Заодно убрали в погреб биокуклу-Вильямса. Засыпающий на ходу Баррет, тем не менее, удовлетворённо заметил, что невесть кем искусственно созданное тело, будучи разрушенным, трансформируется в полном соответствии с его, академика, смелой гипотезой, высказанной ещё накануне. Волосяной покров, например, заметно поредел, начали исчезать ногти, оплыли черты лица, губы истончились до толщины ботиночного шнурка… Мерзкое зрелище, жуткое.
Баррет, Энтони и Буранов поднялись в свои номера. Следом, коротко оглянувшись, ушла Айрин. Я не стал уточнять, к себе или ко мне. Пусть будет сюрприз… если будет. Я бы не возражал.
Оставшись вдвоём, мы с Вадимом обошли первый этаж и осторожно выглянули на улицу. Низкое тёмное небо без единой звезды навевало тоску, порывистый ветер свирепо трепал крону деревьев поодаль входа. Однако вроде бы спокойно. Даже не верилось, что лишь час назад по гостинице бродила смерть, материализовавшаяся в двух мёртвых телах. Вернулись в слабо освещённый холл.
– Пошли в ресторан, – предложил Вадим.
– Гульнуть решил? Самое время…
– Там в баре кофеварка есть. Кофе выпьем. А то заснём.
– Ну, если ты ставишь…
Крепчайший кофе, сваренный Вадимом, малость взбодрил. Прихлёбывая чёрный ароматный напиток, я искоса поглядывал на сотоварища. Вот ведь, при всех нюансах непростых отношений, не раздумывая кинулся отбивать меня у Аткинсона, когда я уже думал, что пришёл каюк. Сам чуть без головы не остался… Красивый сильный мужик, отличный офицер, блестящий боец… Мы могли ещё в академии стать друзьями, если бы не та история с беременностью официантки Наташи. Дурак Телепин, между прочим, что не женился, очаровательная девушка была: красавица, умница. Весь курс на неё заглядывался. Велика важность, что из разночинцев… Но то дело прошлое. А теперь между нами встал Серёга… Кстати, у Вадима в законном браке с худосочной дочкой действительного статского советника Голубятьева детей нет. Словно судьба наказывает…
– О чём задумался? – устало спросил Вадим.
– Да так…
Что ему сказать? Что гибель Серёги – во многом его вина? Но разве он сам этого не знает?
– Не надо, Володя, – ровным тоном произнёс Вадим, словно подслушал мысли. – Насчёт Сергея я себе уже сказал всё. И даже больше…
Мне вдруг показалось, что глаза Вадима за последние два дня потускнели. И глубокие морщины на лбу обозначились, точно за эти два дня прожито два десятилетия. Метки Эйвбери, будь он проклят. Сам, наверное, выгляжу примерно так же…
– А я ведь ещё тебя не поблагодарил, – сказал я, меняя тему.
– За что? – удивился Вадим.
– Да ладно, не скромничай. Если бы ты не отвлёк Аткинсона, лежать бы мне сейчас в погребе рядом с Чарли.
– А-а… Ну да. Обращайся, если что. – Вадим несколько раз сжал и разжал кулак. – Всю руку отбил об этого зомби, мать его… Но, вообще-то, если бы не Энтони с Барретом…
Я хмыкнул:
– Героические ребята, кто спорит. И артефакты что надо. Нравится мне эта парочка: академик об руку с вундеркиндом…
– Кстати, насчёт вундеркинда…
Вадим встал и, сунув папиросу в рот, взял у меня зажигалку.
– Он тебе никого не напоминает? – спросил он вдруг.
