Находясь вне ускоренной цивилизации, невозможно узнать, что происходит внутри. Проблема заключается в пропускной способности: в то время как можно передавать данные и получать их, само количество вычислений, происходящих в виртуальных пространствах ускорения, затмевает любого внешнего наблюдателя. Внутри этого роя разумы в триллион или более раз сложнее, чем человечество, мыслят так же далеко за пределами человеческого воображения, как микропроцессор за пределами червя-нематоды. Миллионы случайных человеческих цивилизаций цветут на вселенских ландшафтах, спрятанных в уголке этого мирового разума. Смерть уже упразднена, жизнь – торжествует. Расцветают тысячи идеологий, человеческая природа приспосабливается там, где это необходимо. Экология мышления формируется в кембрийском взрыве идей: ибо Солнечная система наконец восходит к осознанности, и разум больше не ограничен простыми килотоннами серого жира, укрытого в хрупких человеческих черепах.
Бесцветные зеленые идеи, плывущие в яростном сне где-то посреди техноускорения, вспоминают о крошечном межзвездном корабле, запущенном годы назад, – и уделяют ему внимание. Вскоре, как осознают они, корабль прибудет в свой пункт назначения и сможет стать посредником в многовековом диалоге. Начинаются споры о доступе к межзвездным активам Эмбер, и Империи Кольца еще на некоторое время обеспечено процветание.
Но скоро операционное программное обеспечение на человеческой стороне сетевого канала потребует обновления.
Зал для аудиенций на «Странствующем Цирке» переполнен. Все пассажиры – кроме замороженного адвоката и пришельцев-варваров – здесь присутствуют. Они только что закончили просмотр записей о том, что произошло в Тюильри, о роковом последнем разговоре Глашвица с вуншами, завершившемся борьбой не на жизнь, а на смерть. Теперь пришло время принимать решения.
– Я не говорю, что вы должны следовать за мной, – обращается Эмбер к своему двору. – Просто мы пришли сюда именно за этим. Мы установили, что существует достаточная пропускная способность для передачи людей и необходимых для их запуска вспомогательных виртуальных машин; у нас имеются некоторые оценки уровня доброй воли в сети за роутером – как минимум нам свободно предоставили сводку о неблагонадежности вуншей. Я предлагаю скопировать меня и отправить на разведку на ту сторону червоточины. Более того, я собираюсь приостановить свою деятельность на этой стороне и передать ее тому экземпляру, который вернется, если не последует длительная пауза. Надолго ли – я еще не решила. Кто со мной?
Пьер стоит за ее троном, положив руки на спинку. Глядя поверх ее головы на кошку, лежащую у нее на коленях, он уверен, что видит, как та смотрит на него прищурившись. Забавно, думает он. Мы говорим о том, чтобы прыгнуть в кроличью нору и доверить свою личность тому, кто живет на другом конце – после того, как столкнулись с этими вуншами. Есть ли смысл?
– Простите, пожалуйста, но я не дурак, – говорит Борис. – Это территория парадокса Ферми, не так ли? Мгновенная сеть существует, проходима, с пропускной способностью, адекватной человеческому эквиваленту разума. А где же инопланетные гости, где же их визиты в нашей истории? Должна быть какая-то причина их отсутствия. Думаю, подожду здесь и посмотрю, что вернется, а уж потом решу, пить ваш холодный яд или нет.
– Я наполовину решил передаться без резервного копирования, – говорит кто-то из задних рядов, – ну и ладно, ширины полосы только на полоумных и хватит. – Вяленький смех одобряет шуточку: слабая решимость идти сквозь роутер нуждается в поддержке.
– Я за Бориса, – говорит Сю Ань. Она смотрит на Пьера, ловит его взгляд: вдруг ему многое становится ясно. Он слегка покачивает головой. У тебя никогда не было шанса – я принадлежу Эмбер, думает он, но стирает эту мысль, прежде чем послать ей. Может быть, в другой ситуации его проблемы с королевским droit de seigneur [93] раздулись бы еще больше, расколов его решимость; может быть, в другом мире это уже произошло? – По-моему, это очень опрометчиво, – торопливо добавляет она. – Мы слишком мало знаем о пост-сингулярных цивилизациях.
– Это не сингулярность, – язвительно говорит Эмбер. – Всего лишь короткий всплеск ускорения. Как космологическая инфляция.
– Масштабирующая сознания, а после сглаживающая неоднородности и отличия в их изначальной структуре, – мурлыкает кошка. – Кстати, как дела с моим правом голоса?
– Оно у тебя есть. – Эмбер вздыхает и смотрит через плечо. – Пьер?..
– Я с тобой, – отвечает он с дрогнувшим сердцем.
Она ослепительно улыбается:
– Ну тогда… не согласятся ли те, кто говорит «нет», покинуть вселенную?
Внезапно зал для аудиенций наполовину опустел.
– Я установлю сторожевой таймер на миллиард секунд в будущее, что перезапустит нас с этого момента, если вдруг роутер не вернет никого назад в промежуточное время, – серьезно объявляет Эмбер, глядя в полные решимости лица аватарок тех, кто остался. И тут удивляется: – О, Садек! Никогда бы не подумала, что ты на такое решишься.
