Big Balls и The Jack, которые Atlantic умело продвигал под лозунгом: «Всем радиостанциям запрещено играть эту запись». Это не было правдой, однако только «старый добрый Пили» на Radio One решил игнорировать «запрет».
Возвращение группы в Лондон совпало с общим чувством «давайте попробуем и выйдем на новый уровень!», говорит Браунинг: «Не то чтобы группа специально делала записи “на продажу”, скорее, это просто был уровень бизнеса. Наконец-то я достиг того, что мне удалось заставить [отдел Atlantic], который отвечал за деньги на маркетинг, выделить достаточно хороший бюджет для этого альбома [LTBR]. К тому времени мы стали более агрессивными».
Сейчас, когда они уже покинули Австралию, идея в основном состояла в том, чтобы «двигаться дальше и прогрессировать», говорит Браунинг: «Их звук тоже развивался, но с каждой записью развитие давалось им все сложнее. Они медленно превращались в группу, которая имеет какое бы то ни было отношение к Америке. Они становились более крупными, более похожими на Led Zeppeline, я полагаю». По словам Малькольма Доума, эта вновь приобретенная вера, рожденная после фатального провала с американским Atlantic, сейчас была видна во всей музыке группы: «У них всегда было такое чувство, что они должны сделать что-то грандиозное. Они действительно были в этом уверены. Но к тому моменту они уже сделали невероятный прорыв в Оз. Это был не первый раз для них, но сейчас это произошло, даже несмотря на отсутствие какой бы то ни было поддержки от СМИ, одержимых панк-группами».
Восемнадцатый британский тур завершился в Лондоне в театре Rainbow в пятницу, 11 марта. Этой ночью промоутер Фредди Баннистер пригласил Дэвида Кребса, тогда совладельца одной из самых могущественных компаний по рок-менеджменту в Америке Contemporary Communications Corporation, известной просто как Лебер–Кребс по именам Стива Лебера и Дэвида Кребса, основавших ее в 1972 году. В составе ССС Кребс работал с такими американскими хард-рок-гигантами, как Aerosmith и Тед Ньюджент. Они также позиционировали себя как люди, которые находятся в центре новой волны благодаря контрактам с New York Dolls (после The Heartbreakers) и The Tubes.
Кребс не был дураком и точно знал, что именно он видел в тот день на сцене Rainbow: группу со всеми задатками суперзвезд, которая пока абсолютно неизвестна в Америке. Он познакомился с Майклом Браунингом в ту же ночь. «Мы обсуждали, что AC/DC могут придумать для его шоу в США, – говорит Майкл. – Включая тур Aerosmith и его техасский фестиваль. И то и другое в итоге удалось».
Когда Кребс сказал, что может присоединиться к американской команде менеджеров группы, Майкл воспринял эту идею тепло, однако у него была одна загвоздка. Он рассказывает: «Я был очень рад, что у меня хорошие отношения с Дэвидом. Мы вдруг встретились примерно через год, чтобы обсудить совместную работу. Там был и Питер Менш, и потом он за моей спиной сообщил группе подробности нашего разговора, которые, как мне казалось, им не следовало знать. Это подорвало мое доверие к нему. Если бы Дэвид не привлек Менша, сделка, скорее всего, состоялась бы». Менш не комментировал эту ситуацию, но какой бы ни была причина, по которой сделка отменилась, это был не последний раз, когда Браунинг встретился с Питером Меншем.
В тот же день, когда состоялось шоу в Rainbow, в Австралии вышел альбом Let There Be Rock с их последним синглом Dog Eat Dog. Они чувствовали, что австралийская публика и СМИ относятся к ним с апатией, поэтому очень неохотно снимали короткое шоу с этой песней в студиях BBC в Хартфордшире для юбилейного 100-го выпуска Countdown с Лео Сайером, затем в № 1 в Оз с When I Need You. Все это было для них отвратительным. Вместо своих обычных выступлений с голым торсом Бон вынужден был одеваться так, как будто жутко простудился в изменчивую лондонскую погоду и поэтому носит меховую куртку. Ангус же отказался от любимой школьной формы в пользу сине-белой футболки с капюшоном. Это был долгий день съемок, когда напитки текли рекой, но после того, как алкоголь закончился, все поспешили уйти.
В апреле они полетели на открытие тура Black Sabbath из 12 выступлений. Казалось, это должно было быть особым шагом в их карьерной лестнице – новое оборудование куплено, дополнительные сотрудники гастрольной команды, которые помогли бы им справляться с возросшей нагрузкой, – наняты. Однако несмотря на то, что все вроде бы так хорошо начиналось, в итоге ситуация превратилась в еще одну катастрофу. На первом шоу в Париже «все снаряжение взорвалось», жаловался Ангус. Он был очень расстроен: «Мы успели отыграть примерно 20 минут, а потом сцена буквально разрушилась». С этого момента отношения между двумя группами стали напряженными. Однако Бон все равно оставался частым посетителем раздевалки Sabbath, где они зависали вместе с Оззи, который разделял его вкусы по поводу обуви, которую тот носил на сцене, а потом музыканты еще и нередко пили вместе. Тур закончился раньше времени, когда AC/DC были уволены после некоего конфликта между Малькольмом Янгом и Гизером Батлером.
