Люди потянулись к выходу с кладбища. На главной дорожке Валерия Павловна приглашала всех в автобус, который должен был доставить на поминки. А Саша всё стоял не двигаясь и смотрел на могилу, на возвышающийся над ней деревянный крест и на портрет Павла.
— Катя, — услышал Данилов голос Гоши, — ты забери его отсюда. Пусть с нами едет, а я пойду с бабушкой в автобус.
Через пару минут к нему подошла дочь. Молча встала рядом, взяла за руку.
— Папа, пойдём домой, нас Мишка ждёт.
— Домой? — Слова Кати возвращали к жизни. А ещё он почувствовал, насколько замёрз. Да, надо идти… Там Мишка — сын.
Данилов обнял дочь, привлёк к себе, а она уткнулась лбом в его плечо и расплакалась.
***
— Папа, пидём к маме! Папа! — Мишка тормошил Сашу, будил, толкал, а потом забрался и уселся сверху.
Вот так пришло утро — первое без Дины. Саша провёл рукой по простыне на её стороне кровати, погладил подушку и чуть не взвыл от безысходности. Но рядом сын, а потому надо держать себя в руках и не напугать ребёнка.
— Что ты хочешь, сынок? — Саша аккуратно снял с себя мальчика и положил рядом. Как же Мишка похож на мать, глаза такие же серые, с тёмным стальным ободком радужки, и взгляд такой же.
— Миса хочет к маме! — сказал сын медленно очень стараясь выговорить правильно каждое слово. — Где мама? Пидём!
Данилов растерялся. Мишки не было на похоронах, да и когда умирала Дина, его тоже не было в доме. Катя увела мальчика к Асе, врачу-педиатру, живущей на соседней улице. Мишка доверял ей, вот Валерия Павловна и договорилась. Зато как теперь объяснить ребёнку, что мамы больше нет, он не знал.
— Пойдём завтракать, сынок, сейчас мы с тобой умоемся, почистим зубки и… — Саша замолчал. Слов не было.
— Зубки и к мами, да? — радовался ребёнок. Данилов же встал с кровати, натянул джинсы, ещё раз с тоской глянул на непримятую половину постели, сглотнул подступивший к горлу комок, подхватил на руки Мишку и пошёл с ним в ванную комнату.
В кухне они тоже появились вдвоём. Там уже были Валерия Павловна и Катя. Пожелав всем доброго утра, Данилов усадил Мишку на его стульчик, но тот сидеть там не захотел и снова взобрался на руки к отцу.
— Балуешь ты его, Саша. Он же на шею сядет, не сдвинешь, — покачала головой Валерия Павловна, ставя перед ними тарелку с кашей. — Тебе кофе налить, доктор Данилов?
— Нет, я сам, не беспокойтесь, Мишка поест, тогда. Гоша где?
— Не вставал ещё, — ответила Катя. — Уснул поздно, плакал.
Саша почувствовал укол совести — нельзя было ему пить на поминках, непозволительной роскошью был и сон сразу по возвращении. Мишку забрал, искупал и уложил, а вот о Гоше не вспомнил, организм как будто отключился.
— Мы с ним вместе плакали, — продолжила говорить Катя. — Ты не вини себя, отец, что с нами не был. Нам самим многое вспомнить надо было, обсудить. И о тебе говорили тоже. Нам предстоит жить вместе, надо искать пути взаимодействия. — Она смущённо улыбнулась. — Ты не так уж и плох оказался. Прости, я просто говорю, что думаю. Мы с твоим присутствием ради мамы мирились поначалу, а теперь видим, кто ты есть на самом деле. Сложный это путь. Но мы его пройдём. Надо терпением запастись всем. Это от любви до ненависти один шаг, а вот от ненависти и неприятия до любви — шагать и шагать.
Она бы ещё говорила, но стороны улицы послышался звук двигателя и скрип ломающегося под колёсами льда, извещая, что к дому подъехала машина. Это было удивительно, потому что никого не ожидалось, тем более с утра. Потом раздался звонок, Катя выскочила из кухни и, накинув куртку, побежала открывать ворота.
Вернулась она в дом вместе с Олегом. Он успел разуться, снять пальто и уже стоял на кухне, а Данилов с изумлением разглядывал старшего брата.
— Отец, тут вот к тебе… — Катя переводила взгляд с одного мужчины на другого.
Олег же стоял, не решаясь пройти дальше, и не мог оторвать взгляда от Мишки, сидящего на руках у отца и поглощающего кашу.
— Да я не только к Сашке приехал, ко всем вам, — произнёс Олег. На его лице отражалась неловкость, непонимание происходящего.
— Какими судьбами к нам? — глухим голосом спросил Александр. — Сейчас сын доест, поговорим. Проходи, садись, позавтракаешь с нами.
— А вы на похороны опоздали, маму вчера закопали, — сообщил, вошедший на кухню Гоша.
— Господи, я не знал. Ты бы позвонил хоть, — обратился он к Саше. — Примите соболезнования. Как же так…
Было видно, что он расстроился, да и ожидал совсем другого.
— Александр Дмитриевич, а почему вы никогда не рассказывали, что у вас брат есть? — спросил Гоша, усаживаясь за стол. — Мне только бутерброды, кашу я не буду.
Катя засуетилась у плиты, а Валерия Павловна подвинула табуретку гостю и предложила сесть.
— Позавтракаете с нами? И давайте знакомиться, я свекровь Дины, бабушка вот этих троих. А вы?
— Я брат Саши, двоюродный, по материнской линии. Тоже врач, только акушер-гинеколог. Олег Войнович.
Валерия Павловна улыбнулась:
— Я акушеркой всю свою жизнь проработала. Так что мы с вами коллеги. Про центр ваш слышала много хорошего.