Признаться, вопрос удивил. Кого, собственно, может напоминать юнец, которого знаешь всего-то два дня? Хотя… Когда меня схватил Аткинсон, и я, теряя сознание от боли, чувствовал себя котёнком в лапах живодёра, а тут появился Энтони и сурово велел мертвецу остановиться – да, в тот миг он мне кого-то напомнил. Какого-то храброго рыцаря из видеофильма или спектакля, готового сразиться с нечистью, чтобы спасти слабого и обездоленного. Такая вот ассоциация. Жаль только, что в несвойственной роли слабого и обездоленного оказался полковник Ходько… Всё это я сообщил Вадиму.
– Да нет, какой там рыцарь, – откликнулся тот, морщась. – Человека он мне какого-то напоминает, а какого – не вспомню, хоть убей. Прямо наваждение какое-то…
Я пожал плечами. Правое плечо ныло – помнило хватку мертвеца.
– Вообще-то, все люди братья, – задумчиво сказал я. – Стало быть, каждый на кого-то похож.
– Исчерпывающее замечание, – фыркнул Вадим.
– Именно! Да не ломай ты голову. Сознание не обманешь. Надо будет, само собой вспомнится…
Стоявшие в углу напольные часы пробили три пополуночи. В пустоте холла звуки боя прозвучали гулко и жёстко. От неожиданности Вадим вздрогнул и вскочил на ноги.
– Что за чёрт! – прошипел он, выдирая пистолет из заплечной кобуры.
«Нервишки подгуляли!» – чуть не съязвил я. Но не съязвил – дыхание перехватило. Я увидел то, что мгновением раньше заметил Вадим.
Часы были внушительные: в человеческий рост, в тёмном дубовом корпусе… Но, в общем, ничего особенного. Только вот вместо циферблата появилось женское лицо.
Оно казалось одновременно и прекрасным, и омерзительным. Безукоризненно правильные черты – и нечеловеческая злоба, кипящая во взгляде огромных глаз. Мраморно-белая кожа – и жестокий оскал, кривящий кроваво-красные губы. Примерно такой, читая в детстве греческие мифы, представлял я себе Медузу-Горгону, Но та мегера зачаровывала только людей, а эта тварь, похоже, способна делать то же самое с оружием. Во всяком случае, пистолет Вадима трижды щёлкнул вхолостую.
– Сука! – взревел сотоварищ и, размахнувшись, метнул бесполезный ствол в часы. Я невольно зажмурился.
Раздался звон. Я открыл глаза. Стекло, закрывавшее циферблат, разбилось вдребезги. Сам циферблат оставался на законном месте. Женское лицо исчезло.
– Что это было? – спросил Вадим шёпотом, ошалело тряся головой.
Я подошёл к нему и взял за плечи.
– Это были глюки, – внушительно сказал я. Безумие, мелькнувшее в глазах Вадима, испугало. – Просто глюки, и всё. Хорошо ещё, что ты не выстрелил.
– Володя, этот ствол со мной где только не был, и ни разу не дал осечки… Какие, на хрен, глюки? Сразу у двоих?
– Твоя версия? На вот, глотни кофе…
Вадим одним глотком опорожнил чашку и швырнул на диван.
– Версий нет, – угрюмо сказал он, оглядываясь. – Но только утратили мы с тобой бдительность, полковник. А Эйвбери, чую, не успокоится, пока нас не доконает.
Я осторожно подошёл к часам. Они, как ни в чём не бывало, тихонько отсчитывали время. Обломки стекла обрамляли самый что ни на есть обычный циферблат. Мне в голову неожиданно пришла странная мысль.
– Слушай, а вдруг это засветился тот самый неизвестный враг-колдун? – спросил я Вадима.
– Тогда уж врагиня-колдунья, – буркнул тот. – А с какого перепугу она решила нам показаться? Познакомиться захотела? Или пущего страху нагнать? Так мы и без того двое суток в страхе живём по самое некуда…
Я пожал плечами:
– Ну, увидели-то мы её случайно. В порядке бреда можно предположить, что она просто устроилась в часах, чтобы присмотреть за нами. Опять же, подслушать, о чём говорим. Ты посмотри, как отлично замаскировалась. Часы стоят в углу, угол дальний, освещён плохо. Она, может, здесь уже давно торчала. Если бы не пробило время, мы бы в ту сторону и не взглянули…
– А вот это, пожалуй, версия, – отреагировал Вадим, помедлив. – В порядке бреда, само собой. Но что здесь не бред?
