Неко исчезает, не обращая на нее внимания, но после себя оставляет некий нечеткий след. Этот след – карта нагрузки на лингвистическую нейросеть, трехмерная и запутанная.
– Непереводимое представление 1 при проекции в грамматическую сеть лангустов – это что-то вроде понятия Бога, перегруженное атрибутами мистицизма и дзен-образной непостижимости, – несется из пустоты кошачий голос. – Но, если хотите знать мое мнение, думаю, имеется в виду оптимизированная выгрузка, обладающая самосознанием, которая функционирует гораздо быстрее, чем в мерах реального времени. Ее вунши принимают за божество и нам то же самое навязывают. Есть желающие подчиниться?
– Вот ведь жулье! – негодующе бормочет Эмбер. – Громкими метаграмматическими словесами прикрываются, думая, что на нас, новичков в этом районе, это подействует – и мы купимся.
– Скорее всего. – ИИНеко отворачивается и начинает вылизывать бок.
– Что же нам теперь делать? – спрашивает Сю Ань.
– Что делать? – Эмбер изгибает подведенную карандашом бровь и улыбается, мигом снимая со своего образа лет десять. – Пудрить им мозги! – Она щелкает пальцами снова, и время возобновляет ход. Не заметно никаких нарушений целостности ситуации – разве что ИИНеко все еще торчит у подножия трона. Зверюга поднимает голову и бросает на королеву злобный взгляд.
– Мы понимаем ваше беспокойство, – спокойно говорит Эмбер, – но мы же снабдили вас физиологическими моделями и нейронной архитектурой тел, которые вы носите! Мы хотим общаться. Почему бы вам не показать свое настоящее «я» или свой реальный язык?
– Это торговый язык! – протестует лангуст номер один. – Вунши есть метаболически изменчивая коалиция из большого числа миров. Единообразный интерфейс отсутствует. Проще соответствовать одному плану и говорить на одном языке, что оптимизирован для вашего понимания!
– Так-так. – Эмбер подается вперед. – Давайте посмотрим, правильно ли я поняла вас – вы коалиция особей нескольких видов, предпочитаете использовать обобщенную модель пользовательского интерфейса, которую мы вам прислали, предлагаете нам модуль языка, который в ходу у вас? И вы хотите наладить с нами торговые отношения?
– Обмен интересами! – подчеркивает вунш, все приседая на своих костистых лапах. – Мы можем дать вам многое! Чувство идентичности с тысячью цивилизаций! Безопасные проходы к сотням сетевых архивов, приспособленных для тех, кто не является обозначением непереводимого понятия! Практичное управление всеми рисками коммуникации! Техники манипулирования материей на молекулярном уровне! Решение алгоритмических итерационных систем, основанных на квантовой запутанности!
[Мечут перед нами старомодные нанотехнологии и яркие стекляшки], говорит Пьер в переговорный канал. [Насколько отсталыми они нас возомнили?]
[Переборщили мы с физической моделью], добавляет Борис. [Они, похоже, думают, что эта средневековая реальность всамделишная, а мы – просто прилипалы на хвостах у могущественной расы лангустов].
Эмбер изображает улыбку.
– Все это очень интересно, – заверяет она делегатов-вуншей. – Я как раз назначила пару представителей для ведения дальнейших переговоров с вами. Переговоры пройдут в формате конкурса в пределах моего двора. Представляю вашему вниманию Пьера Наке [90], моего личного коммерческого представителя. Кроме того, возможно, вы захотите заключить сделку с Адамом Глашвицем, независимым дельцом, на данном собрании отсутствующим. Остальные предложения могут быть представлены в назначенном порядке, если стартовые условия вас устраивают.
– Устраивают, – откликается лангуст номер один. – Мы устали и дезориентированы долгим переходом через врата в это место. Можем возобновить переговоры позже?
– О да. – Эмбер кивает. Парламентский церемониймейстер, безмозглый, но весьма колоритный статист, управляемый ее паучьей сетью личностных нитей, выводит резкую ноту на своей трубе. Первая аудиенция подходит к концу.
За рубежами светового конуса «Странствующего Цирка», по другую сторону бездны между маленьким передвижным царством Эмбер и закрученной в водоворотах времени Империей, формируется новая, особая реальность.
Добро пожаловать в момент максимального изменения.
Около десяти миллиардов человек живут в Солнечной системе, и разум каждого из них окружен экзокортексом распределенных агентов; нити личности выплетаются прямо из их голов, чтобы бежать по облакам полезного тумана – бесконечно гибким вычислительным ресурсам, тонким, как аэрогель, – в котором они живут. Туманные глубины полны частиц с высокой пропускной способностью; бо́льшая часть биосферы Земли законсервирована и сохранена для дальнейшего изучения. На каждого живого человека приходится тысяча миллионов программных агентов, несущих информацию в самые далекие уголки адресного пространства сознания.
