Две тысячи пятьсот метров. Скоро уже три километра будет. Облака все ближе. Дом и земля все дальше. Где-то внизу проносились замерзшие леса. Разрушенные города. Люди, доживающие свой век в мыслях о добыче еды и о том, что надо как-то согреться. Там, внизу, все скверно. А что за этим серым сводом?
Ил-76 влетел в облака. Вот они. Всего в метре. За герметичным корпусом. За толстым остеклением кабины. Те самые облака, которые все эти годы невозмутимо и презрительно взирали на них, выживших, со своей высоты, лишая солнечного света и тепла. Но теперь человек добрался до них и безжалостно таранит корпусом своей стальной птицы, рвущейся ввысь.
Николай испуганно заслонил лицо руками. Все в самолете зажмурились и отвернули лица. Облака кончились неожиданно, и самолет вынырнул из того мрачного мира в совершенно прозрачную ирреальность, прямо навстречу ослепительно яркому диску солнца, которое, словно обрадованное встрече с людьми после многолетней разлуки, казалось, бросилось само им навстречу, спеша заключить путников в яркие объятия своих лучей.
Васнецов не помнил ничего, что было бы настолько чистым, как эта бесконечная пустота разверзнувшейся бездны неба. Темно-синее в зените, все более светлое ближе к горизонту и розовато-желтое там, где чистое небо вступало в борьбу с неприступной цитаделью туч.
— Господи, красота-то какая, — вырвалось у Николая.
Варяг улыбнулся.
— Любуйтесь, друзья. Не скоро нам такое увидеть доведется. Нам ведь опять на грешную землю надо будет.
— Это не земля грешная, — подал голос поднявшийся из нижней кабины Вячеслав. — Это мы грешные.
Он уставился на горизонт, щурясь от непривычно яркого света.
Людоед развернул карту. Посмотрев на нее, он взглянул на часы и на солнце.
— Варяг, давай правее на сорок пять градусов, — сказал он наконец.
— Точно?
— Да. Точно. И держись этого курса. А то на Северный полюс улетим.
— Ты по часам сверялся?
— Да. И время местное. Я свои часы сверял с рейдерами. У них же в Аркаиме какие-то атомные или изотопные, или как их там, у которых погрешность в шесть секунд на миллион лет. Так что доверься мне. Меняй курс.
Самолет продолжал постепенно набирать высоту и при этом чуть кренился вправо, переходя на новый курс. Внизу медленно проплывал ковер непроницаемого облачного покрова. Отсюда он не казался таким мрачным, как снизу. С высоты пяти тысяч метров он выглядел как стелющаяся белоснежная пена. Белее, чем вечный снег там, внизу, в мрачном мире, из которого они вырвались на короткий срок. Ил-76 продолжал набирать высоту. Но все, что они видели вокруг, казалось, замерло, а самолет просто повис, гудя двигателями, на одном месте. Но так лишь казалось.
— Какая высота?! — Варяг вдруг напрягся.
— Семь семьсот, а что? — ответил Васнецов, вынужденный отвлечься от лицезрения всего этого великолепия. Он машинально назвал цифру с табло, даже не отдавая себе отчета в том, какая пропасть сейчас между ним и землей.
На панели что-то заморгало, и монотонный гул двигателей стал несколько иным.
— Что случилось? — спросил Людоед.
— Помпаж! Четвертый двигатель вырубился!
— А на трех нельзя? — спросил встревоженный Сквернослов.
— Нельзя на них нагрузку давать! Все захлебнутся! Воздуха тут мало им! Я снижаюсь!
Самолет снова стремительно рвался к облакам. Но на сей раз не для того, чтобы вырваться из сумеречного плена. А для того, чтобы нырнуть в него. Васнецов поморщился. Неужели опять эта серость? Так не хотелось возвращаться из этих радующих взор и душу чистоты и света в привычный опостылевший мир постъядерной зимы.
— Высота?
— Шесть пятьсот.
— Так. Пробую запустить.
Четвертый двигатель засвистел и присоединился к своим собратьям, снова составив с ними гудящий квартет.
Варяг облегченно вздохнул.
— Кажись, пронесло. Тут все работает как надо. Идем на этой высоте. — Он наконец снова улыбнулся. — Хорошо, что на этом самолете автоматика установлена. Я мог и не успеть сообразить. Автомат сам двигатель вырубил.
— А если бы не автомат? — спросил Николай.
— За несколько секунд температура газов в турбине возросла бы. Ну и сорвавшийся поток воздуха еще. Короче, двигатель мог разрушиться. Я бы просто мог не успеть среагировать. Странно вообще. На такой высоте и помпаж. — Яхонтов потер ладонью бороду. — Хотя чему удивляться после всего, что было. Атмосфера разрежена ближе к земле теперь. Тут главное — с перепугу не увеличивать тягу остальных двигателей, компенсируя потерю одного. Иначе помпаж накроет их всех. И привет. Если не взрыв двигателя, то в любом случае скорость постепенно упадет до критической. Скорость сваливания. И будем лететь, как рояль с двенадцатого этажа. Только дольше и трагичнее.
— Сплюнь, — нахмурился Вячеслав.
Николай слушал Варяга и все эти странные термины и чувствовал дискомфорт, оттого что не мог толком понять, о чем речь.
— Слушай, Варяг, расскажи про все это, — сказал он.
— Про что?
— Про то, как самолетом управлять. Про скорость сваливания и все остальное.
Яхонтов усмехнулся.
