– Я не понимаю!
– И не должна, – говорит Эмбер, и Рита чувствует, как растут огромные напряжения в пространстве близ нее. Вся вычислительная среда вокруг становится вязкой и зернистой – все схемы-пылинки, весь полезный туман, все клубы оптических процессоров в воздухе, вспыхнувшие как алмазы, вся умная материя в земле и в ее коже трещит под нагрузкой от того, что запустила Эмбер, задействовав все коды доступа. В какой-то миг Рита перестает ощущать больше половины своего сознания, и ее охватывает приступ клаустрофобии. Но он вскоре отступает.
– Скажи мне! – настаивает Рита. – Что ты хочешь проверить? Это какая-то ошибка… Что я такого сделала, что ты подозреваешь…
И Эмбер кивает, вдруг сделавшись усталой и угрюмой.
– Ничего. Ты когерентна. Прости меня.
– Когерентна? – Рита чувствует, как, трепеща от облегчения, с ней соединяются части ее сознания, оказавшиеся на целые секунды отлученными от центра, и повышает голос. – Я тебе покажу когерентность! Вот так, за здорово живешь, залезла в мой экзокортекс…
– Тихо! – Эмбер, растирая веки пальцами, кидает Рите конец шифрованного канала.
– Вот еще! – упорствует Рита, не принимая передачу.
– Бери. – Эмбер озирается. Она боится, вдруг осознает Рита. – Открывай же! – шипит Эмбер. Рита тянет за ярлык, и в нее грузится шмат необработанных демонстрирующих данных. Метаинформация, структура, точки входа. Похоже, что…
– Срань господня – шепчет она, осознавая.
– Ага. – Эмбер невесело улыбается и продолжает по закрытому каналу:
[Похоже, они все – когнитивные антитела, воссозданные семиотической иммунной системой самого Сатаны. Вот над чем работает Сирхан – над поиском предотвращения их активации, которая загонит нас всех в гроб в два счета. Забудь про выборную муть – скоро тут все загорится, а мы пока еще надеемся успеть скумекать, как нам выжить. И да – ты уверена, что хочешь с нами?]
– С вами? – дрожащим голосом переспрашивает Рита.
– С нами – на спасательный плот, куда под прикрытием разногласий акселерационистов и консерваторов папа думает погрузить нас всех, пока иммунная система Дурного Семени не сообразила, как разобщить нас и заставить перегрызть друг другу глотки.
Добро пожаловать в эпоху послесвечения сверхновой разума, глистик.
У глиста в распоряжении около тысячи нейронов, неустанно заставляющих его маленькое тело функционировать. У человека – около ста миллиардов. И то, что происходит во внутренней Солнечной системе, где бурлит и клубится мыслящее облако взбиваемой Дурным Семенем компьютерной пыли, отстоит столь же далеко от границ простого человеческого понимания, сколь думы Гёделя от тропизмов глиста. Солнце плавает в светящейся багровым накалом мгле, и в ореоле нанопроцессоров появляются и исчезают личностные модули в мириады раз мощнее интеллекта, что был бы эквивалентен человеческому, которые ограничены лишь скоростью света.
Меркурий, Венера, Марс, пояс астероидов – все это исчезло. Вместо Луны в небесах Земли сияет серебряная сфера, отполированная до микронной гладкости, переливающаяся радугой дифракционных узоров. Сама Земля, колыбель человеческой цивилизации, все еще остается не переработанной, но космические лифты, сплошной стеной стоящие на ее экваторе, неустанно трудятся, отправляя караваны защищенной от переработки пассивной материи в резервации для дикой жизни во внешней системе, и, когда процесс завершится, все остальное незамедлительно подвергнут конвертации.
Буйство разума, пожирающего луны Юпитера молекулярными машинами, не сойдет на нет до тех пор, пока вся пассивная материя Солнечной системы не окажется переработанной в компьютроний. Тогда его вычислительная мощность станет больше, чем у галактики, где каждая планета населена футуршокированными приматами, но пока что разум этот вобрал в себя лишь проценты доступной массы, и он все еще недальновиден. Он скорее похож на цивилизацию размером с Магелланово облако – незрелую, неуклюжую, опасно близкую к своим углеродным корням.
Глистам с их мозгами в тысячу нейронов, живущим в теплой пищевой кашице, не понять мыслей своих хозяев, принадлежащих к неизмеримо более сложному виду. Но кое-что невозможно не заметить: например, то, что у хозяев многое происходит, и не всякая деятельность находится под осознанным контролем. Истечения желудочного сока и мерный дыхательный ритм непонятны мозгам червей, но они помогают поддерживать жизнь людей, а значит, и снабжать червей их средой обитания. Есть и более таинственные функции, также служащие этому. Замысловатый ход специализированных лимфоцитов в костном мозгу и лимфатических узлах, танец случайной изменчивости антител, которые непрерывно смешиваются друг с другом в поисках идеального сочетания, точнее, всех других реагирующего на молекулы-нарушители и оповещающего о наличии загрязнения, и многое другое, и почти все они протекают ниже уровня сознательного контроля.
