– Гм-м…
Она постукивает пальцами по подлокотнику трона, и сердце Садека проваливается в пятки. Он наслушался всех этих историй у рейдеров-перехватчиков, корсаров из советов директоров, признанных мастеров «зеленого шантажа», знающих все те земные законы, из которых произошла здешняя адская законодательная смесь, как свои пять пальцев… Она может обрести субъективный год опыта всего за минуту. Может извлечь воспоминания из кортикальных имплантов и заставить тебя снова и снова переживать в своем кошмарно мощном симуляторе пространства моменты своих худших ошибок. Она – королева. Она – первый человек, обретший во владении такое количество массы и энергии, которого хватило, чтобы обогнать весь мир в императивных технологиях. Она – первая держательница персональной юрисдикции, и она же – первая, кто, пользуясь этим, объявила легальными определенные эксперименты, открывающие к исследованию все перекрестки и дальние просторы в царстве массы, энергии и информации. Она – форс-мажор, неодолимое обстоятельство: теперь даже информационные солдаты Пентагона признают автономию Империи Кольца. Тело, сидящее перед Садеком на троне, на самом деле содержит лишь малую часть ее личности. Она никоим образом не является первой выгрузкой, ни частичной, ни полной, но она – первый удар того шторма, что разыграется, когда высокомерные достигнут своей цели и смогут разбирать на части планеты и превращать их массы в мозги. А он только что усомнился в нравственности ее предвидения.
Императрица поджимает губы… затем широко и хищно улыбается. Кошка на спинке ее трона садится и потягивается, поглядывая на Садека искоса.
– Знаете, мне впервые за несколько недель попеняли, что я личность – так себе. Часом не общались снова с моей мамашей, доктор Хурасани?
Пришел черед Садека неловко развести руками.
– Я подготовил судебное решение.
– Вот как. – Ее Величество с наигранным равнодушием крутит-вертит на пальце огромное бриллиантовое кольцо. И именно она, слегка нервничая, смотрит ему в глаза. Хотя что он может сделать, чтобы заставить ее подчиниться решению?
– Ее мотивы нечисты, – коротко объявляет Садек.
– Это значит?..
Садек делает глубокий вдох:
– Да.
Эмбер Масх улыбается:
– Значит, можно поставить точку?
– Только если вы сумеете мне доказать, что способны поступать по совести даже при отсутствии Божественного Откровения.
Ее реакция застает доктора Хурасани врасплох.
– Ну разумеется! Это следующий номер моей программы: получение Божественного Откровения.
– Что? От… инопланетян?
Кошка, цокая коготками, аккуратно спускается Ее Величеству на колени и ждет, когда ее соизволят погладить.
– Ага, – говорит Эмбер. – Я ведь завоевала доверие Фонда Франклина настолько, что он одолжил мне средства на постройку этого замка вовсе не в обмен на оформление кое-каких документов. Мы ведь уже много лет знаем, что у инопланетян существует целая Сеть по обмену информационными пакетами, и мы всего лишь берем крошки с барского стола. Как выяснилось, неподалеку отсюда, в реальном пространстве, находится узел этой Сети. Гелий-3, независимая юрисдикция, тяжелая промышленность на Ио – у всей этой активности есть цель.
Садек облизнул неожиданно пересохшие губы:
– И вы намереваетесь передать им ответ по узконаправленному лучу?
– Нет, мы поступим гораздо лучше: отправимся к ним с визитом. Сократим цикл обмена сигналами до реального времени. Мы прибыли сюда, чтобы построить звездолет и набрать для него команду, даже если ради этого придется выпотрошить всю систему Юпитера.
Кошка зевает и таращится на имама хитрыми глазками.
– Эта глупая девчонка хочет привезти свою совесть на встречу с кем-то настолько умным, что он вполне может оказаться богом, – сообщает она. – И вы нам подходите. У нас только что открылась вакансия корабельного теолога. Полагаю, я не смогу вас убедить отказаться от такого предложения?
Глава 5. Роутер
Проходит несколько лет, и двое с кошкой собираются в несуществующем баре, чтобы как следует напиться.
В воздухе посреди бара разворачивается релятивистская струя. Бар – это планетарий, передающий точное изображение пространства за воображаемыми стенами. Преломление звездного света сгущает цвет в сторону фиолетового у дверного проема, сияет в радужном спектре над столами, затем тускнеет до туманного красного свечения перед подмостками на задворках зала. Эффект Доплера мало-помалу проявился за последние несколько месяцев, когда корабль набрал обороты. В отсутствие видимого звездного движения – или жесткой связи с модулем управления корабля – это самый простой способ для пьяного пассажира почувствовать, как пугающе быстро движется «Странствующий Цирк». Некоторое время назад импульс корабля превысил половину его массы покоя, и сейчас один его килограмм соразмерен выбросу многомегатонной водородной бомбы.
Рыжевато-коричневая кошка, избравшая себе роль самки – для того, чтобы морочить голову тем людям, которые думают, что все рыжие кошки самцы, – лениво растянулась на деревянном полу перед баром, прямо под коромыслом звездной радуги. Как и следовало ожидать, она заняла единственный луч солнечного света, который был внутри звездолета. В тени за стойкой сидят двое мужчин, погруженные в свои мрачные мысли: один держит бутылку чешского пива, другой – полупустой коктейльный бокал.
