Теперь Александр шел иначе. Вернулась пропавшая было в больнице крадущаяся походка, Александр поднял голову и щурился, высматривая серую форму. Свобода больше не казалась вершиной счастья, для счастья нужно было убить хоть одного мента. А лучше бы их всех. До последнего.
Александр на мгновение остановился, пытаясь вспомнить, за что он ненавидит этих тварей, но тотчас пошел быстрее. Разве это важно? Важно то, что ему уже сорок пять, а он не убил ни одного. Так и жизнь пройдет, а он не сделает ничего хорошего.
Серые от снега деревья едва слышно поскрипывали, словно подбадривали его. И обнадеживали. Александр вспомнил, что этот парк и, наверное, эти же деревья видели того маньяка, что убивал здесь во времена молодости его матери. Как будто эта вздорная старуха вообще была молодой! И потом здесь убивали множество раз. Просто странно, что Александр не додумался прийти сюда раньше.
Конечно, ему могло не повезти. На улице стояли холода, и парк становился все более безлюдным, а он не какой-нибудь там маньяк, чтоб довольствоваться первым попавшимся. Но идея уже запала в душу.
Он проходил несколько часов и совсем замерз. Но тут Александр понял, что все-таки обладает жильем. Просто знал и все. В тепле планировать было куда приятнее, и ярче чувствовалась свобода. Александр вдыхал ее вместе с непривычным травяным ароматом чая и терпеливо ждал. Ему не могло не повезти.
И Александр, конечно же, был прав. Три дня он ходил в парк, терпеливо бродил по тропинкам, вытоптанным вовсе не там, где летом лежал асфальт дорожек. Ходил и думал о маньяке, что когда-то так же бродил здесь. Александр завидовал ему. Он был таким свободным и известным. Куда он потом пропал? Мать не рассказывала. Может, и сама не знала. Наверняка его поймали эти… в форме. И засунули в тюрьму или в коробку больницы. Как Александра. И Александр вздыхал, чувствуя уютное единение с незнакомым ему маньяком.
Это было как на рыбалке. Александр никогда не рыбачил, он даже не знал Бориса, который, напротив, обожал рыбалку, но сравнение ему понравилось. Едва перестанешь надеяться на крупную рыбу и расслабишься, прикроешь глаза и чуть опустишь руку, судорожно сжимающую удочку, как клев пойдет. Александр чувствовал себя именно таким рыбаком. Уже стемнело, и на центральных аллеях парка зажглись фонари, желтым и оранжевым светом пробивающие сумерки, но на тропинке едва просматривался силуэт идущего на Александра человека. Как он понял, что на нем серая форма? Александр не знал. Может, чутье или очертания. Может, походка?
Форма была частично скрыта курткой, тоже форменной, но Александр не торопился. Только сжал зубы так, что заболели челюсти, позволяя твари подойти близко, и даже шагнул с тропинки, пропуская. Его зрение будто обострилось, выцепляя все детали — и форму, и пушок еще не оформившихся усов, и мягкий овал юного лица. Прошло немало времени, но этот был юн почти так же, как тот, которого Александр не сумел прикончить на своем задержании. И оттого казалось, будто само провидение направило его навстречу Александру, чтобы тот наконец сумел закончить начатое.
Александр и без того был готов, что там говорить, он был готов очень давно, но сейчас он был не настроен спорить с провидением или с ними, которые изнутри толкали его ближе к цели.
Александр ловко надел перчатки — хирургические, стерильные, седьмой размер — и легко нагнал ушедшего вперед серого, задолго до того, как тот коснулся своими сапогами пятен света от фонарей. Полицейский обернулся и неуверенно улыбнулся, словно к нему кто-то мог обратиться за помощью. Что за чепуха, придуманная самими этими серыми!
«Ме-ент!» — сладко протянул Александр почти шепотом, еще не готовый закричать это вслух.
Его руки легли на горло. Александр сейчас отличался от Александра прошлого и точно знал, куда надо давить. Мент не мог даже вскрикнуть, так сильно и уверенно была пережата его гортань, и лишь потом Александр вспомнил — надо задушить. И он душил, душил даже после того, как тело перестало подавать признаки жизни и всем своим мертвым весом навалилось на него. Александр терпел. Главное, что мучило его, это невозможность почувствовать руками еще теплую податливую шею. Тонкие, но плотные перчатки снижали чувствительность. Женщины часто не верили, будто презервативы притупляют ощущения, и называли мужчин эгоистами. Попробовали бы они, как Александр, душить кого-то в латексных перчатках! Живо бы поняли, что к чему!
Наконец и Александр смирился с тем, что большего он не получит. Оставалось лишь спрятать труп. Александру и раньше приходилось таскать тела, несмотря на его кажущуюся тщедушность, так что он просто перекинул его через плечо и потащил вглубь парка, подальше от света. Там он свернул к оврагу, куда и сбросил тело.
Он не рассчитывал, что мента не найдут долго. Для этого в парке совсем не должно быть собачников и тех… с детьми которые. И те и другие лезут не только под ноги, но и везде, куда не следует. Есть надежда, что хозяева не пустят своих собак в заснеженный овраг, но в бдительности тех, с детьми, он не был уверен. Одним словом, тело должны были найти, но не раньше десяти утра.
Следы он затрет, а большего им тут и не найти. И Александр уверенно принялся за уже привычное дело. А потом пошел домой. Спокойный и довольный.
И лишь в кровати он никак не мог закрыть глаза и уснуть, чувствуя, что ему этого было мало. Кому-то достаточно одного, но не ему. Он только успел почувствовать вкус! И известность. Он хотел стать новым балатовским маньяком. И чтобы его старая мать услышала о нем и побежала обсуждать по телефону с такими же старыми грымзами, даже не зная, что это он. Александру не нужно было признание. Ему хватило бы просто славы.
Прежде чем он сомкнул веки, в голове промелькнула мысль, что с этим нужно обратиться к психологу, и он едва не вскочил с кровати. У балатовского маньяка не могло быть никакого психолога, и ему тоже не нужно, чтобы препарировали его чувства к матери и ненависть к серым. Ему нравится быть таким, какой он есть. Потом. Он придет к ней потом, когда закончит. А пока ему хотелось лишь продолжать так долго, как только можно.
Сон все не шел, он поднялся и прошел на кухню. Привычно открыл шкафчик и пересчитал пачки с перчатками. Интересно, он успеет использовать все? Или нужно оставить другим?
Александр поморщился и вспомнил крики в больнице. Слова, которые не могла удержать бумага, которые лились из его товарищей по несчастью.
Нужно просто заказать еще перчатки.
Глава 30
Кристине Даша понравилась. Когда та ушла домой, Кристина так и сказала.
— Хорошая девочка, только ногти никуда не годятся. Грызет?
— Грызет, — согласился Игорь. — И что делать? Она слишком взрослая, чтобы делать ей замечания, да и статус…
Он замялся.
— Что-то еще, кроме важного папы? — приподняла бровь Кристина. Пришлось рассказать про крестного. Эмиль Владиславович, конечно, не хотел об этом распространяться, ну так то в отделе, а не дома!
— Понятно, будущую начальницу обхаживаешь, — хихикнула Кристина и посерьезнела. — Прости.
— Да я и сам так думаю, — махнул рукой Игорь. — И знаешь? Не обидно даже. Если она такой умницей останется и не сломается, то еще даст всем прикурить.
— Я не об этом, — тихо ответила Кристина. — Я знаю, что ты не завистливый у меня и не злой, за это и люблю. Я просто подтруниваю над тобой, а у вас был такой тяжелый день…
Игорь кивнул. Говорить сил не было. Они за вечер и так с Дашей все рассказали Кристине про Анну. И повинились, и тут же признали, что вины их нет.
— Теперь вот дело у нас забирают, придется сидеть с этими архивами проклятыми, благо еще два района прислали, работать не переработать, — проворчал он. — Ладно хоть Веронике дело отдали, надеюсь, она расскажет потом, что там и как.
— И так тоже может быть, — согласилась Кристина. — А еще тебя отстранили от основной работы, но наверняка там есть и что-то по мелочи, съездить и перепроверить что-нибудь не самое важное. А вдруг оно только кажется неважным? В любом случае помощь.
— Ты права, — загорелся Игорь. — Николай умер, и его линию особо проверять не будут, разве что родственников порасспрашивают и тех друзей, кто очень против Анны был. А я попрошу Нику отправить меня в психбольницу, заберу его рисунки, благо мне выписали запрос. И там поспрашиваю. Может, лечащий врач расскажет, с кем он мог общаться, кроме матери.
— Прекрасная идея, — одобрила Кристина и посмотрела на часы. — Ну вот, сегодня я у тебя, похоже, остаюсь. А завтра еще на воскресный обед…
— На обед не поедем. — Игорь крепко обнял ее и понял, что этого ему особенно не хватало. Почувствовать обычное человеческое тепло любимой женщины. — Дома останемся. Я Вадику расскажу про Анну, он ее видел, он нас поймет.
— Хорошо. — Кристина аккуратно освободилась от объятий и пошла в ванную комнату, принять душ перед сном.
— А ногти, ногти ерунда! — крикнула она оттуда. — Я запишу твою Дашу к знакомой маникюрше, сделают ей накладные ногти, недлинные. Накладные совсем не вкусно кусать, я точно знаю!
Игорь рассказал Кристине не все. В чем он никак не мог признаться, так это в том, что дома с ней или на воскресном обеде, он в любом случае мучился бы не в силах дождаться понедельника.
Часа три они с Дашей поработают с архивными делами, а потом, согласовав с Вероникой, съездят в психбольницу.
Так оно и происходило, пока Даша не подняла одну из папок, уже проверенную Игорем.
— Я уже видела аналогичное убийство в другом районе, — дрожащим от волнения голосом произнесла она. Игорь досадливо поморщился, погруженный в размышления о том, как разговаривать с психологом после их прошлой встречи. Не лучше ли будет в обход нее напрямую обратиться к бывшему лечащему врачу Николая, этой Дудырь… как ее там? Елена Николаевна? Или Михайловна.
Думая о своем, он взял протянутую фотографию и внимательно рассмотрел. Перерезанное горло, и много, очень много крови. Казалось, действовал новичок, разрез задел много сосудов, но не убил. Судя по положению тела и рук, несчастная пыталась зажать рану и убежать. Не вышло. Слишком тяжелые повреждения.