Он отвечает – без улыбки:
– Разве был бы я верен своей вере, если бы не был готов донести слова Мухаммеда, мир ему, тем, кто, возможно, никогда не слышал его имени?
Эмбер задумчиво кивает.
– Погнали, – настойчиво говорит Пьер. – Нельзя же вечно откладывать это дело.
– Какой же ты испорченный, – жалуется ИИНеко.
– О’кей. – Эмбер кивает. – Давайте сделаем это.
Она нажимает воображаемый выключатель, и время останавливается.
В дальнем конце червоточины, на расстоянии двух сотен световых лет в реальном пространстве, когерентные фотоны начинают воплощать в своем танце историю сущности человеческой – пред совокупностью чувств зрителей. И все спокойно на орбите вокруг Хёндай +4904/-56, – по крайней мере, пока…
Глава 6. Закат
Синтетический драгоценный камень размером с банку колы дрейфует в безмолвной темноте. Ночь тиха как могила и холоднее, чем середина зимы на Плутоне. Тонкие, как мыльные пузыри, паруса-паутинки поникли, импульс сапфирового лазерного луча, раздувавший их, давно уже пожух. Древний свет звезд выхватывает очертания огромного планетоида под увитым паутиной и отделанным драгоценностями трупом старвиспа.
Восемь земных лет прошло с тех пор, как «Странствующий Цирк» вышел на близкую орбиту вокруг холодного коричневого карлика Хёндай +4904/-56. Прошло пять лет с тех пор, как стартовые лазеры Империи Кольца без предупреждения отключились, бросив корабль с легким парусом в трех световых годах от дома. От роутера, странного инопланетного артефакта на орбите вокруг коричневого карлика, не было никакого ответа с тех пор, как экипаж старвиспа загрузил себя через свой странный интерфейс квантовой запутанности для передачи в любую инопланетную сеть, к которой он подключается. На самом деле ничего не происходит, разве что течет неспешно струйка секунд, отсчитываемых до того момента, когда сторожевой таймер оживит сохраненные снимки экипажа, утратив веру в возвращение загруженных в роутер копий.
Между тем вне светового конуса…
Эмбер резко просыпается, словно после ночного кошмара. Она порывисто садится, с ее груди спадает тонкая простыня. Прохладный ветерок, гуляющий вдоль спины, осушает холодный пот, и ее быстро начинает пробирать дрожь.
– Где я? Это… это что, спальня? Как я тут оказалась? – бормочет она, неспособная вспомнить, как включается внутренняя речь. – Ох, понятно. – Глаза Эмбер расширяются от ужасного осознания. – Значит, это не сон…
– Приветствую тебя, Эмбер-человек, – говорит призрачный голос, который, кажется, исходит из ниоткуда. – Я вижу, ты проснулась. Может быть, тебе что-нибудь нужно?
Эмбер устало трет глаза. Прислонившись к кровати, она осторожно оглядывается по сторонам. Она смотрит в прикроватное зеркало, в котором видно ее отражение: молодая женщина, худощавая, как все те, чей геном содержит код р53 [94], с растрепанными светлыми волосами и темными глазами. Она могла бы сойти за танцовщицу или воительницу, но не за королеву – это точно.
– Что тут происходит? Где я нахожусь? Кто ты такой, откуда ты в моей голове?
Ее глаза сужаются. Аналитический интеллект выходит на первый план, когда она оценивает свое окружение.
– Роутер, – вспоминает она: горсть структур странной материи, вращающихся вокруг коричневого карлика в нескольких световых годах от Земли. – Как давно мы прошли через него? – Оглядевшись, она видит комнату, обнесенную плотно прилегающими каменными плитами: в них вделан оконный проем в стилистике твердынь крестоносцев многовековой давности, но без стекла – с пустым белым экраном. На хладном каменном полу ворсистый ковер, на ковре – кровать, на кровати – она сама; больше ничего в комнате нет. Весь этот интерьер несет на себе энигматическую печать кадра из фильма Стэнли Кубрика: какой-то он слишком продуманный – и оттого неестественный. Вот только смеяться не тянет.
– Я жду, – объявляет она и откидывается на спинку кровати.
– Судя по нашим записям, эта реакция указывает на то, что теперь ты полностью осознаешь себя, – говорит голос-призрак. – Это хорошо. Ты уже очень долго без сознания. Объяснения грядут сложные и дискурсивные, так что могу предложить тебе освежающие напитки. Что бы ты хотела?
– Кофе, если он есть. Хлеб и хумус. Что-нибудь надеть. – Эмбер скрещивает руки на груди, внезапно смутившись. – Но лучше бы – панель управления этой вселенной. Какая-то она некомфортная. – Что не совсем честно: у среды явно имеется всеобъемлющая и для людей подходящая биофизическая модель, никакой не дерганый шутер от первого лица. Взгляд Эмбер фокусируется на левом предплечье, где давнишний рубец с десятицентовую монетку размером красуется на память о старом происшествии с гермоклапаном на юпитерианской орбите. Эмбер на мгновение замирает. Ее губы беззвучно шевелятся, но она заперта в этой вселенной, не в состоянии разделить или соединить вложенные реальности простым вызовом подпрограмм, склеенных с ее сознанием с тех самых пор, как она была подростком. Наконец она спрашивает: