– Помню твою исповедь – однажды ты сожгла огнём старушку…
– Да, в её квартире, – еле слышно сказала Раэль. – Божий одуванчик. Она содержала бордель для педофилов. Его я тоже спалила – за компанию, так сказать, вместе с посетителями. Как я поняла – ты меня осуждаешь?
С первых слов Мазахаэля Раэль сразу поняла – ЧТО сейчас будет. Глаза заволакивала тьма, ангел держалась из последних сил. Она не имеет права разрыдаться при всех, просто не имеет! В хрустальной сфере воцарилась ледяная тишина. Героиня ещё пять минут назад, Раэль превратилась в изгоя.
– Я осуждаю?! – возмущённо сказал Мазахаэль. – Да я скорее откушу себе язык! Ты не жалела сил, ты прошла через горнило Ада, чтобы уничтожить тех, кто встал на пути «Братства»! Но… подумай, сестра… разве «Братство» хоть раз отдало тебе приказ предать человека смертной казни?
– Довольно часто, – слабо кивнула Раэль. – Ты же сам говорил…
– Я говорил?! – Мазахаэль всплеснул руками в неподдельном изумлении и сделал шаг вниз по ступеньке трона. – Сестра, о чём ты? Я произносил – «разберись с ним», «сделай так, чтоб мы его больше не видели», «устрани проблему» – и всё. Разве я бы осмелился произнести роковую фразу – «убей его»? Голос упаси. Я не имею права лишать жизни живое существо, хорошее оно или плохое… на это есть только власть Голоса. «Разобраться» можно, проведя душеспасительную беседу, а «устранить проблему» – убедить в греховности избранного пути. Почему ты предпочла убивать? Я готов разрыдаться, сестра, и мне чудовищно жаль… но убийце не место в Раю. И ты сама это понимаешь. Верь – мы будем неустанно молиться за тебя…
Раэль обвела толпу ангелов невидящим взором. Со многими она была знакома лично, ещё со времён Всемирного потопа. Одни потупили глаза, другие отвернулись. Ни один из них не открыл рта и не сказал ни слова в её защиту. Да. Ангелы, и верно, слишком долго жили в Москве. Тут так принято. Если уволили друга, не вякай – иначе окажешься следующим.
– Разумеется, сестра, ты спросишь – а почему только я? – Голос Мазахаэля обволакивал хрустальную сферу, словно шёлк. – Неужели я одна во всем «Братстве» совершила столько грехов, что недостойна Рая? Конечно же нет! Накажут и других. Разве пустят в Царствие Небесное тех, кто брал взятки?
Ангелы из мэрии Москвы и правительства с недоумением переглянулись.
– Я убивала, потому что так было нужно «Братству». – В уголках глаз Раэль закипали слёзы. – Как можно обойтись без смертей при штурме литейного завода? Боюсь, охрана Анны Дариуш не стала бы слушать проповеди…
– Гибель заблудших душ, защищавших любовницу Бабловича, была неизбежна, – охотно согласился Мазахаэль. – К тому же кто знает – не погибли ли они от пуль слуг Ада? Их смерть в кипящем золоте и вовсе представляется неким символом – чего хотели они, то им и было дано. Лично я не осуждаю тебя, сестра. Но… как ты думаешь, одобрит ли Голос расстрел сорока митрополитов в «Хайятте»? О, конечно-конечно. Они злонравны, алчны, развратны. Их образ жизни, благословение руками, что гнутся от тяжести перстней, мало кому понравятся… Я это тоже терпеть не могу. Но УБИВАТЬ?! Сестра, сожалею – твоя самодеятельность зашла слишком далеко. Перед вступлением в Рай «Братство Розы» обязано очиститься от грешных ангелов. Увы, даже у падших есть предел падения.
Ангелы-штурмовики смущённо отодвинулись от вчерашнего командира, как бы делая вид – «мы тут ни при чём». Вокруг Раэль образовалась пустота: никто не хотел иметь с ней ничего общего. Она вдруг вспомнила, как путешествовала по Индии. Иногда на дороге слышался тихий, зловещий звон. Это прокладывал тропу прокажённый, оповещая колокольчиками на шее, что путникам лучше расступиться, отойти, чтобы избежать заразной болезни. Скоро и ей повесят такой колокольчик.
Но несколько в другом виде.
– Хотя… это ведь только моё мнение, и оно довольно спорное, – заметил Мазахаэль с улыбкой Деда Мороза. – Ведь мы не тупые слуги Ада, чтобы слепо подчиняться мнению одного существа? Дорогие братья и сёстры… кто из вас за то, чтобы исключить Раэль из «Братства Розы»? Сообщите нам!
Замешательство ангелов длилось недолго. Одна из девушек (тех, что обсуждали распродажи в Раю) уверенно вскинула руку. Вслед за ней «проголосовала» вторая. Не прошло и половины минуты, как в хрустальном дирижабле вырос целый лес рук – в окружении мягко плавающих перьев.
– Кто против? – взывал Мазахаэль. – Умоляю – выскажитесь!
Молчание послужило ему ответом. Помедлив, блондин поднял руку.
– Я против, – разлился по сфере мягкий голос. – Но, увы, я в меньшинстве.
Раэль тряхнула головой, сверкая глазами. Серебряная броня душила её – хотелось сбросить парадные латы прямо на пол, услышать звон. Ох, как же она ошиблась. Ей надо было не примыкать к движению, а становиться «диким ангелом», оторвой-одиночкой. Но теперь поздно. Второе изгнание для падшего ангела предвещало лишь одно. Она знала, что сейчас последут.
