— Да нет, ничего странного. На протяжении всей жизни у нас постепенно отнимается прошлое и будущее, и в конце концов остается только тот момент, в котором мы живем. Наверное, некоторые философские течения именно это и имеют в виду, когда утверждают, что реален только текущий миг, потому что предыдущий миг уже прошел и существует лишь в воспоминаниях, а последующий миг еще не наступил и существует только в ожиданиях и мечтах. Воспоминания и ожидания субъективны и зыбки, а текущий миг реален, но быстротечен, мы даже не всегда успеваем его зафиксировать. Впрочем, о чем это я?
Люба рассеянно посмотрела на сестру, не замечая, как по лицу потекли слезы. Ей вспомнились слова отца о том, что, когда его не станет, между его дочерьми и смертью больше не будет преграды и некому будет их защитить. «Мы — следующие», — подумала Люба. Ей стало зябко, словно смерть уже дохнула на нее.
— Вот так всё грустно, — заключил Ворон. — Мне почему-то Головина ужасно жалко. И вроде бы он у нас с тобой не главный герой, и вообще характер тяжелый, а жалко. Как ты думаешь, Камешек, ему сейчас там как? Не холодно?
— Я думаю, ему хорошо, — очень серьезно ответил Камень. — Жизнь он прожил красивую, достойную, ничем себя не замарал, подлым не был, так почему ему должно быть плохо?
— А как ты думаешь, рай и ад есть?
— Не знаю, дружок, но если есть, то Николай Дмитриевич точно не в аду, не за что ему там быть. А уж если нет, тогда ему просто хорошо, летает его душа над дочерьми и радуется, что они живы и благополучны. Ты не грусти, Ворон, это нормальное течение жизни. Люди рождаются для того, чтобы прожить сколько-то лет и умереть, по-другому не бывает.
— Да я все понимаю, — кивнул Ворон, — но все равно почему-то ужасно грустно. Даже когда мама Зина умерла, я так не грустил, не говоря уж об Анне Серафимовне.
— Ну, это-то понятно, Анна Серафимовна умерла, когда мы всего несколько лет от сериала посмотрели, ты к ней еще привыкнуть не успел. Мама Зина тоже не зажилась. А с Головиным-то мы с тобой эвон сколько лет бок о бок прошагали, почитай, без трех лет полвека, он нам уж почти как родственник стал. Конечно, ты печалишься, да и я горюю. При всех своих капризах он все-таки был хорошим человеком.
— Знаешь, Камешек, ты не обижайся, но я слетаю к белочке на пару часов, развеюсь, а то у меня слезы прямо в горле стоят — до того я расстроился. Принести тебе чего-нибудь вкусненького?
— Да где ж ты возьмешь вкусненькое-то в феврале? Нигде ничего нет и теперь до лета не будет.
— А я у белочки попрошу, она запасливая, у нее всегда есть чем поживиться.
— Неудобно, — засомневался Камень, — у нее и так детей много, ей бы их всех прокормить, а тут еще я нахлебником объявлюсь. Нет, не нужно. Ну, если только пару орешков, только потверже, со скорлупкой, чтобы я мог похрустеть.
— Сделаем! — пообещал Ворон и полетел развеивать печаль.
— Видать, хорошие у тебя до сих пор зубы, — донеслось до Камня. — Не то что у меня.
Змей! Ну, наконец-то!
— Явился, — проворчал Камень, изображая неудовольствие, — не запылился. Где тебя носило?
— Это неважно. Важно, что я вовремя появился.
— Почему это…
— Ты меня не перебивай, у меня времени — всего несколько минут, не успею тебе сказать — сам же потом жалеть будешь, — быстро проговорил Змей. — Я буквально на полчаса к тебе вырвался, мне срочно нужно возвращаться. В общем, слушай внимательно: когда наш крылатый Орфей будет спрашивать, где ему в следующий раз смотреть, попроси его залезть в двадцать пятое мая две тысячи пятого года.
— Зачем? Что там такое?
— У-у-у, там такое — не пожалеешь! Это ни в коем случае нельзя пропустить.
— А как я ему объясню, почему именно в двадцать пятое мая? Я же не могу сослаться на тебя.
— Скажи, что в этот день произошло крупномасштабное отключение электричества в некоторых районах Москвы. Свет погас, транспорт встал, компьютеры квакнулись, люди в лифтах застревали. Скажи, что тебе интересно.
— А откуда я знаю про отключение?
— Да мало ли! Ты вспомни, может, вы какой-нибудь сериал раньше смотрели, в который этот период попал. Или просто знаешь, и все. Ворон же не может помнить, о чем он тебе за все тысячи лет рассказывал, а о чем нет. Скажи, что он же и рассказал, а ты запомнил. Некогда мне тут с тобой лясы точить, мне важно было успеть прорваться в момент, когда Ворон слиняет куда-нибудь. Всё, мил-друг, пополз я. Только ты ему вели про всех в этот день посмотреть, особенно про Аэллу. Можешь даже прямо к ней послать, чтобы не распыляться понапрасну.
— А как я объясню…
— Придумай сам что-нибудь, — голос Змея начал удаляться, видно, он и впрямь очень спешил. — До встречи, дорогой.