– Будет не так уж плохо, если она подаст мне какой-нибудь знак, – говорит один из них, наклоняя пивную бутылку, чтобы осмотреть дно на предмет осадка. – Нет, все не так. Это правильный вид внимания. Я даже не знаю, стою ли для нее чего-нибудь.
Второй откидывается на спинку стула, щурится на выцветшую коричневую краску потолка.
– Поверь тому, кто знает, – говорит он. – Будь ты в курсе, тебе не о чем было бы тут мечтать. В любом случае то, чего хочет она, и то, чего хочешь ты, – вполне возможно, не одно и то же.
Первый мужчина проводит рукой по волосам. Туго завитые черные локоны на миг становятся серебряными под его состаривающим прикосновением.
– Пьер, если талант делать покровительственные заявления – это все, чем ты разжился, спариваясь с Эмбер…
Пьер смотрит на него со всей злобой, на какую способен девятнадцатилетка.
– Радуйся, что у нее здесь нет ушей, – шипит он. Его рука рефлекторно стискивает бокал, но физическая модель, действующая в баре, не позволяет тому треснуть. – Ты же чертовски много выпил, Борис.
Кошка льдисто хохочет.
– Заткнись, ты, – говорит Борис, поглядывая на животное. Он опрокидывает бутылку, позволяя осадку стечь в горло. – Может, ты и прав. Прости. Не хочу показаться грубым по отношению к Ее Величеству. – Он пожимает плечами и ставит бутылку на стол. – Я просто в депрессию тут впадаю, вот и все.
– Хорошо получается, – замечает Пьер.
Борис снова вздыхает.
– Очевидно. Будь я на твоем месте…
– Ага, знаю, ты бы сказал мне, что самое интересное – это поиски, и это совсем не то же самое, когда она выгоняет тебя после ссоры, и я бы не поверил ни единому слову, так как мне было бы грустно, одиноко и все такое. – Пьер фыркает. – Жизнь несправедлива – от этого и танцуй.
– Я лучше пойду. – Борис встает.
– Иди. И не подходи к Сю Ань, пока не просохнешь. – Пьер все еще сердится.
– Тихо ты, я уже. На что мне ветвь-ограничитель [80], как думаешь? – Борис обиженно моргает. – Усиливаю социальный контроль. Гм-м, обычно он не позволяет так напиваться. Во всяком случае, когда возможен публичный ущерб репутации.
Он медленно растворяется в воздухе, оставляя Пьера одного в баре с кошкой.
– Сколько нам еще придется терпеть это дерьмо? – спрашивает Пьер вслух. Личность Бориса изнашивается, как и у других. Противоречия в карманной вселенной корабля растут вместе со злостью.
Кошка не оборачивается.
– В нашей текущей системе отсчета мы сбрасываем основной отражатель и начинаем замедляться еще через два миллиона секунд, – говорит она. – Домой прибудем через пять или шесть мегасекунд.
– Разрыв солидный. По крайней мере, культурологический – как считаешь? – лениво спрашивает Пьер. Он щелкает пальцами: – Официант, еще коктейль! Повторить!
– Думаю, что разрыв в десять – двадцать раз больше дозволенного, – говорит кошка. – Если бы ты следил за новостями из дома, заметил бы значительное ускорение развертки роутеров с коммутируемой квантовой запутанностью. У них там очередной сетевой бум – через месяц, правда, закончится, потому что они используют уже имеющиеся подземные сети темной оптики [81].
– Коммутируемая… запутанность? – Пьер ошеломленно качает головой. Официант – безликое тулово в длинном накрахмаленном фартуке с черным галстуком – перегибается через стойку и предлагает ему бокал. – Звучит почти так, будто в этом есть смысл. А что еще?
Кошка переворачивается на бок, потягивается, выпускает когти.
– Погладь меня – расскажу, – предлагает она.
– Пошла в жопу, – отвечает Пьер. Он поднимает бокал, снимает ледяную вишенку с коктейльной палочки, бросает ее в сторону винтовой лестницы, сбегающей к нужникам, и залпом выпивает половину напитка – холодной розовой жижи с карамельным привкусом и этаноловой ноткой. Он с размаху ставит бокал обратно, и едва не расплескавшиеся остатки служат доказательством того, что он балансирует на грани опьянения. – Тварь продажная.
– Одурманенный любовью примат-торчок, – беззлобно отвечает кошка и вскакивает на ноги. Она выгибает спину и зевает, обнажая клыки цвета слоновой кости. – Я бы всех вас, макак, в песок прикопала, да и дело с концом. – Еще раз потянувшись, она оглядывает пустой бар. – Кстати, когда ты собираешься извиниться перед Эмбер?
– Не собираюсь я перед ней извиняться! – кричит Пьер. В наставшем замешательстве и тишине он поднимает свой бокал и пытается осушить его, но лед уже опустился на дно, и, зашедшись кашлем, он разбрызгивает половину коктейля по столу. – Ни за что, – тихо хрипит он.