— Спасибо, тетя Люба, но я не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, как Костик, как Вася… Я же не могу их заставить вас любить.
Ну вот и про Василия речь зашла. Теперь можно и спросить.
— У вас с Васей серьезные отношения? Или так, временные?
— Да кто ж знает, — Лариса весело махнула рукой и засмеялась. — С моей стороны все серьезно, а уж что он там себе думает — неизвестно. Он хороший, тетя Люба, он добрый, и Костика любит, все время с ним возится, играет, в зоопарк его водит, в кино, на аттракционы. Говорит, что хочет на мне жениться, но он ведь может и передумать. У меня уж сколько раз так было. Никому верить нельзя.
С озера вернулись Родислав, Василий и Костик, с мокрыми волосами и голыми торсами, неся майки и плавки в руках, возбужденные и радостные.
— Мама, я на велосипеде всю дорогу сам ехал! — закричал Костик прямо от калитки. — Меня дядя Родик почти даже не держал!
— Умница моя, — Лариса подбежала к мальчику, подхватила на руки и крепко поцеловала. — Вот теперь я верю, что тебе целых шесть лет и ты уже совсем взрослый. Проголодался?
— Угу, — промычал мальчик ей в шею. — А дядя Родик сказал, что мы будем на улице мясо жарить.
— Будем, будем, — приговаривала Лариса, ведя сынишку в дом.
Мужчины занялись мангалом, Костик крутился вокруг них и пытался помогать, Люба с Ларисой нанизывали куски мяса на шампуры, и Люба не могла оторвать взгляда от малыша. То ей казалось, что в Костике нет совсем ничего ни от Романовых, ни от Головиных, а то вдруг мерещилось, что вот этот поворот головы — от Николаши, а вот этот жест точно от бабушки Анны Серафимовны, а потом снова мальчик выглядел чужеродным и ничуточки не похожим ни на кого из их семьи. Она заметила, что и Лариса поглядывает то на сына, то на нее с Родиславом. «Сравнивает, — подумала Люба. — Интересно, она видит так же, как я, или как-то иначе? Что ей видится? Сходство или отличие? И что на самом деле? Ах, если бы это был Колин ребенок! В моей жизни появился бы новый смысл. Я не буду затевать экспертизу, я не хочу знать точно, потому что это знание может отнять у меня надежду. А так хоть надежда есть…»
Она попыталась отвлечься от мыслей о Коле и переключиться на Василия. Славный вроде бы парень, и к Ларисе хорошо относится, и к Костику. Костик от него не отходит, все время что-то спрашивает, а Василий не отмахивается, а улыбается и подробно объясняет, показывает, растолковывает. Видно, что мальчик его не тяготит и не раздражает. Хоть бы у Ларочки жизнь сложилась! Хватит ей страданий и несчастий.
— Чем Василий занимается? — спросила Люба у Ларисы, которая, стоя у разделочного стола, резала лук и помидоры для салата.
— Механик в автосервисе.
— Родители у него где? В Москве?
— Нет, он приезжий, откуда-то из-за Урала. Вы насчет прописки беспокоитесь? Думаете, он только из-за квартиры со мной, да?
Вообще-то примерно так Люба и думала, но не признаваться же в этом. Лариса так счастлива, и ей так нравится этот неказистый паренек, и Костик с ним дружит. «Это не мое дело, — твердила себе Люба, не переставая коситься на суетящихся в саду мужчин и ребенка, — это Ларисина жизнь, и пусть она ее проживает сама, и пусть сама совершает свои ошибки. Именно так меня когда-то учила Тамара. Мы стареем и уже не можем и не имеем права давать советы следующему поколению. Когда мы были молоды, следующее поколение было детьми, которых мы поучали и наставляли. А теперь это поколение уже выросло настолько, что имеет собственных детей. И этим следующим детям, нашим внукам, наши советы тоже не нужны, потому что у них есть свои родители, которые их поучают и наставляют. Я всю жизнь живу так, как меня учила Бабаня, и что хорошего вышло из моей жизни? Я так любила Бабаню, так старалась жить по ее правилам, а выходит, не нужно мне было прислушиваться к некоторым ее советам. Вести хозяйство она меня научила хорошо, а вот все остальное… Правда, есть пример Раисы и ее внучки Юленьки, но это скорее исключение, чем правило. Да, годы уходят. Когда мы рядом с Лелькой, наш с Родиком возраст незаметен, мы вполне можем чувствовать себя молодыми, потому что Леля сама еще как ребенок, беспомощная, неприспособленная и не имеющая собственной семьи. А вот рядом с Ларисой я необыкновенно остро ощущаю приближающуюся старость. Лариса совсем, кажется, недавно была ребенком, а теперь у нее сын, который всего на четыре года младше, чем была она сама, когда вошла в нашу семью. Еще четыре года — и круг полностью замкнется. Кто у меня останется? Коля ушел. Папа уходит, ему восемьдесят шесть, и глупо рассчитывать на то, что он будет с нами еще долгие годы. С Лелькой непонятно что будет, но чует мое сердце, внуков от нее я не дождусь. Остаются Родик и Тамара, оба из моего поколения, и меня все чаще начинает волновать вопрос: кто из нас уйдет первым, кто кого будет хоронить? Ах, как было бы хорошо, если бы Костик, а с ним и Лариса оказались нам родными! Я могу узнать правду, но я не хочу ее знать».