— Ишь ты. Ну ладно. Кому-то ведь свои знания передавать надо. Чай немолодой уже. Короче, слушай. На самом деле ничего сложного в этом нет, как может показаться на первый взгляд. Сложно все вот это барахло. — Взмахом руки он указал на бесчисленное количество приборов. — А вот взлететь и лететь — это как на велосипеде. Слушай, короче…
Николай слушал внимательно, то и дело поглядывая на элементы приборной панели, про которые упоминал Варяг. Но при этом он еще и умудрялся продолжать свое любование чистым небом.
— До захода солнца успеем? — спросил Людоед. — Не в темноте ведь садиться.
Варяг сверился с картой, часами и цифрой пройденного в полете расстояния.
— Должны успеть. Я увеличу тягу двигателей. Прибавлю скорости.
— А топлива хватит?
— Садиться будем на парах, — усмехнулся Яхонтов.
Солнце уже давно не светило в лицо. Оно было теперь где-то позади и снижалось к горизонту, отчего линия, разделяющая тучи и небо, окрашивалась в огненные багряные тона. Небесный зенит стал еще темнее, и наверху появились странные светящиеся точки. А чуть справа от курса самолета, на ладонь выше от горизонта, странный тусклый полумесяц.
— Это луна? — с замиранием сердца спросил Николай.
— Она самая. — Яхонтов кивнул.
— Ребята так на ней и не побывали. — Сквернослов вздохнул. — Бедные Андрей и Юра, земля им пухом.
— А это звезды? — Васнецов устремил взгляд на мерцающие точки в зените, которых становилось все больше.
— Звезды, — подтвердил Людоед. — Варя, мы так в ночь скоро влетим. Имей в виду.
— Я знаю. По моим прикидкам, будет вечер, когда садиться придется. Снег не даст быстро стемнеть. Да и посадочно-рулежные фары есть. Разгляжу, куда падать… Садиться, в смысле… — Яхонтов тихо хохотнул.
— Варяг! — воскликнул до этого момента спокойный Крест. — Посмотри! Посмотри слева! На восемь часов!
— Что там? — Искатель повернул голову в указанном направлении.
— Это же инверсионный след! Полосу видишь?!
— Где?
— Выше смотри! Это след от самолета! Разве нет?!
Варяг задумчиво уставился на белую полосу, горизонтально перечеркивающую треть неба. Полоса кончалась, если, конечно, она кончалась, уже за пределами видимости из кабины пилотов.
— Далеко и высоко, — пробормотал Яхонтов. — Как думаешь, сколько у нас было шансов после двадцатилетия деградации и разрухи взлететь и столкнуться со следами другого самолета? Один из миллиарда, не больше. Это не инверсионный след.
— И что это, по-твоему? — спросил Сквернослов.
Варяг пожал плечами.
— Наверное, перистое облако.
— Наверное? — ухмыльнулся Крест. — То есть ты не уверен?
— Ну, я видел давным-давно перистые облака. Еще когда на МиГе летал.
— И какие они?
— Они перистые. — Варяг снова пожал плечами.
— Это понятно. Похожа эта полоса на перистые облака?
— Вроде похожа. Я же говорю, давно видел. Сам посуди, Илья, откуда самолету взяться?
— А мы откуда взялись? — подал голос Николай.
— И то верно, — кивнул, соглашаясь, Вячеслав.
— Может, я схожу в кормовую кабину стрелка и посмотрю? — предложил Людоед.
— Поверь мне, Илья, с такого расстояния ты и в бинокль не различишь самолет, если он там есть, — ответил Варяг и включил радиопереговорное устройство. — Какие цифры на борту, кто помнит?
— Девятнадцать тысяч семьсот один, — сказал Крест. — А что?
— Ну, надо ведь как-то представиться, — ухмыльнулся Яхонтов и произнес в микрофон: — Внимание! Говорит грузовой борт девятнадцать тысяч семьсот один! Нахожусь на высоте шесть тысяч пятьсот метров! Всем, кто меня слышит, ответьте.
Он закончил говорить и включил громкую связь. В ответ слышалось монотонное, с редкими перепадами, шипение.
— Внимание! Говорит грузовой борт девятнадцать тысяч семьсот один! Нахожусь на высоте шесть тысяч пятьсот метров! Всем, кто меня слышит, ответьте! — повторил Варяг. — Меня кто-нибудь слышит?
Монотонное шипение продолжалось еще около минуты, как вдруг шум из динамика стал усиливаться. Поначалу показалось, что это Варяг делает громкость выше, но это было не так. Шум становился все громче, и сквозь шуршание пустого эфира стала слышна какая-то басовитая пульсация. Динамик зарычал какофонией низких и шипящих звуков, и сквозь этот звуковой хаос прослушивалось нечто ужасное, произносящее пронзительным и долгим утробным рыком:
— ХХХА-А-АРРРРП!!!
— Вы слышали?! — заорал Николай. — Вы это слышали?!
— Что именно? — Варяг нахмурился.
— ХАРП! Оно сказало: ХАРП! — продолжал кричать Васнецов, но динамик стих и снова наполнился монотонным шипением безмолвного эфира.
— Черт, а я надеялся, что мне показалось, — пробормотал Сквернослов, нервно стуча себя кулаком по подбородку.
— Так. Ну-ка всем успокоиться, — резко и громко произнес Людоед. — Такие глюки бывают в радиоэфире. Скорее всего, это солнечная буря. Скажи, Варяг?