Да ты успокойся, не нервничай-то так. Если все нормально пройдет, если мы этого Кузьмича повяжем, да еще и чистосердечное признания с него выбьем, все путем будет. Я тебя еще и к награде представлю. А захочешь, может и к себе в команду возьму…
– Да нет, не стоит. Я вроде как от этих дел отошел…
– Ты не спеши отказываться. Такие предложения раз в жизни поступают. А мне толковые парни позарез нужны. Платят у нас более чем, особенно по нынешним-то временам. И работаем по указанию исключительно руководителей высшего звена. Будешь как у Христа за пазухой.
– Даже и не знаю, что сказать, – растерялся Агатин.
– Да, Агатин, ты молодцом. Теперь нам главное добраться до этого Федорчука… Так ты говоришь, он не в курсе нашего прибытия? – полковник с улыбкой посмотрел на коллегу, окончательно признав в нем своего.
– Однозначно. Как только я получил информацию о вашем вылете, все возможные каналы связи, заблокировал.
– Сам-то Федорчук ничего не подозревает? Ты перед ним никак со своими подозрениями не засветился?
– Я от Александра Кузьмича никогда не скрывал, что он у меня в числе подозреваемых. Собственно, на этом и строилось мое публичное расследование: я сразу открыто сказал, что любой из членов лагеря потенциально мог ограбить погибшего Петерсона…
– И как же Федорчук на это реагировал?
– Да спокойно… Он ведь человек бывалый, сразу все прикинул и понял, что в любом случае наказания ему не избежать. Поэтому морально с ролью главного виновника сразу смирился.
– Ну, знаешь, не соглашусь… Одно дело, когда есть один погибший в результате несчастного случая, а другое – три смерти, мародерство, потеря имущества на сотни миллионов рублей и весьма реальная перспектива оказаться замешанным в международной экономической аферы. Тут условным сроком и снятием с должности не отделаешься. Я тебе по своему опыту скажу: сидеть ему лет 20. И то, если повезет…
– Согласен, расклад за эти дни сильно поменялся.
– Вот-вот… Ты, кстати, на счет Петерсона тоже не сильно терзайся. Мерзавцем был этот датчанин. В свою последнюю поездку на Новую землю обнес родовой тайник поселенцев, а главного шамана, судя по всему, отравил. Соплеменники говорят, что в юрте колдуна хранились десятки редчайших жемчужин и несколько золотых самородков. Одним словом, датчанину этому в любом случае пришлось бы несладко в ближайшее время. Ну, да ладно… Как действовать будем? Ты здесь лучше на местности ориентируешься, давай излагай.
Агатин коротко представил полковнику свой план и, судя по его молчаливой реакции, против него он не возражал. Единственное, что он предложил: обсудить сложившуюся ситуацию с Хансеном, уточнить роль каждого участника операции и, уже получив согласие всех заинтересованных сторон, действовать дальше.
Следственный тандем вернулся в медпункт спустя полтора часа. Деев покуривал в уголке, а Хансен «колдовал» с пробирками и реактивами переносной криминалистического лаборатории прям у стола с трупом.
Польских попросил Агатина выпроводить Деева и когда тот ушел, обратился к датскому криминалисту:
– Господин Хансен, как прошел осмотр? Получилось ли у вас собрать всю информацию, которая необходима для подготовки доклада вашему руководству?
– Главный процедур я сделал. Спасиба, вашему доктор – мне очен помогли его записи и помощч при вскрытии. Надо еще сделат несколко исследований кожа и одежды. Тогда можно говорит о чем-то комплексно, – ответил европейский медэкспорт.
– Нашли что-то подозрительное? Есть что-то, указывающее на насильственную смерть? – надо отдать должное выдержке Польских, самый главный вопрос, который делегировало ему высокое руководство, он задал ровным, спокойным голосом.
Хансен повернулся к Польских и Агатину, чуть помедлил и произнес:
– Я могу ошибатся. Последнее слово будет за следственной комиссия. Но даже те улики, что нашел я, заставляют меня говорит, что наш гражданин умер не сам. Я почти уверен, что смерь Пэра Петерсона подстроена…
– Простите, вы можете объяснить подробнее? – едва не с мольбой в голосе произнес свой следующий вопрос Польских.
Датчанин смотрел на полковника и ничего не говорил.
– Хансен, пока вы работали здесь в медпункте, мы с моим коллегой тоже не сидели без дела. Хочу сказать вам откровенно, у нас тоже есть все основания подозревать, что здесь было совершено даже не одно, а несколько преступлений. Есть у нас и главный подозреваемый. И если вы поделитесь своими уликами, возможно, мы все вместе прямо сейчас сможем понять кто на самом деле причастен к гибели Пэра Петерсона и другим преступлениям, – теперь уже Польских замолчал и не моргая впился взглядом в датском медэкспорта.
– Окей, – поразмыслив ответил датчанин. – В конце концов, мы все отвечаем за это дело. Я думаю, если мы будет действоват по отдельности, сами, в стороне друг от друга, лучче не будет, – сказал Хансен. – Я буду с вами откровенен и расчитываю на вашу честоност…
– Даю слово офицера, что ничего от вас не буду скрывать, – Польских приложил широкую ладонь к левой стороне груди и коротко кивнул головой.
– Хорошо. Итак, есть минимум две вещи, которые говорят о том, что Петерсону кто-то помог умерет. Первая, в крови моего соотечественника сохранились остатки снотворного. Возможно, конечно, он принимал какие-то лекарства от бессонницы сам. Надо будет проверит его походную аптечку… Но, думаю, вряд ли…
Агатин попытался что-то сказать, но Польских знаком руки остановил его.
– … Второе – затылок Петерсона сильно обморожен. Сильнее, чем руки и лицо. Это произошло не случайно. Думаю, кто-то специално уложил его на кусок лда, чтобы быстрее охладит мозг и вызват приступ гипотермии.
– Может быть он сам головой о торос оперся, – осторожно предположил Польских.
– Я тоже так сначала подумал. Но вот сейчас поработав с реактивами, нашел на шее Пэра частицы полимера, который входит в состав морозостойкой изоленты. У нас такую используют зимой строители, чтобы крепит легкие конструкции.
– Вы хотите сказать, что его привязали к торосу? – уточнил Агатин.
– Нет. Зачем к торосу? Просто к большому куску лда. К ледяной … глыбе, так у вас говорят?
В медпункте воцарилась тишина. Нарушил ее чуть погодя сам же медэкспорт:
– Это, господа, только первые подозрения. Точно знаю, что в нормальной лаборатории мы найдем еще что-то. Так что извините, проблемы ест. Нота протеста точно будет….
Агатин вопросительно посмотрел на Польских.
– Ну, давай, Генрих. Сам понимаешь, темнить теперь уже нечего. Только хуже будет. Говори…
– Думаю, снотворное в кровь Петерсона попало, из бутылки «Белуги», которую он распил вместе с Буткусом и Пожарским перед возвращением в лагерь. Я вам не успел сказать, но всю ночь и начало того трагического утра, стажер-радист проспал. Скорее всего, тоже из-за снотворного. А вот сам Буткус всю ночь работал как ни в чем не бывало. Значит только он и мог подсыпать в бутылку это снадобье…