– Вам не нужно этого им говорить. Они это знают.
– Вы в этом уверены? – спросила она его. – Откуда вы знаете? Ведь вы не знакомы с ними.
– Куда бы вы ни поехали, человеческие сердца повсюду одинаковы.
– И они узнают то, что мне бы хотелось им сказать? Узнают, что я их люблю?
– Они всегда это знали лучше, чем вы можете выразать словами.
– Я помню все, что они делали для меня, помню все мелочи. Ведь они теперь имеют для меня такое значение! Когда мне исполнилось шестнадцать, Джерри прислал мне браслет из огненно‑красных рубинов. Браслет был очень красивый и стоил ему почти месячного заработка. А еще лучше я помню ту ночь, когда мой котенок убежал на улицу и там погиб. Мне тогда было лет семь. Джерри обнимал меня, утирал слезы и уговаривал не плакать. Он сказал, что Флосси вышла ненадолго, чтобы купить новую шубку, и что к утру она уже будет ждать меня у кровати. Я ему поверила и легла спать. Я сразу же заснула, и мне снилось, что котенок вернулся. А наутро, когда я проснулась, Флосси сидела у кровати в новой белой шубке, точно как сказал Джерри. А потом, через много лет, мама рассказала мне, что Джерри ночью поднял с постели владельца магазина подарков и грозился спустить его с лестницы, если он не продаст ему белого котенка. Всегда помнишь о людях по тем мелочам, которые они сделали для тебя.
Помолчав, она сказала:
– Я все равно боюсь. Я не могу ничего с собой поделать, но мне не хочется, чтобы Джерри это почувствовал, Если он вернется вовремя, я буду вести себя так, как будто мне совсем не страшно. И я...
Громкий настойчивый звонок прервал ее.
– Джерри! – Она вскочила на ноги. – Джерри!
Он быстро повернул регулятор и спросил:
– Джерри Кросс?
– Да, – ответил встревоженный голос. – Плохие вести? Что случилось?
Она ответила за Бартона. Она стояла рядом, наклонившись к коммуникатору. Ее маленькая холодная рука лежала у него на плече.
– Хэлло, Джерри! – голос ее только слегка дрожал. – Я хотела видеть тебя.
– Мэрилин! Что ты делаешь на КЭПе?
– Я хотела видеть тебя, – повторила она. – Я хотела видеть тебя и спряталась на этом корабле.
– Ты спряталась на КЭПе?
– Да. Я не знала, чем все это может кончиться.
– Мэрилин! – это был отчаянный крик человека, который теряет последнюю надежду. – Что ты наделала!
– Я... Я... ничего...
Маленькая холодная рука судорожно сжала плечо Бартона. – Не надо, Джерри, я хотела видеть тебя. Я не хотела огорчать тебя, Джерри!
Что‑то теплое капнуло ему на руку. Высвободившись из кресла, он усадил ее и повернул микрофон так, чтобы ей было удобнее.
– Я не хочу делать тебе больно.
Сдерживаемые рыдания душили ее. Брат снова заговорил:
– Не плачь, Мэрилин. – Его голос вдруг стал глубоким и нежным. В нем ясно чувствовалась затаенная боль. – Не плачь, сестренка, ты не должна плакать. Не бойся, родная, хорошо?
– Я... я... – нижняя губа задрожала, и она закусила ее. – Я не хотела плакать. Я только хотела попрощаться с тобой, потому что мне уже пора.
– Конечно, конечно. Ничего не поделаешь, сестренка. – Затем голос изменился. Он быстро и повелительно спросил: – КЭП! Вы запрашивали «Звездную Пыль»? Вы проверили данные счетных машин?
– Час назад я вызывал «Звездную Пыль». Они не могут вернуться. На расстоянии в сорок световых лет нет ни одного корабля.
– Вы твердо уверены, что все показания счетных машин правильны? Абсолютно уверены?
– Да. Неужели вы думаете, что я мог бы пойти на это, если бы не был абсолютно уверен? Я сделал все что мог.
– Он пытался помочь мне, Джерри. – Ее губы больше не дрожали, но короткие рукава блузки стали совсем мокрыми, так как она все время утирала ими слезы. – Никто не может помочь мне. Я больше не стану плакать. Все будет хорошо с тобой, с папой и мамой. Правда?
– Конечно, конечно. Все в порядке.
Голос становился все слабее. Бартон до конца повернул регулятор.
– Он уходит из радиосферы, – сказал он.– Через минуту голос совсем исчезнет.
– Тебя уже плохо слышно, Джерри! – сказала она: – А я хотела так много сказать тебе. Мы скоро должны проститься. Но, может быть, мы еще когда‑нибудь встретимся? Может быть, ты увидишь меня во сне, с растрепанными косичками, как я держу на руках мертвого котенка. Может быть, тебе обо мне напомнит звонкая песня жаворонка, о котором ты мне рассказывал. Может быть, иногда ты будешь просто чувствовать, что я рядом. Думай только так обо мне, Джерри, только так.
Из микрофона донесся приглушенный шепот:
– Только так, Мэрилин. Только так...
– Время истекло, Джерри. Мне пора. До сви...
Она не договорила. Рот искривился. Она с трудом сдерживала слезы. Однако, когда она снова заговорила, ее голос звучал ясно и естественно:
– Прощай, Джерри!
Холодный металл коммуникатора донес последние, едва различимые слова:
– Прощай, сестренка!