Камень озадаченно призадумался. Ну, допустим, он сумеет сделать вид, что про отключение электричества он помнит, хотя на самом деле ничего такого он не помнил. Но как объяснить свой интерес именно к Аэлле Александриди в этот день? Допустим, к Романовым он мог бы заслать Ворона, тут предлогов хоть отбавляй: и Денис, который без компьютера и минуты прожить не может; и телевизионная трансляция из Стамбула финала Лиги чемпионов по футболу, «Ливерпуль» играл с «Миланом», и игра была, насколько Камень помнил из восторженных рассказов Ветра, невероятно драматическая, «Ливерпуль» к концу первого тайма проигрывал со счетом 3:0, во втором тайме отыгрался до ничьей, а в добавленное время одержал победу по пенальти. Уж наверняка Родислав этот матч собирался смотреть, он — заядлый футбольный болельщик, и невозможность включить телевизор привела бы его в бешенство. С другой стороны, если нельзя смотреть телевизор и работать на компьютере, то единственное, что остается, это общение, и, возможно, между Родиславом, Любой и Денисом состоялся какой-нибудь любопытный разговор. В общем, к Романовым послать Ворона можно. И к Бегорскому можно, интересно посмотреть, как он руководит своими домочадцами в условиях полной темноты. Правда, Камень не был уверен, не ушла ли от него к этому времени и третья жена, но, в конце концов, всегда можно прикинуться чайником. Да и к тому же самому футболу можно его прицепить, он тоже, как и Родислав, интересуется. А вот как попасть к Аэлле… Что же придумать? Придумать надо обязательно, Змей не станет просто так говорить, если он посоветовал — значит, дело стоит того.
К моменту появления Ворона Камень был полностью готов разыгрывать свою партию. Он вежливо поинтересовался, как дела у белочки и ее детишек, с удовольствием сгрыз принесенные другом орехи и начал изображать интеллектуальные метания.
— Пока тебя не было, я все думал, где следующую серию смотреть, вспоминал, что было интересного в пятом году. И знаешь, что я вспомнил? Ты как-то мне рассказывал про техногенную катастрофу в Москве, ну, когда электричество вырубилось. Это, кажется, в мае произошло, если я не путаю. Не помнишь?
— Ну как это я — и не помню? — гордо возмутился Ворон. — Очень хорошо помню. Полторы тысячи человек в лифтах застряли, двадцать тысяч человек оказались заблокированы в метро, их через тоннели на платформы выводили прямо по путям, на улицах выключились светофоры, и из-за этого образовались пробки, в некоторых районах люди остались без воды — на насосные станции не подавалось электричество. Жара стояла, как сейчас помню, страшенная, а кондиционеры выключились. Ладно, кто на работе — тот мог домой уйти, если дом в той части города, где электричество не полетело. А если кто дома — куда ему деваться? На работу, что ли, ехать? В общем, караул. В больницах тоже кошмарный ужас, в операционных-то еще так-сяк, у них есть резервные генераторы, а все остальное оборудование отключилось. Особенно, конечно, пострадали всяческие холодильники, так что пришлось даже магазины закрывать. А что тебе в этой катастрофе?
Ну что ж, про больницы Ворон сам сказал, уже проще.
— Вот я как раз про больницы и подумал, — оживленно заговорил Камень. — Аэлла же у нас клиникой командует, так?
— Ну, — подтвердил Ворон. — Интересуешься, как она себя повела в критической ситуации?
— Угадал. Врач она, наверное, хороший, тут я ничего сказать не могу — не разбираюсь, а вот какой она руководитель? В таких экстремальных условиях как раз талант руководителя и проявляется. Если он есть, конечно. А если его нет, то это тоже сразу видно. Мы с тобой Аэллу совсем забросили, про Бегорского ты посмотрел, а про нее мы как-то забыли.
— Ничего себе — забыли! — Ворон удивленно присвистнул. — Только-только с Ветром про нее говорили, а тебе все мало. Я уж и внешность ее описал, и даже костюмчик, и про Тесака рассказал. Какого тебе еще рожна?
— Не ругайся, пожалуйста, — с достоинством проговорил Камень, — это тебе не идет. Могу я, в конце концов, поинтересоваться, какая у Аэллы клиника и как она там руководит? А при экстремальной ситуации всегда наиболее ярко проявляются особенности личности, уж тебе ли не знать.
— Ну чего ты сразу в бутылку-то лезешь? Ладно, слетаю, посмотрю. Подумаешь, большое дело. Тебе только это посмотреть или еще что-нибудь сразу закажешь, чтобы мне лишний раз не мотаться?
К такому вопросу Камень не был готов и слегка подрастерялся. О чем бы еще попросить Ворона?
— Насчет Дениса с Юлей узнай, — нашелся он. — Они жениться собираются или нет? Сколько он еще будет у Родислава жить? И насчет Бегорского я не все понял. Ты вроде сказал, что от него и третья жена ушла, а когда это случилось? Он сейчас один или все еще женат?
— Про Бегорского я тебе и так скажу. От него жена ушла как раз летом четвертого года, перед тем как умер Николай Дмитриевич. Я случайно туда залетел, когда искал, где бы мне Андрея поярче увидеть. На похоронах Головина он уже один был. Еще какие вопросы?
— Пока больше никаких.
Аэлла сидела за своим рабочим столом в кабинете и растерянно смотрела на лежащий перед ней мобильник. За многие годы она привыкла к тому, что достаточно нажать кнопки, сказать несколько слов — и проблемы решаются. Любые проблемы. Поскольку любую проблему можно решить если не волевым усилием, то уж, во всяком случае, при помощи денег, а денег у Аэллы Константиновны Александриди всегда было достаточно.