Солнце, которое долгое время было ничем не примечательным слегка изменчивым карликом класса G2, исчезло в поглощающем его сером облаке почти полностью – за исключением узкого пояса вокруг плоскости эклиптики. Солнечный свет падает, не изменяясь, на внутренние планеты – за исключением Меркурия, который больше не существует: планета полностью демонтирована и превращена в солнечные высокотемпературные нанокомпьютеры. Куда более яркий свет озаряет Венеру, отныне окруженную сверкающими папоротниками из углеродных кристаллов, которые накачивают угловой момент в едва вращающуюся планету через огромные сверхпроводящие петли, намотанные вокруг ее экватора. Эта планета тоже должна быть демонтирована. Юпитер, Нептун, Уран – всех их ждет та же участь, но задача по уничтожению газовых гигантов займет гораздо больше времени, чем разборка небольших скалистых тел внутренней системы.
Десять миллиардов жителей этой радикально изменившейся звездной формации все еще помнят, что они были людьми; почти половина из них существовала до наступления нового тысячелетия. Некоторые из них и остаются людьми, не затронутыми стремлением к мета-эволюции, заменившей суматошные дарвиновские изменения целенаправленным телеологическим прогрессом. Они обретаются в закрытых поселениях и горных фортах, молясь и проклиная нечестивых нарушителей естественного порядка вещей. Но восемь из каждых десяти живых людей включены в фазовый переход. Это самая всеобъемлющая революция в человеческой истории со времен открытия речи.
Планету то и дело лихорадит от утечек серой слизи – нанорепликаторов, вышедших из-под контроля, но их успешно сдерживает иммунная система планетарного масштаба, когда-то бывшая Всемирной организацией здравоохранения. Более странные катастрофы угрожают фабрикам бозонной сборки в облаке Оорта. Фабрики антиматерии парят над солнечными полюсами. Солнечная система проявляет все симптомы вышедшего из-под контроля всплеска интеллекта – лавинообразные отклонения, столь же естественные для технологической цивилизации, сколь проблемы с кожей у человеческого подростка.
Экономическая карта планеты изменилась до неузнаваемости. И капитализм, и коммунизм, враждующие идеологические дети индустриального мировоззрения, так же устарели, как и божественное право королей: компании живы, а мертвые люди тоже могут вернуться к жизни. Глобализм и трайбализм подошли к завершению, разойдясь соответственно в однородную интероперабельность и радиус Шварцшильда [91] по части изолированности. Существа, которые пока помнят, что были людьми, планируют деконструкцию Юпитера и создание титанических масштабов имитационного пространства, расширяющего среду обитания, доступную в пределах Солнечной системы. Если преобразовать всю незвездную массу Солнечной системы в процессоры, среда вместит столько же человеческих разумов, сколько цивилизация с планетой, на орбите которой находится десять миллиардов человек, вокруг каждой звезды в галактике.
Более зрелая версия Эмбер все еще обитает внизу, в бурлящем хаосе пространства близ Юпитера; жив также и Пьер, хотя он переместился на несколько световых часов дальше, поближе к Нептуну. Никто не может сказать, вспоминает ли она иногда о своем релятивистском близнеце. В каком-то смысле это не имеет значения, потому что к тому времени, когда «Странствующий Цирк» вернется на орбиту Юпитера, для мыслящих на большой скорости людей, вернувшихся домой, пройдет ровно столько же субъективного времени, сколько и в реальной Вселенной – между указанным моментом и концом эры звездообразования, спустя многие миллиарды лет.
– Как ваш корабельный теолог, заявляю – никакие они не боги.
Эмбер терпеливо кивает. Она внимательно наблюдает за Садеком.
Садек сердито кашляет.
– Скажи ей, Борис.
Борис откидывает свой стул назад и поворачивается к королеве.
– Он прав, Эмбер. Они торговцы, и к тому же не очень умные. Трудно разобраться в их семиотике, пока они прячутся за моделью лангуста, которую мы отгрузили в их направлении двадцать лет назад, но они определенно не крестоносцы и определенно не человеческого происхождения. И не трансгуманистического. Я думаю, что это кучка тупых деревенщин, урвавших в свое распоряжение игрушки, оставленные кем-то гораздо более умным. Они – как те фракции отверженных на Земле. Представь себе – они просыпаются однажды утром и понимают, что все остальные ушли в Великую среду загрузки в небе. Оставив их наедине с планетой. Как вы думаете, что они делают со всем миром, с гаджетами, о которые спотыкаются? Некоторые будут разбивать все, что им попадется, но другие не так глупы. Но они мыслят мелко. Как барахольщики. Весь их экономический прогноз – просто игра с отрицательной суммой. Вряд ли они отправились в гости к инопланетянам, чтобы улучшиться и вознестись, – скорее уж чтобы стянуть что-нибудь ценное.
Эмбер встает и идет к окнам в передней части мостика. В черных джинсах и толстом свитере она едва ли похожа на феодальную королеву, роль которой играет для туристов.