Они купили продукты и поехали домой к Аэлле. Дома она сразу отправила Кирилла на кухню разбираться с едой, а сама ушла принимать душ и переодеваться. В ванной она с удовлетворением оглядела себя в зеркале и пришла к выводу, что находится в отличной форме. Косметологические процедуры по лицу и телу дважды в неделю на протяжении многих лет дают превосходный результат, никто и никогда не даст Аэлле Александриди шестьдесят один год. Не говоря уж о подтяжках и прочих достижениях пластической хирургии, которыми Аэлла то и дело совершенствовала свой внешний вид. Даже миллионер Володя Тесак, к услугам которого все самые красивые модельки Москвы, и тот не пренебрегает прелестями Аэллы, пусть и не так часто, как это было на заре их знакомства. Так что если Кирилл проявит здоровую инициативу, ей не будет стыдно за себя. Другой вопрос: нужно ли это ей самой? В ответе Аэлла не сомневалась. Какая женщина в шестьдесят один год откажется от внимания мужчины на десять лет моложе себя? Она была уверена, что никакая.
— У вас идеальный порядок, — заметил Кирилл, когда Аэлла, одетая в элегантный домашний костюм из нежно-персикового шелка, появилась на кухне. — Как вы успеваете при такой работе все мыть и убирать?
— Ко мне три раза в неделю приходит домработница. Сама бы я ничего не успевала. А что у вас тут делается?
— У нас тут, — он широким жестом обвел разложенные на столе продукты, — делаются размышления о том, что бы такое приготовить, чтобы вас порадовать. Что вы больше любите, мясо или рыбу?
Она собралась было сказать, что любит фуа-гра, гаспаччо и на десерт — тирамису, как непременно ответила бы, если бы на месте Кирилла был, например, тот же Владимир или даже Андрюшка Бегорский, но рядом с этим странным, почти совсем незнакомым человеком ей отчего-то не хотелось строить из себя изысканную, успешную бизнес-леди. Ей хотелось сказать правду. Но было страшно.
— Кирилл, а почему вы пьете? — спросила она. — Разве это не мешает вашей профессии?
Он открыто посмотрел ей в глаза и слегка улыбнулся.
— Мешало бы, если бы в этой профессии я был успешен. Но в том-то и дело, что я — неудачник, меня вытурили из театра, меня мало снимали. Иногда обо мне вспоминали и приглашали на какую-нибудь маленькую роль. Когда я снимался, то, естественно, не пил, а вот в перерывах, которые иногда тянулись годами… Поэтому для меня очень важно получить роль в сериале.
— И вы так спокойно признаетесь в том, что вы неудачник? — удивилась она.
Аэлла готова была к чему угодно, только не к такой откровенности. Сама она ни за что на свете никому не призналась бы в том, что у нее что-то не в порядке.
— А зачем мне вам врать? — ответил он вопросом на вопрос. — Чтобы выглядеть лучше, чем я есть на самом деле?
— Ну, например, — согласилась она.
— Так вы же все равно потом узнаете правду. Какой смысл? Лучше вы будете знать с самого начала, что я вот такой, неудалый, пьющий, в общем — дурацкий. Но готовлю я действительно хорошо, тут я не вру. Так что вы хотите, мясо или рыбу?
— Кирилл, мне очень стыдно, но я хочу яичницу, — призналась Аэлла.
— Яичницу?! Простую, банальную яичницу, которую жарят на сковородке?
— Ее, родимую. Я не ела ее, наверное, лет тридцать.
— Но почему? В чем проблема? Вы не умеете ее делать?
Ей вдруг стало легко и радостно. Вот стоит рядом человек, перед которым не хочется притворяться и строить из себя невесть что, перед которым можно не выглядеть суперженщиной, которому можно сказать правду, самую неприглядную и самую нелепую.
— Знаете, мне всегда казалось, что яичница — это пошло, это удел неудачников-холостяков или старых дев. Настоящая женщина должна питаться, фигурально выражаясь, лепестками роз и запивать их росой. Я все время покупала деликатесы и полуфабрикаты, мне казалось немыслимым, чтобы я, надев фартук, стояла у плиты, как какая-то домохозяйка. У меня есть подруга, Люба, та самая, вместе с которой мы были в Доме кино, так вот она всю жизнь провела в готовке, стирке, уборке, глажке, и мне всю жизнь было ее ужасно жалко, я была уверена, что она бездарно растрачивает свои лучшие годы, ухаживая за мужем и детьми, а мне, такой необыкновенной, такой умной и такой успешной, уготована совсем другая жизнь. Когда ко мне приходили гости, я заказывала блюда в ресторанах. Иногда я что-то делала сама, но только тогда, когда хотела понравиться мужчине. Но это бывало крайне редко, куда чаще мужчины хотели понравиться мне и приходили сюда с сумками, набитыми уже готовой изысканной едой. Или водили меня в дорогие рестораны.
Она слышала себя и приходила в ужас. Что она несет? Как можно быть такой откровенной, такой неприлично открытой с совершенно незнакомым мужиком, которого встречаешь всего второй раз в жизни? Какой кошмар! Что это с ней? Кто тянет ее за язык? Она даже сама себе в мыслях не признавалась в том, в чем сейчас признавалась вслух перед этим Кириллом Тарновичем. Загипнотизировал он ее, что ли? Она пыталась остановиться, но не могла. Слова лились из нее неудержимым потоком, и с каждым сказанным словом ей становилось легче и отчего-то веселее, как от хорошего вина.
