Она вдруг рванулась к Васнецову и, с силой притянув к себе, зарыдала, обнимая за шеи обоих своих спасителей.
— Ребята, спасибо вам! Спасибо вам огромное! Спасибо!
Теперь Николай ощущал растерянность. Что и говорить, Людоед лихо все повернул. Даже за свою злобу стало стыдно перед ним.
— Нам пора, — пробормотал Васнецов. — Мы теряем время.
В обустройстве станции и прилегающего подземелья, казалось, не было никакой системы. Склады не были собраны в определенном месте, а встречались постоянно и где попало. Так же было и с жилыми помещениями. Различные посты тоже были разбросаны по подземелью без всякой логики. Очередным таким постом были десятки деревянных ящиков в тоннеле и столик с погашенной керосиновой лампой. На столике лежал автомат. Рядом, на ящике, расстелив старый матрац, дремал молодой черновик. Без лишних сантиментов и каких-то колебаний Людоед задушил его.
— Напоминает подводную лодку. Маленькую дизельную, — пробормотал Крест, запихивая тело жертвы в щель между ящиками. — Тоже длинная труба, где экипаж спит где придется и все припасы рассованы повсюду. Это хорошо. Нам легче продвигаться. Особенно с той стороны, откуда никто здесь угрозы никакой не ждет.
— Лучше скажи, что ты там за сцену лирическую устроил с этой девкой? — недовольно проворчал Николай.
— Каждый видит то, что хочет. У тебя с лирикой точно проблемы в голове. — Илья усмехнулся. — Я просто вдохнул в несчастную желание жить. Вот и все.
— А зачем? С твоим-то цинизмом это нелогично.
— Вхолостую работать не люблю. Мы ей жизнь спасли, а она жить не хочет. Неправильно это. А тебе, блаженный, надо не за чужим поведением следить, а с самим собой разобраться. То ты сопли распускаешь по поводу и без. То бесишься на пустом месте. Такие заскоки, знаешь ли… Я мог бы махнуть рукой на это дерьмо. Ну, с головой плохо у парня, подумаешь. У кого с ней в наше время нормально вообще. Но на кону стоит многое. На кону стоит все. И исход всего этого зависит и от тебя в том числе. Если тебя так будет швырять из стороны в сторону, то беда случится. Смекаешь?
Васнецов пристально посмотрел на товарища.
— А ты бы и вправду убил ее, когда она сказала, что жить не хочет? А, Крест?
Людоед зло улыбнулся.
— А ты, блаженный, как думаешь?
— Может, ты и меня убить смог бы, если бы решил, что я стал опасен для миссии? — прищурился Николай.
— Можешь не сомневаться.
Васнецов покачал головой, вспоминая измышления собственного внутреннего голоса. Этот убьет. И глазом не моргнет.
— Ну и что ты там себе думаешь? — Ухмылка Ильи словно говорила, что он читает все мысли Николая. Людоед положил руку ему на плечо и добавил: — Просто не давай мне повода, братишка. Вот и все.
Надзиратель тюремного блока в очередной раз ударил старой милицейской резиновой дубинкой по стальной решетке.
— Ну что ты вылупился, мразь! — рявкнул он на одного из шестерых пленных, которых держали тут специально для крещения кровью тех, кто решил примкнуть к черновикам.
Надзирателю по кличке Кукан было всего двадцать шесть лет. Он был черновиком во втором поколении, поскольку вступил в эту банду еще его отец.
Кукан любил заступать на охрану заключенных. Его излюбленным занятием в этой жизни было демонстрировать свое превосходство над теми, кто не мог ему ничем ответить. Другое дело — внешние посты или охота на людей. Там бывало страшно. Там могли убить. А тут он мог вдоволь наслаждаться своей властью и чувствовать себя сильнее других. Вот и сейчас он ходил вдоль клеток с пленными из различных городских группировок и орал на них матом, вещая унизительные для любого нормального человека вещи. Он наслаждался, видя, как они бесятся в клетках, не имея ни сил, ни возможности что-то ему ответить. Если кто-то начинал из клетки огрызаться, то на него выплескивалось ведро с фекалиями. Такого унижения никто не хотел, и все молча слушали, лишь позволяя себе скрежетать зубами и зло смотреть в ответ.
Кукан продолжал развлекаться, то и дело оглядываясь на своего более старшего напарника по кличке Шалый, который сидел в автомобильном кресле, спиной к темному тоннелю, ведущему в тупик, закинув ногу на ногу, и курил самокрутку, одобрительно кивая головой и смеясь.
— Ну что молчите, парашники? — продолжал молодой надзиратель. — Может, кто сказать что в ответ хочет, а? Что, слабо, девочки? Имел я вас, козлы драные! Мам ваших имел, сучки вы гнойные!
— Если бы ты был мужчиной, то открыл бы мою клетку и разобрался со мной по-мужски, один на один, — прорычал пленник, напротив которого остановился Кукан.
— Чего? Чего ты вякнул? Ты сомневаешься, что я мужчина? — Черновик убрал дубинку в сторону и приспустил свои штаны. — На, урюк, смотри. Мужская штучка, а?
Он захохотал и принялся мочиться в клетку прямо на пленника.
— Падла! — воскликнул тот, отскочив в дальний угол и уворачиваясь от струи мочи.
— Глянь, Шалый, как я его!
Черновик, гогоча, обернулся и взглянул на своего подельника.
Тот больше не смеялся. На лице его был испуг. Он нервно сжимал зубами самокрутку, а за его спиной стоял молодой человек в камуфлированной одежде и прижимал к виску Шалого пистолет с глушителем. Из полумрака тоннеля показался еще один незнакомый человек. Он был в черной шинели и в руке держал странного вида меч.
— Когда ты перестанешь ссать, твой кореш умрет, — усмехаясь, сказал Людоед. — Цена его жизни — твоя моча.
Кукан рефлекторно потянулся к кобуре с пистолетом, но Крест быстро прислонил лезвие своего меча к шее бандита.
— Хочешь проверить, у кого из нас реакция лучше? Давай. Ты еще успеешь увидеть, как кровь из твоей артерии брызжет фонтаном, и почувствуешь, как холодное лезвие пробирается сквозь твою глотку. И тогда у тебя не останется ничего, кроме нервных рефлексов. А в этом случае ты не сможешь осознанно выхватить пистолет, снять его с предохранителя и выстрелить.
— Вы кто… Вам чего… — испуганно пробормотал Кукан.
— Ссы, падла, — зарычал Шалый. — Они же меня грохнут сейчас.
— Но… но я больше не могу… Не ссытся…
— А ты рукой подергай, — хмыкнул Николай, держащий у виска второго черновика пистолет.
— Я н-не могу, — всхлипнул молодой.
— Кончай с этим, — кивнул Людоед, и Васнецов тут же нажал на курок. — Отлично.
Крест кивнул и ударом ногой в живот Кукана заставил того отлететь к клетке. Пленник, что находился в ней, тут же накинулся на своего обидчика, просунув руки через решетку и схватив его за горло. Кукан хрипел и дергался меньше минуты. Он не был ни сильным физически, ни сильным духом. Он мог только кричать матом через стальные прутья. Когда же его схватили за горло, он уже был обречен.
— Может, теперь выпустишь нас? — произнес пленник, обращаясь к Людоеду, когда с Куканом уже все было кончено.
— Погоди-ка, — махнул рукой Людоед, с интересом разглядывая неровные фанерные таблички на каждой из клеток. Он качал головой и, как обычно, ухмылялся, читая надписи, сделанные углем на этих дощечках.
— Чего ждать-то? — недовольно бросил другой пленник. — Ключи у того, с дыркой в голове. Выпусти нас.
— Погоди, — повторил Крест. — Так вы из разных группировок? — Муслимиат, — прочитал он надпись на одной табличке. — Славянский союз. — Это уже другая надпись. — Новый Коминтерн… Националисты, коммунисты, белоказаки-монархисты… Слышь, Коля, вот так задачка. Что делать с ними?
— Эй! Что значит, что делать! Выпустите нас! — заорал еще один пленник.
— Потише. — Крест поморщился. — На ваш ор сейчас вся тусия местная сбежится. — Он подошел к двери, которая вела дальше в глубину логова черновиков, и задвинул железный засов. — Если я вас выпущу, то зачем? Чтобы вы снова вцепились друг другу в глотки, как это успешно делали раньше? Вы же ненавидите друг друга в силу исповедуемых вами разных идеологий. Не так, что ли?
— А ты сам-то чьих будешь?
— Я? — Людоед улыбнулся. — Я сам по себе. Но там, где я появляюсь, становится худо. Колян не даст соврать. Да, Колян?
— Точно, — хмыкнул Васнецов, вытирая окровавленный глушитель пистолета. — Всадник апокалипсиса. Только без коня.
— Вот то-то и оно, — кивнул Крест. — Слушайте меня, други. Слушайте внимательно. Слушайте и запоминайте. Времени у нас мало. Причем времени мало не только в данном конкретном случае. Часики тикают, и очень скоро всем на этой планете в последний раз улыбнется смерть. В последний, потому что после этого улыбаться уже будет некому. Жизни уже не будет. А значит, и смерти тоже. Но хорошо ли это? Или нет? Чего будут стоить все ваши идеалы и верования? К чему вы стремитесь? Вы, поделившие друг друга на красных и белых, верных и неверных, обрекаете все, что от нас осталось, лишь на то, что будет иметь только цвет разлагающейся плоти. Вы своей непримиримостью и отсутствием компромиссов и взаимопонимания обрекли остатки человечества на то, что поднимают головы и властвуют такие, как эти поганые черновики. Кому плевать на вашу религию, и ваши ценности, и ваши политические ориентации. Черновики и подобные им твари уводят ваших женщин, ваших дочерей на позор. Они делают из вас мясо. Только ли вина черновиков в этом? Отнюдь. Вы в этом виноваты. Вы этому потворствуете. Забыли историю. Забыли прошлое. Не будем ходить далеко и вспоминать феодальную раздробленность на Руси. Обратимся к последним дням мира. Восток, Запад, третий мир, террористы, демократы, нефть. Нет, мир не должен быть окрашен в один цвет и зиждиться на одних и тех же ценностях, что и всюду. Наш мир пестрел обилием языков и культур, наций и религий. И в том могло быть его очарование. Могло, но не стало. Ведь всем надо было лезть со своим уставом в чужой монастырь. И к чему все это привело? Объяснять, я думаю, не надо? Но вы оказались невосприимчивы к урокам и продолжаете скалиться друг на друга. Что и говорить, черновики в этом смысле оказались умнее вас. Они оказались глобалистами. Потому они сильней и непобедимей. Люди разных наций и религий, разных слоев общества окрасились в один черновой цвет и стали силой, имеющей вас, как хотят. Я их ненавижу. Но они мне симпатичнее вас.