– Ну да. А главный бред в том, что мы ещё живы.
– Сильна тварь, даже пистолет заговорила… Слушай, а почему она не кинулась? Сейчас уже двумя врагами было бы меньше.
А действительно, почему? Логика действий неизвестного врага была абсолютно непонятна. Два эпизода – нападение реконструкторов-биокукол и атака людей-монстров – были явными покушениями на комиссию. Чудом отбились. Действия мертвецов и лже-Вильямса, натравленных врагом, имели целью Энтони и к нам отношение имели разве что косвенное. Сейчас тварь, сидевшая в часах, и вовсе ретировалась, не проявив ни малейшего интереса к господам полковникам. Как всё это соотносится? Значит ли её поведение, что отныне опасность грозит лишь юному поэту? А если так, что изменилось за считанные часы? «Ты же умный, придумай что-нибудь», – предложил я Вадиму.
Вадим сообщил, что сам ни черта не понимает. Действительно, ситуация в высшей степени странная. Однако из этой ситуации, как ни крути, следует повышенная угроза для Энтони. Чем-то парень особо опасен для врага – не контактом ли с ночным старцем? Так или иначе, было бы неплохо подняться на второй этаж и тихонько пройтись вдоль дверей, за которыми спят наши друзья. Само собой, особое внимание надо уделить номеру Энтони: прислушаться и вообще…
На втором этаже всё было спокойно. Царила тишина… в другой раз я бы сказал – мёртвая, но сейчас воздержался. Тишина – и всё.
Дойдя до номера Энтони, Вадим слегка потрогал дверную ручку, и даже в слабом свете дежурного ночника я заметил, что он нахмурился. Дверь была не заперта. Осторожно, по миллиметру, приоткрыв её, Вадим заглянул внутрь – и вбежал в комнату. Я нырнул в тёплый полумрак номера следом за ним.
Энтони в ночной рубашке, взъерошенный, с невидящим взглядом широко раскрытых глаз сидел на разобранной постели. При этом он раскачивался из стороны в сторону и что-то негромко бормотал. Подойдя к нему, Вадим положил руку на плечо.
– Что с тобой, сынок? – спросил он с тревогой.
Энтони вздрогнул. Издав невнятное восклицание, он подскочил на кровати и непонимающе уставился на Вадима. Однако через пару секунд его взгляд сделался осмысленным. Он даже слегка улыбнулся:
– Это вы, мистер Телепин… А что, уже моя очередь дежурить? Со мной всё в порядке. Я просто ещё не до конца проснулся.
– Кошмар увидел, что ли? – спросил я.
Энтони потёр лицо, встряхнулся и спокойно, даже буднично сказал:
– Да нет, всё нормально. Мистер Буранов оказался прав. Мне приснился мой старец. Он не возражает, чтобы вы присоединились к походу в гробницу.
Энтони Сканлейн
Рассказывая новым друзьям о ночных встречах со старцем, я говорил, в общем, как есть. Однако не всё.
Да, просьба приехать в Эйвбери и встретиться с академиком Барретом. Да, приглашение спуститься в Вест-Кеннет. Да, согласие на то, чтобы к нам с Барретом присоединились члены комиссии… Но о другом, не менее важном, я умолчал. Не потому, что не доверяю российским офицерам или соотечественнице-историку. Они мне все нравятся, особенно высокий широкоплечий человек с непривычной для британского языка фамилией Телепин. Просто не знаю, как объяснить (и надо ли объяснять?) новое ощущение, с которым живу последние недели. С того момента, когда впервые приснился удивительный старец.