— В общем, я всегда была выше простой яичницы. А сегодня я хочу именно ее. Желтую, с красными помидорами и зеленью, и обязательно с сыром, как готовила моя мама, когда я была маленькой. Можно? — спросила она совсем по-детски, жалобно и нерешительно.
Она ждала, что Кирилл рассмеется и скажет что-нибудь ядовито-ироничное, но он лишь деловито поинтересовался:
— Сыр тертый или жаренный кусочками? Как вы любите?
— Внутри жаренный квадратиками, а сверху тертый. Сумеете?
— Не вопрос. Вы сядьте, Аэлла, вы и так сегодня весь день на ногах, устраивайтесь поудобнее, а я сейчас все приготовлю, и мы с вами поужинаем.
Она уже раскаивалась в своей откровенности, и ей хотелось компенсации.
— Кирилл, а почему вас так мало снимали? У вас ведь хорошая внешность, фактурная.
— Таланта маловато, — спокойно отозвался он. — Где у вас разделочная доска?
Ей пришлось встать, чтобы достать доску. Она вернулась на место, облокотилась подбородком о сложенные руки и продолжила допрос:
— А почему вас выгнали из театра? Тоже из-за нехватки таланта?
— Из-за дисциплины. Видите ли, когда-то, в далекой молодости, я очень успешно снялся в одном фильме, играл Робин Гуда. Это был как раз тот случай, когда вечером ты ложишься спать никем, а утром просыпаешься знаменитым. В театре на это отреагировали должным образом, я был молод, красив, перспективен, а теперь еще и узнаваем, мне даже пообещали роль Ленина в одной пьесе про молодые годы вождя. Вы только представьте, что это такое — в советское время сыграть Ленина! У меня совершенно крышу снесло, я зазвездился по полной программе, начал активно выпивать, гулять с девочками, приходил на репетиции нетрезвым. В общем, с Лениным меня прокатили, и были правы. Но это я теперь понимаю, а тогда обиделся страшно и запил уже по-настоящему. Вот тут-то меня и выперли из театра. А кому я нужен с такой репутацией? Конечно, если бы у меня был настоящий талант, большой, то на репутацию никто не посмотрел бы, и сниматься приглашали бы, и в театре оставили. Но талантик у меня был маленький, — он оторвался от нарезания помидоров и показал Аэлле просвет между большим и указательным пальцами, — крошечный был талантик, так что никто за меня особо не держался. Друзья в киношном мире, конечно, остались, вот они меня и снимали понемножку, чтобы я с голоду не подох. Вы любите помидоры хорошо протушенные или только слегка припущенные?
— Протушенные. А вы женаты? У вас есть семья?
— Сейчас — нет. Однажды была жена, но недолго.
— Отчего так?
Аэлла выспрашивала подробности, ей казалось, что чем больше слабостей и недостатков она обнаружит в своем новом знакомом, тем меньше ей будет стыдно за свою откровенность.
— А я все никак не мог уняться, смириться с тем, что я уже давно не звезда. Продолжал пить и шляться по девицам. Мог исчезнуть на неделю, зависнуть у кого-нибудь из друзей и пьянствовать. Жена бросила меня довольно быстро. Но я ее понимаю. Какой нормальной бабе такое понравится?
Разговаривая, он вымыл зелень, тщательно промокнул бумажным полотенцем, открыл окно и положил сушиться на подоконник.
— Закройте окно, — Аэлла недовольно сморщила носик, — кондиционер же работает, он не любит открытых окон.
— Ничего страшного, я думаю, он потерпит десять минут.
— Вы ведете себя здесь как хозяин.
— Извините, не хотел вас задеть. Но трепетное отношение к технике мне чуждо. Она должна служить нам, а не мы — ей. Если вы настаиваете, я закрою окно.
— Да ладно, — Аэлла махнула рукой.
Ей стало все равно. Он прав, этот странный актер-неудачник, чего она так беспокоится о кондиционере? Железка, машинка, сломается — можно починить, нельзя починить — можно купить новый. Черт с ним.
— Аэлла, а почему вы за все эти годы так и не переехали? — спросил Тарнович. — Вы стали успешной, богатой, а живете все в той же квартире. Я был уверен, что вы уже давно поменяли жилье.
— А зачем менять? Я построила дом на Новой Риге, а квартира меня и эта устраивает, она достаточно большая для меня одной. Я ее отделала по евростандарту, купила дорогую мебель, разве сюда стыдно пригласить гостей?
— Не стыдно, — признал он. — Но я почему-то думал, что у людей вашего уровня должны быть какие-то невероятные хоромы.
— Вот на Новой Риге у меня хоромы и есть, — рассмеялась она. — Я приезжаю туда, если есть силы и время после работы, ну и в выходные, конечно. А сегодня я очень устала.
Приготовленная Кириллом яичница показалась ей самым вкусным блюдом, которое ей доводилось есть за последние годы. Аэлла ела и исподволь поглядывала на Тарновича. Она ни секунды не сомневалась в том, что он захочет остаться у нее на ночь, и прикидывала, хочет ли этого она сама. С одной стороны, любовник на десяток, а то и больше лет моложе — это повышает самооценку и греет душу. К тому же он потратил на решение проблем Аэллы целый день и теперь так трогательно за ней ухаживает, что имеет полное право на компенсацию. Любой труд должен быть оплачен. Но с другой стороны, она так измучилась, так устала… «Пусть останется, — решила она в ко