История, которую все окружающие рассказывали еще много лет, заключалась в том, что Гизер по глупости поднял нож на Малькольма в баре отеля, где они останавливались в Швеции, и что Малькольм отреагировал на это так, как можно было ожидать. Несчастный басист Sabbath! По правде говоря, это была расческа-гребешок с игрушечным ножом, но в любом случае на следующий день AC/DC летели домой.
Вернувшись в Лондон в мае, Марк Эванс был следующим, кто почувствовал на себе холодный ветер перемен, когда Майкл Браунинг позвал его на собрание группы, где Эвансу сказали, что в его услугах больше не нуждаются. Эванс говорит, что это был «вопрос обязательств», добавляя, что «никто не был так предан группе, как братья Янги». «Я уделял слишком много внимания социальной, а не музыкальной стороне вопроса, наверное, в этом и была проблема», – отмечает он. Такое поведение вряд ли могло нравиться братьям. И правда, Ангус не считал Эванса басистом. Малькольм соглашался с этим, поэтому Эванс затыкался и делал все, что ему говорили, и в итоге все тяжелые басовые партии в альбоме играл Джордж.
Ситуация была очень похожа на то, что ранее произошло с Дейвом Эвансом, а еще раньше – с Колином Берджессом. Ровно в тот момент, когда Малькольм понял, что Марк бесплатно разъезжает с ними по миру, но при этом не вносит заметного вклада в дела группы, дни Эванса были сочтены. Сам Эванс соглашается, что «выпивка и болтовня» не помогли ему остаться в группе. Он смеется: «Этого бы не произошло до концерта, но после него я понял, что выйду из раздевалки через пять-десять минут – и все. Если бы все было хорошо, я бы сказал им: “Ребята, классный концерт, увидимся!”» Он чувствовал, что поворотный момент наступил после финального шоу в Rainbow. «На сцене тогда были некоторые проблемы со звуком. Все началось хорошо, но это было не обычное сумасшествие. Когда я вернулся в раздевалку, в VIP-баре неподалеку меня ждали множество научных сотрудников (поклонниц). Я просто взял свою одежду, вышел из раздевалки и сказал что-то вроде: “Увидимся в баре, ребята!” Никто ничего не ответил. Сейчас я думаю, что действительно должен был остаться там на более долгое время. Если вы не хотите быть козлом отпущения, не выходите из комнаты первым после дерьмового концерта. Но мне тогда был 21 год, и я так глубоко не задумывался».
Ян Джеффри говорит: «Это могло произойти по любой причине. Малькольм мог снять его с рельс в любой момент. Ему нравилось не только выпить, но и покурить, а если человек совмещал обе эти привычки… Я видел гнев внутри группы, не говоря уже о людях снаружи. Если он думал, что с ним ничего не случится, или говорил кому-то, что даже не знал о подобных планах группы… нууу». Ухудшало ситуацию и то, что Марк очень тосковал по дому. «Он хотел уйти, потому что там уже тогда была нездоровая атмосфера. А Марк был таким человеком, который будет пить, если все остальные это делают. Пару раз музыканты серьезно ссорились. Я не хочу сказать, что это были целые кулачные бои, но ударить друг друга они могли. В конце концов, когда они решили остаться в Лондоне, наступило идеальное время сказать ему, что он уходит».
Прослушивания на роль нового басиста начались незадолго до того, как самолет Эванса приземлился в Мельбурне. В числе первых кандидатов был Гленн Мэтлок, недавно уволенный из Sex Pistols, как шутили музыканты, «за любовь к The Beatles», и случайный собутыльник Малькольма и Яна в Варрингтоне.
Но этого бы «никогда не произошло», говорит Джеффри. Гленн уже был знаменит, причем в Британии он был более известен, чем кто-либо из братьев Янг. Также Мэтлок считал себя автором песен, и некоторая доля его проблем в Pistols – фрустрация из-за того, что он не получил признания за написание лучших песен группы. Но Малькольм и Ангус были не теми людьми, которые бы допустили такого большого вмешательства в их музыку. И если Гленну было сложно работать даже с Джонни Роттеном, то что говорить о Малькольме.
Также было предположение, что группа может «украсть» 18-лет-него Пола Грея из Eddie и the Hot Rods. Но, опять же, the Rods, известные как панки, которые уже не вернутся к «року из пабов», уже достигли популярности – по крайней мере, в Британии, – сравнимой с AC/DC. Для братьев было невыгодным привлекать к работе парня, чьи музыкальные способности – не лучше, чем у Эванса, а желания общаться вместо работы – даже больше.
Это было время, когда группа без особого энтузиазма сидела в своей маленькой потрепанной репетиционной комнате, прослушивая серию безнадежных музыкантов, которые не вот чтобы хорошо играли, но почему-то постоянно по ошибке принимали AC/DC за панк-группу Джона Пила. Или, что еще хуже, им встречались безнадежные басисты, воспитанные на музыке Стенли Кларка, которые считали, что бас – ведущий инструмент. Малькольм же хотел «просто парня, на которого можно положиться, который будет делать то, что ему говорят, и сможет успевать за ним и Филом», как говорит Ян Джеффри.