Они ели шашлыки на веранде, за большим круглым столом, за которым когда-то, много-много лет назад сиживали вечерами Евгений Христофорович и Клара Степановна вместе с маленьким Родиславом. Люба обратила внимание, что Лариса держала вилку в правой руке, а к ножу даже не прикоснулась, в то время как Василий, усадив Костика к себе на колени, терпеливо учил малыша правильно управляться с приборами, не одергивая его громогласно, когда не получалось, а что-то нашептывая на ушко. И столько покоя и умиротворения было в этой картине, что Люба подумала: «Пусть он с Ларкой только из-за квартиры, пусть у него корыстные намерения, но хотя бы за несколько месяцев такого счастья можно принести в жертву что угодно, а уж прописку — тем более».
Первую рюмку Василий выпил до дна, вторую до половины, а когда Родислав сделал попытку долить, со смущенной улыбкой сказал:
— Вы мне не наливайте, Родислав Евгеньевич, не переводите продукт, я больше не буду.
— Что так? — поднял брови Родислав. — Ты же не за рулем. И потом, вы ведь все равно ночевать остаетесь.
— Я почти не пью, — пояснил Василий. — Так только, за компанию.
— Это я понял, — кивнул Родислав. — Я спросил: почему? Болеешь? Или боишься, что вразнос пойдешь? Знаешь за собой такой грех, вот и остерегаешься. Нет?
— Мне невкусно, — признался Василий. — И в организме кайфа никакого, только тошнота и голова очень болит. Я и подумал: зачем себя насиловать, если природа ясно мне дает понять, что это не мое.
— Я за это Васеньку и люблю, — вмешалась Лариса. — Мне после папаши каждый непьющий ангелом кажется. Я его за одно это любить готова и все-все-все ему прощать.
После шашлыка наступила очередь пирогов и специально испеченного Любой именинного торта, украшенного шестью розовыми свечками, которые Костик с удовольствием задул. А когда получил подарки, то с серьезным видом заявил:
— Теперь я знаю, что такое настоящий день рождения. Я такое только в кино по телику видел. А теперь и у меня в жизни было.
После обеда пошли в лес, собирались просто погулять, но Василий превратил прогулку в урок природоведения для Костика, а как же тут было обойтись без грибов и ягод, которые в глубине леса росли в изобилии? В ход пошла сперва футболка Василия, потом Родиславу пришлось снять свою майку.
— Вот дожили! — смеялся он. — В майку «Ла Коста» грибы собираю, что твой миллионер. А были времена, когда за такую майку убить готовы были. Помнишь, Любаша?
— Помню, — улыбалась Люба. — Василий, ты так хорошо лес знаешь. Откуда?
— Так у нас за Уралом сплошные леса, грех не знать, — рассмеялся тот. — Но вообще-то я природу люблю, у меня в школе по природоведению, географии и ботанике всегда «пятерки» были, я даже в областной олимпиаде участвовал. Второе место занял.
— Ух ты, здорово! — восхитилась Лариса. — Ты мне не рассказывал.
— А чего хвастаться-то? Вот к слову пришлось — и рассказал.
«Нет, он неплохой парень, — думала Люба, наблюдая за Василием, который поднимал Костика на руки, чтобы тот мог разглядеть какой-то особенный нарост на коре дерева. — Может, зря я про него плохо думаю?»
Вечером чистили грибы и перебирали ягоды, и снова Василий держал мальчика на коленях и учил его хозяйственным премудростям. Наконец все были накормлены, посуда вымыта, постели застелены чистым бельем, красивым, цветным, которое уже не нужно было крахмалить, и Люба вышла перед сном посидеть на крылечке. Она любила эти двадцать-тридцать минут покоя, свободного от бытовых хлопот, когда впереди — сладкий сон рядом с распахнутым настежь окном, а над головой темное глубокое небо, в которое можно пошептать, пожаловаться, поплакать, поделиться радостью и которое все примет в себя и надежно скроет.
Послышались шаги, рядом с ней на ступеньку присел Василий.
— Любовь Николаевна, ничего, если я покурю?
— Конечно. А ты разве куришь? — удивилась она. — Я не заметила.
— Так я весь день терпел, — негромко рассмеялся он. — У меня правило: при ребенке не курить. Незачем пример подавать. Я и Ларку заставляю воздерживаться, чтобы Костик не видел.
— Ах вот в чем дело! А я-то подумала было, что Лариса курить бросила.
— Пока нет, но я над этим работаю, — очень серьезно заявил Василий.
— Но это же лицемерие, — возразила Люба. — Ты куришь, а ей нельзя? Тогда уж оба бросайте.
— Мне можно, потому что я мужчина. А Ларке еще рожать.
— Кого? — испугалась Люба.
— Кого бог пошлет, — безмятежно улыбнулся Василий. — Я, например, хочу девочку, потому что мальчик уже есть. Ларка тоже дочку хочет. Но от нашего хотения мало что зависит. Срок пока еще маленький, УЗИ пол не показывает.
— Погоди, — Люба не на шутку разволновалась, — так Лариса что, беременна?
— А она вам не сказала? Уже четыре недели. Так что у меня теперь две задачи: не дать ей сделать аборт с дурна ума и заставить выйти за меня замуж. Вы мне поможете, Любовь Николаевна? Я на вас очень рассчитываю, я же вижу, как Ларка вас любит и уважает, ваше слово для нее закон.