— Да не ори ты на всю округу, Петрович, я не глухой! — пытался между тем несколько утихомирить его Михаил. — Лучше объясни толком: кто подорвался и что тебе известно?
— А то известно, что этот самый Витька-Череп подорвался не один, а прихватил на тот свет с десяток чекистов! Днем они тут по автобазе шастали, ну которые из «органов», и, говорят, про тебя спрашивали!
— Кто спрашивал?
— Да чекисты эти, кто же еще! — После этой фразы сторож, чуть покачнувшись, вдруг отступил на шаг, и дальше в его голосе послышались агрессивные интонации. — Чегой-то ты темнишь, Михаил Петрович, ой темнишь! Какой такой у тебя сейчас выезд, да еще посреди ночи?! Мне никаких указаний насчет поездок не было — зато начальник автобазы насчет тебя дал указание — ежели, говорит, Спиридонов на базе появится, сразу звони, а его самого придержи! Во как! И телефончик дал! Ты что думаешь, сторож — он лапоть деревенский, ядрена вошь?! Ну-ка, заворачивай в караулку, а там разберутся!
С этими словами он направил на Сову свое допотопное ружье, и я понял, что мне пора действовать. «Медлить нельзя — а то этот пьяный болван еще пальнет сдуру! И орет так, что за километр слышно!» — подумал я, собравшись, словно сжатая пружина. Разведчик-диверсант на задании должен уметь устранять любые препятствия на пути к цели, не колеблясь ни секунды. Если начнешь комплексовать — проявлять жалость, сочувствие, доброту, благородство или иные христианские добродетели, — тебе конец! Здесь все диктует жесткая целесообразность и иезуитская логика: «Цель оправдывает средства!» Сейчас, по этой логике, сторож должен быть немедленно устранен — вот и все! Как говорят американцы: «Ничего личного — только бизнес!» Конечно, очень непросто вполне нормального человека (а психи или иные «патологические уроды» в разведке не нужны) «натаскать» так, чтобы он действовал в определенных обстоятельствах подобно бесчувственному боевому механизму. Но надо признать, в абвере и СС у меня были хорошие учителя: выхватив из сапога боевой нож-финку, я с силой метнул его в левую сторону широкой спины бедолаги-сторожа…
Труп сторожа оттащили внутрь сарая с метлами, около которого он случайно натолкнулся на моего напарника, — видимо, возвращаясь с обхода территории. Меня не удивил тот факт, что сей «доблестный страж» находился на посту в пьяном виде — даже суровые законы военного времени не останавливали русского человека перед неодолимым соблазном «заложить за воротник».
В караулке мы с Михаилом перевернули все «вверх дном» — якобы в поисках денег, выпивки, одежды или еды. Карманы убитого мы тоже вывернули наизнанку и даже сняли с трупа еще довольно приличные сапоги. Таким образом, мы решили хитро инсценировать бандитский налет с грабежом и убийством — все должно указывать на заурядную уголовщину. Конечно, истинных своих следов в виде отпечатков пальцев или других улик мы с Совой старались не оставлять. Михаил резво добежал до небольшого здания бытовки, где находились раздевалки и другие подсобные помещения, — от «караулки» до него было метров сто. Оттуда он вернулся с маленьким черным чемоданчиком в руках: до войны с такими обычно ходили в баню. Потом мы завесили небольшое окно сторожки одеялом, и я включил карманный фонарик, осветив стол, — Сова выложил туда бумаги, принесенные в чемоданчике.
— Сейчас оформим необходимые документики и можем смело отправляться в путь! — пояснил он свои действия.