И все вокруг это знали.
Сквозь толпу протискивался ангел в белой маске. Точно такую же совсем недавно носила Раэль – как официальный палач «Братства Розы».
– Прости, сестра. – Голос Мазахаэля дрожал в горести. – Нам всем очень и очень жаль. Мы вечно будем помнить тебя – ту, что вернула нас в Рай. Мы увековечим твой облик – грешной, но храброй Спасительницы в серебряной кирасе. А сколько закажем молебнов в офисах Голоса, так это и за день не перечесть. Преклони колени, бедная сестра. Да сжалится над тобой Голос…
…Ноги Раэль подкосились. Она сама не поняла, как коснулась пола, – сердце рвали обида и боль: у неё не осталось сил к сопротивлению. Ангел в маске встал сзади. Из ножен на поясе скользнула узкая полоска меча…
Экспедиция № 12. Туннель для архангела (Петроград)
…Ленин поднёс к носу яркий фантик и с наслаждением понюхал.
– Дивная вещь, батенька, – закатив глаза, сообщил он Троцкому. – Из Голландии привёз, подарок местных революционеров. Улучшает настроение. А лизнуть обёртку – гениальные образы рождает. Кругом счастье, светлые города и труженики мои портреты несут. Лизнёте?
Троцкий, хрипло кашлянув в кулак, отодвинулся.
– Владимир Ильич, у нас как-никак секретное совещание. Всего через сутки народ на штурм Зимнего побежит, а вы тут фантики лижете. Если уж на то пошло, Крупскую бы лучше лизали, а не эти бумажки…
Ленин бережливо спрятал обёртку конфеты в карман пиджака.
– Архигнусно выражаетесь, товарищ Троцкий, – пробурчал он. – Ох уж ваша извечная любовь к канцеляризму. О чём совещаться? Всё уже на мази. С «Авророй» договорились, в Зимнем лишь две тысячи народу, включая женский батальон Бочкарёвой. Не архисложно справиться, скажу я вам. АнтоновОвсеенко займет почту, телеграф и телефон, а также винные склады. Кстати, спасибо Сталину за совет. Исторически сложилось – у кого винные склады, тот и правит Россией.
Троцкий встал, в волнении прошёлся, глядя на барельефы под потолком. Ангелочки с крыльями внушали ему некоторое отвращение. Из-под двери струился тяжкий дым крепкого «самосадного» табака – Петросовет заполонили солдаты и матросы, ждавшие сигнала.
– Тогда предлагаю заготовить сообщение для прессы о бегстве Керенского. – Сам того не ощущая, Троцкий горячо жестикулировал. – Я ж его знаю – ускользнёт, как налим из рук. Пропишем унизительные обстоятельства бегства? Скажем, что премьер Временного правительства сбежал из Петрограда переодетый в детскую одежду.
Ленин отодвинул чернильницу и рассмеялся. Он смеялся очень заразительно – и даже, пожалуй, больше, чем нужно.
– Да что с вами, батенька? Будто не я, а вы из Голландии вернулись. Оно, конечно, приятно представить Керенского в штанах на лямках и в панамке с помпоном, но таких рослых детей не бывает. Лучше скажем, что он переоделся в женское платье, – и унизительно, и смешно. Хотя это для российской публики. В Голландии такое одеяние – архитипичное явление, даже модное. Прекрасная страна.
– Откуда у вас столько познаний о Голландии? – с подозрением спросил Троцкий. – Вы как из эмиграции весной вернулись, вас же узнать нельзя. Если не ошибаюсь, вы в Швейцарии скрывались?
Ленин с нежностью ощупал шуршащую бумажку в кармане.
– Я туда тайно ездил, через Германию, – мечтательно признался Ильич. – И знаете, Лев Давидович, не жалею. Жизнь заиграла новыми красками. Мак. Сыр. Мельницы. Вот бы и там революцию сделать! Впрочем, я рассчитываю, что после России мы распространим наши идеи на все страны поголовно. По лицензии, хоть и бесплатно.
– Я вам одно скажу, – сменил тему Троцкий, терзаясь завистью к путешествиям Ленина. – Революцию надо летом совершать. Иначе замучаешься потом устраивать парады в слякоть, под дождём.
Ленин глотнул крепкого горячего чаю.
– Летом у нас восстание сорвалось[75], – заметил он, заложив руку за борт пиджака. – Не ждать же теперь год? Сейчас Временное правительство никто защищать не станет. Они – архиговно, а у нас отличная программа для привлечения трудящихся масс. Правда?
Троцкий подумал, что тоже хочет чаю, – но вслух этого не сказал, ибо не хотел экономически зависеть от Ленина. С улицы доносились порывы ветра, переходящие в вой, и пение революционных матросов.
– Программа, Ильич, бесподобная, – причмокнул Троцкий, поправив пенсне. – Фабрики рабочим, земля крестьянам, мир народам – превосходно. Но, на мой взгляд, надо добавить секса. Если в программу включить обобществление женщин, весь Петроград поднимется – юнкеров в Зимнем в яичницу сомнут. И наши поддержат! Например, Коллонтай. Она уже призывала женщин четыре года назад отказаться от ревности к мужику и раскрыть свою сексуальность[76].
– Я подумаю, – пообещал Ленин. – Сначала для вдохновения надо фантик лизнуть. Но вообще тема привлекательная. Взять, например, Надю Крупскую. Почему она никак не раскроет свою сексуальность, а всё очки да пучок в волосах? Ладно, сосредоточимся на революции.