Автономная защита. Антитела. Цветение разума, пищей которому служит пассивная материя внешней системы. Люди не так просты, как черви, извивающиеся в пищевой кашице, – они могут различить дурные знамения. И разве удивительно, что среди знающих людей спор идет не о том, бежать ли или нет, а о том, как далеко бежать и как быстро?
Команда собирается ранним утром следующего дня. Снаружи еще темно, и многие присутствующие вживую из-за накачки антагонистами мелатонина выглядят похмельно. Рита, подавляя зевок, оглядывает кабинет совещаний. Его стены расширены огромным виртуальным пространством, где расположились около трех десятков привидений тех, кто сейчас все-таки спит (потом они проснутся, вспоминая необыкновенно яркий осознанный сон). Вот Эмбер разговаривает со своим знаменитым отцом и с моложавым на вид парнем, в котором одно из ее привидений определяет европейского политика прошлого века. Кажется, между ними присутствует некое напряжение.
Когда Эмбер пожаловала Рите свое шаткое доверие, внутреннему взору той открылся целый новый информационный уровень кампании. Теперь она видит стеганографически вплетенные в общую память проекта сведения, образующие там скрытый слой. Многое из его содержимого стало тревожной неожиданностью. Пугающие результаты исследования демографии ресимулированных, динамика темпов иммиграции из внутренней системы, классификация различных видов взлома, найденных в биоструктуре иммигрантов… Вот почему Эмбер, Манфред и Сирхан (все-так согласился) впряглись бок о бок за самую радикальную фракцию из всех выдвинутых на планетарные выборы, несмотря на все свои сомнения в применимости демократии в этот период постчеловеческой эпохи. Озадаченная Рита смаргивает все данные в угол поля зрения и отправляет пару дюжин субпотоков личности в подсознание – обрабатывать их. Стол предлагает ей сесть.
– Мне бы кофе, – бормочет она ему.
– Все онлайн? – спрашивает Манфред. – Тогда начну. – Он выглядит уставшим и встревоженным, и, несмотря на физическую юность, в нем читается солидность, полностью соответствующая его возрасту. – Господа, мы на пороге кризиса. Примерно сто килосекунд назад темп притока ресимулянтов резко возрос. Теперь нам пересылают в среднем по одному ресимулянту в секунду – и это помимо законной иммиграции, которой мы занимаемся. Если поток будет расти дальше, он перенасытит даже наши возможности проверять in vivo, есть ли среди иммигрантов нежелательные элементы. Нам придется начать запускать их в охраняемом буфере или просто воскрешать их вслепую, а это, пожалуй, самое рискованное, что мы можем сделать, если среди них будут реальные засланные казачки.
– Почему бы не сбрасывать их на мемоалмаз? – спрашивает бывший слуга народа, а ныне юный красавец по левую руку от Манфреда таким тоном, будто ответ ему известен загодя.
– Политические причины. – Масх пожимает плечами.
– Мы так распилим наш собственный сатурнианский насест, – замечает Эмбер. Вид у нее такой, будто ей под язык только что сунули дольку свежего лимона. Рита чувствует мимолетное восхищение мастерством устроителей встречи. Эмбер даже разговаривает со своим отцом, и кажется, что ей хорошо, когда он рядом, а ведь он – ходячее напоминание о ее собственных неудачах. Никто другой пока и словечка не вставил. – Если не станем их воплощать, следующий закономерный шаг – отказ ресимулянтам в правах, установление неравенства… сомнительная мера, пусть даже нам и претит задача разрешения непростого общегосударственного вопроса через голосование. Вся наша государственность зиждется на принципе предоставления права решать что-то недоразвитым разумам – то есть нам.
– Кхе-кхе. – Кто-то прокашливается. Рита оборачивается на звук и обмирает. Сирхан, замороченный сынок эрзац-Эмбер, только что материализовался на стуле близ нее.
Поставил себе-таки Инста-Пуф, желчно отмечает про себя Рита. Сирхан делает все возможное, чтобы их взгляды не встречались.
– Вот вам и вывод из моего анализа, – объявляет он. – Нужно сохранять им жизни – как минимум в интересах программы с ковчегом. Но даже акселерационистам они рано или поздно потребуются – как база…
Концлагеря, думает Рита, стараясь не поддаваться подспудно отвлекающему фактору – присутствию Сирхана неподалеку. Концлагеря, где все заключенные напуганы, сбиты с панталыку, а то и вовсе себя за людей не считают. Мысль жуткая и сложная: Рита делит разум, генерируя пару привидений, чтобы обдумать ее со всех возможных сторон.
– Как проходят твои обсуждения проекта спасательного корабля? – спрашивает отца Эмбер. – Нам понадобится портфолио с описанием проекта, когда мы пойдем на выборы.
– План сменился. – Манфред подается вперед. – Не буду вдаваться в подробности, но у Сирхана с ИИНеко нашлось кое-что интересное. – Он опять чем-то озадачен.
Сирхан испепеляет свою эрзац-мать недобрым взглядом, чуть сощурившись, и Рите приходится сдерживать себя, чтобы не заехать ему локтем под ребра. Теперь она неплохо понимает, из какого теста он сделан.
– Мы пока не должны давать понять, что отступаем от базового плана спасательного плота, – громко говорит он. – За альтернативу они просят кое-какую цену.