Подсев к столу, Михаил достал из кармана шинели авторучку и начал быстро писать. Я заглянул ему через плечо и увидел, что Сова проставляет сегодняшнюю дату в уже заполненных, со всеми печатями и подписями, бланках: путевом листе, накладной, пропуске и еще каких-то бумагах. Фамилию он старательно вписал уже новую — Машков. Еще при обсуждении в бараке плана выезда из города Михаил рассказал мне, что все эти бумаги заготовил заранее — на случай бегства. Он их прятал в рабочей раздевалке, в нише под половой доской, за большим шкафом. «Предусмотрительный», — подумал я, уважительно глядя на его действия. Потом мы направились в гараж. Сорвав навесной замок с наружных ворот одного из боксов (ломик прихватили из сарая, куда вытащили тело сторожа), мы выбрали один из приглянувшихся нам грузовых «ЗИСов» — тут их стояло с десяток. Ключи от замка зажигания нашлись тут же, в углу бокса: Сова прекрасно знал здесь «все и вся», включая нехитрый шоферский тайник, где эти ключи хранились. Впрочем, я мог бы обойтись и без ключей: в абвере обучали приемам обращения с автомобильными замками. В кузов мы покидали несколько тюков мануфактуры, которые прихватили с одного из складов — для инсценирования ограбления. Причем Михаил, как бывалый кладовщик, аккуратно вписал весь этот товар в свои накладные, не забыв указать в нужной графе путевого листа государственный номер автомобиля. В пути, особенно на выезде из города, нас наверняка будут проверять на постах НКВД, внимательно просматривая все необходимые документы.
С территории ОРСа мы выехали благополучно: за рулем Михаил, я на месте пассажира — никто нас, похоже, не видел. С момента нашего проникновения на этот объект прошло всего шестьдесят минут — я засек по часам. Вот что значит действовать слаженно и четко!
На выезде из Смоленска нас действительно «тормознули» на КПП энкавэдэшники, и поначалу все шло вполне гладко. У Совы с бумагами был полный порядок: не зря заготовил заранее целый чемодан! Сам он держался вполне спокойно и уверенно: в конце концов за год работы кладовщиком ему не раз приходилось бывать в таких поездках в качестве экспедитора. Один из проверяющих, пожилой старшина, даже запомнил его в лицо — к счастью, только в лицо, а не по фамилии. Это был первый опасный момент: я крепко сжал в кармане свой «ТТ», когда старшина, осветив фонариком лицо Михаила, вдруг брякнул:
— А тебя, шофер, я вроде уже видел, лицо мне твое знакомо!
Но Сова не растерялся и ответил, как надо:
— Я вас тоже запомнил, гражданин начальник, вы меня уже не раз проверяли!
— Как его фамилия? — прокричал, высунувшись в окно небольшого вагончика-поста, офицер, видимо, старший наряда.
Я глянул на часы: половина третьего. Опять пошел нудный ночной дождик, и выходить на улицу старшему энкавэдэшнику явно не хотелось — его офицерского звания в темноте я не разглядел.
— Машков, экспедитор ОРСа! — ответил громким голосом старшина, листающий бумаги. Вслух он очень тихо, почти про себя, комментировал их содержание. — Так, путевой лист в порядке… ночной пропуск… накладная…
Потом повернулся к стоящим поблизости двум бойцам с автоматами на изготовку:
— Ну-ка, хлопцы, пошукайте в кузове!
— В списках Машкова нет! — прокричал из окна офицер.
— Ясно, товарищ капитан! — откликнулся старшина.
«В списках наверняка фамилия Спиридонов — именно под такой разыскивают Михаила», — подумал я с некоторым облегчением, но окончательно расслабляться было рано. Нам не давали команды выйти из машины, только приказали заглушить мотор: до сих пор мы с Совой находились в кабине. Но, когда старшина приказал солдатам проверить кузов под брезентом, Михаил соскочил на землю и принялся суетливо и скороговоркой объяснять что-то по поводу груза, накладных и болтать какую-то чепуху насчет погоды и нелегкой шоферской доли. «Ничего у меня напарничек, ведет себя грамотно — в паре с ним „работать“ можно», — про себя я одобрил поведение Совы, а старшина между тем подошел к кабине с моей стороны. Я тоже вышел из машины, и старшина, первым отдав честь, обратился теперь уже ко мне:
— Прошу предъявить документы, товарищ старший лейтенант!