Наступила тишина. Девушка сидела неподвижно, как будто все еще прислушиваясь к последним словам брата. Затем повернулась лицом к люку. Бартон поднял черный рычаг. Внутренняя дверца люка отскочила и открыла пустую маленькую камеру. Она медленно направилась к ней. Она шла, высоко подняв голову; каштановые волосы рассыпались по плечам. Маленькие ноги в белых туфельках двигались уверенно и спокойно, стеклянные хрусталики на пряжках загорались огоньками. Он не встал помочь ей. Она ступила в люк и повернулась к нему. Только пульсирующая жилка на шее выдавала, как дико билось ее сердце.
– Я готова, – сказала она.
Он опустил рычаг, и дверца, последний барьер между жизнью и смертью, щелкнула и захлопнулась. Девушка исчезла во мраке. Он поднял красный рычаг. Корабль слегка качнулся, когда из люка вырвался воздух, а затем вернулся в прежнее положение. Он опустил красный рычаг.
С трудом волоча ноги, он побрел к креслу. Добравшись до него, он нажал сигнальную кнопку передатчика и вызвал «Звездную Пыль».
Было еще рано возобновлять торможение; корабль плавно падал. Тихо мурлыкали двигатели. Белая стрелка прибора, измеряющего температуру в грузовом отсеке, стояла на нуле. Неумолимое уравнение было удовлетворено. Он был один на корабле, где еще ощущалось присутствие девушки, ничего не знавшей о силах, которые убивали, не испытывая ни ненависти, ни злобы. Ему казалось, что она все еще сидит на металлическом стенде рядом с ним, маленькая, испуганная и растерянная, а слова ее, как эхо, звучали у него в ушах:
– Почему я должна умереть? Я не сделала ничего такого, за что меня нужно убивать!
Кларк Эштон СмитВАЛТУМ
На первый взгляд, у Боба Хэйнса и Пола Септимуса Чанлера было мало общего, разве тот факт, что они оба оказались в затруднительном положении, оставшись на чужой планете без всяких средств.
Хэйнс, третий пилот космического лайнера, был обвинен в неподчинении начальству и высажен в Игнархе, торговой столице Марса и центре пересечений космических линий. Обвинение, выдвинутое против него, было полностью делом субъективной антипатии, но, так или иначе, Хэйнсу до сих пор не удалось подыскать себе новое место, а месячное жалование, выплаченное ему при расставании, поглощалось с ужасающей быстротой пиратскими расценками в отеле «Теллуриан».
Чанлер, профессиональный писатель, специализирующийся на межпланетной беллетристике, прибыл на Марс, чтобы подкрепить свой, наделенный богатым воображением, талант солидной основой наблюдений и личного опыта. Спустя несколько недель деньги его иссякли, а новые поступления, ожидаемые от издателя, еще не прибыли.
Помимо неудач, их объединяла также безграничная любознательность ко всему марсианскому. Жажда экзотики, склонность бродить по местам, обычно избегаемым землянами, свела их вместе и сделала верными друзьями, несмотря на явные различия в темпераментах.
Забыв о своих тревогах, они провели уходящий день в причудливом и беспорядочно загроможденном лабиринте зданий старого Игнарха, называемого марсианами Игнар‑Ват, на восточном берегу великого Яханского канала. Возвращаясь в предзакатный час по идущей вдоль канала набережной из пурпурного мрамора, они подходили к мосту длиной в милю, ведущему в современную часть города, Игнар‑Лут, где находились консульства землян, конторы по перевозке грузов и отели.
Это был час марсианского богослужения, когда Айхаи собираются в своих не имеющих крыши храмах, умоляя вернуться заходящее солнце. Подобно биению возбужденных металлических пульсов, нескончаемые звуки бесчисленных гонгов пробивали разреженный воздух. Невероятно извилистые улицы были почти пустынны; и только несколько барж, с огромными ромбовидными розовато‑лиловыми и алыми парусами, неспешно проплывали взад и вперед по угрюмым зеленым водам.
Дневной свет угасал с заметной быстротой где‑то там, за тяжеловесными башнями и похожими на пагоды пирамидами Игнар‑Лута. Прохлада наступающей ночи ощущалась в тени огромных солнечных часов, довольно часто встречающихся по берегам канала. Раздражающий слух металлический лязг гонгов в Игнар‑Вате внезапно прекратился, и наступила наполненная таинственными шепотами тишина. На фоне черно‑изумрудного неба, усыпанного ледяными звездами, прорисовывались громады зданий древнего города. Окружающие сумерки полнились едва уловимыми экзотическими запахами, которые несли в себе какую‑то чуждую тайну, они возбуждали и беспокоили землян. Приближаясь к мосту, они примолкли, ощутив на себе гнет жуткой чужеродности, скапливающейся со всех сторон в сгущающемся мраке; гораздо глубже, чем при дневном свете, они ощущали приглушенное дыхание и скрытые обманчивые движения жизненных форм, навсегда остающихся непостижимыми для детей других планет. Межпланетная пустота между Землей и Марсом была преодолена, но кто может пересечь эволюционную бездну между землянином и марсианином?
Молчаливое поведение марсиан было достаточно дружелюбным: они терпимо отнеслись к вторжению землян, позволили им наладить торговлю между двумя мирами. Ученые с Земли овладели языками марсиан, изучили их историю. Но оказалос