Катя между тем поставила перед Олегом чашку с кофе и оладьи с вареньем. Валерия Павловна бы ещё говорила, но Мишка отодвинул свою тарелку и бросил на стол ложку. Звук привлёк к себе внимание, и все взгляды обратились на малыша.
— Папа, пидём к мами! — ребёнок собирался заплакать.
— Нет её больше! — выкрикнул Гоша. — Никого у нас с тобой, Миша, больше нет. Это Катькин отец, не наш. Наш Катю не любил, только меня, и этот кроме Кати никого любить не будет. Он притворяется. Зачем — не знаю, люди всякое говорят, но в бескорыстность не верят. И я не верю.
Он говорил отрывисто, зло, со слезами в голосе, но явно повторял чужие слова. «Да что же все лезут в мою жизнь!» — подумал Данилов, но ответить не успел.
— Что ж ты говоришь такое, внучек! — смахнула набежавшие слёзы Валерия Павловна.
— Правду говорю! И что Мишка у нас дурачок, тоже все знают, а он, — Гоша кивком головы показал на Сашу, — носится с ним, делает вид, что мозги у Мишки появятся, приручил его, как обезьянку.
Гоша вскочил со своего места и намеревался уйти, но его остановил голос Саши.
— Сядь и ешь, не нервируй бабушку и сестру, — чётко проговаривая слова, произнёс Данилов. — Они встали рано, чтобы нам с тобой завтрак приготовить. Уважать труд надо. И колючки свои спрячь. Не стоит казаться хуже, чем ты есть на самом деле. Ты потерял отца, теперь мать, думаешь, это только твоё горе? Допустим, меня ты ненавидишь, а Катю, бабушку? — непроизвольно повысил он голос. — Ты же их любишь. Загляни в свою душу. — С трудом подавив нарастающее раздражение и осознавая, что не Гоша является его причиной, Данилов продолжил: — Я понимаю твоё стремление крушить всё вокруг, это от безысходности. Но в порыве разрушения можно уничтожить то, что дорого. Услышь меня. Ты же умный парень и хороший, мать тобой гордилась и любила. Злишься, что она ушла, думаешь, предала тебя этим? Но она не виновата. Она хотела, чтобы мы были вместе все: ты, бабушка, Мишка, Катя и я. Сможем ли мы выдюжить? Не знаю. Но мы должны постараться, ради мамы. Она у нас в душах, у всех.
Саша встал из-за стола, поднял Мишку на руки и не сдержал слёз. Он шёл в свою комнату, а ребёнок у него на руках всё твердил:
— Папа, пидём к мами…
Часть 29
Саша проснулся только утром следующего дня и очень удивился тишине, а ещё тому, что Мишки рядом не было и манеж как будто не расстилали. Голова трещала и казалась чугунной, а ещё очень хотелось курить. Он глянул на подушку на Дининой половине кровати, и сердце снова сковал обруч. Говорят, что время лечит… Только один день сменяет другой, а боль от утраты лишь сильнее.
«Интересно, где все домочадцы? А главное, где же Мишка?» — думал Данилов, поднимаясь с кровати. Голова раскалывалась, а во рту ощущался жуткий вкус крысиной мочи. Джинсы и носки на ночь, как оказалось, он не снимал. Футболка, в которой был вчера, обнаружилась на стуле. Надевать её не захотелось. Полез в шкаф за чистой. Динины вещи всё так же занимали свои места на полках. Он вспомнил, что Валерия Павловна что-то говорила по этому поводу, собиралась отнести в церковь, но он пока не разрешил. Боже, сколько же он выпил вчера, что день напрочь стёрся из памяти? Утро помнил, очередной протест Гоши, приезд брата. Где же Олег? Вчера он ездил с Сашей на кладбище. Всё, дальше провал в памяти.
Это ж надо было так упиться…
Саша вышел из спальни и побрёл в сторону ванной комнаты. Принял холодный душ, после которого почти пришёл в себя. Всё, пить он больше не будет. У него пацаны растут, и пьяный мужик в доме не лучший пример для подражания.
Саша обошёл одну комнату за другой, но в доме он был один. Часы показывали почти полдень.
Решил не гадать, куда подевались все его домочадцы, вернулся в спальню и с прикроватной тумбочки взял смартфон. Кто-то заботливо поставил его на беззвучный режим. Включил и увидел, что от матери более пятидесяти пропущенных только за вчерашний день. Вот уж с кем говорить совсем не хотелось. Нужно внести её в чёрный список хотя бы на время. Саша прекрасно знал, что она от него хочет. Дать ей этого он не мог и не хотел. Да и обида на мать крепла. В том, что он не сам растил Катю, что столько лет жил отдельно от Дины, была её вина. Нет, он не снимал с себя ответственности, но обмана матери простить не мог.
Голова болела невыносимо. Данилов положил смартфон в карман и отправился на кухню за таблеткой и сигаретами. Одну сигарету позволить себе можно, казалось, что от этого станет легче.
Выпил лекарство и, накинув зимнюю куртку, вышел на крыльцо. Во дворе «раздавался топор дровосека». Данилов ухмыльнулся и пошёл на звук. Картина открылась довольно интересная. Олег в одной рубашке, скинув на землю свою дорогущую дублёнку и аккуратно положив на неё очки в стильной оправе, рубил дрова, да так, что только щепки летели.
— Что ж ты, доктор, руки не бережёшь? — спросил Данилов, разглядывая достаточно большую горку поленьев. — А если серьёзно, то всё тело болеть будет с непривычки. Так что зря ты этим делом занялся, тем более что недостатка в дровах мы не испытываем.