Козырнув в ответ, я протянул ему офицерское удостоверение личности и отпускной билет. Отметка смоленской комендатуры наверняка опять сыграла положительную роль: мои документы не вызвали особых вопросов. Вопросы были ко мне, но тоже вполне безобидные: «Куда еду?.. Зачем?.. Почему ночью?..» Я объяснил насчет семьи фронтового друга — короче, рассказал ту же бесхитростную историю, что и в комендатуре.
— В кузове все «чисто», груз согласно накладной! — послышался голос солдата из-под брезента.
— Ладно, проезжай!
Старшина вернул нам документы и уже заторопился было вместе с бойцами в теплое помещение поста — но тут произошло непредвиденное…
ГЛАВА 8По следу немецких агентов (продолжение)
9 октября 1944 г.
г. Смоленск.
Капитан Горячев.
Жалко ребят… Только что санитарный фургон увез тела троих убитых энкавэдэшников: капитана и двух солдат. С ними же отправили в бессознательном состоянии тяжело раненного в живот старшину — итого четверых. А диверсантов было, между прочим, всего двое: так следовало из показаний оставшегося в живых совсем еще молодого солдатика — единственного, кто уцелел на этом КПП. Такая вот арифметика: двое против пятерых, и конечный результат явно не в нашу пользу. Вывод напрашивался сам собой — здесь побывали весьма опытные и квалифицированные вражеские агенты. Мы уже почти наверняка знали из показаний рядового Прохорова, кто они: солдат подробно описал приметы нападавших. Майор Миронов, как только услышал о старшем лейтенанте в компании с невысоким мужчиной в штатском, сразу же воскликнул:
— Седьмой! Черт побери — это тот самый старлей, а с ним кладовщик Спиридонов!
Когда еще раз подробно допросили Прохорова, мои сомнения окончательно отпали: «Миронов прав — это они!»
— Давай-ка в отдел, здесь и так все ясно! — обращаясь ко мне, устало произнес Миронов, потом повернулся к капитану, пишущему протокол: — Земцов, все оформите и тоже в отдел: Фоменко из госбезопасности вас «подбросит».
Я вышел вслед за майором из помещения КПП, где мы снимали показания. Разумеется, он сел за руль мотоцикла, я устроился в коляске, и мощный BMW резво взял с места. У разгромленного поста народу и без нас хватало: следователей НКВД, гэбэшников в штатском и прочих официальных лиц — многих я хорошо знал, общались по работе. Собственно, картина была вполне очевидной: мы это поняли сразу, как только выслушали единственного свидетеля, способного давать показания, — то бишь рядового Прохорова. «Мы» — это я, Миронов и капитан Земцов. Накануне мне с Гороховым пришлось изрядно помотаться по адресам офицеров, вставших на воинский учет в городе за последние два дня: таких, похожих по приметам на разыскиваемого старлея, набралось шесть человек. Притом не факт, что Седьмой остался в прежнем звании и не «повысил» себя, скажем, до капитана или майора, — поэтому проверяли не только старших лейтенантов. К двум часам ночи нам удалось разыскать и проверить четверых — их можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. Оставались двое — оба в звании «старший лейтенант»: Лемешев Николай Николаевич и Кудрявцев Тимофей Егорович. Безусловно, Седьмой мог вообще не вставать на воинский учет, тем не менее надо было «отработать» и такой вариант. Юрий Иванович разрешил нам отдохнуть пару часиков, и в половине третьего ночи я рухнул почти без сил, даже не снимая гимнастерку и галифе, на койку в офицерском общежитии. А уже через час меня будил посыльный из отдела — тревога! Когда, наскоро обувшись, небритый и неумытый, на ходу застегивая