— Но почему? — пробормотал он.
— Почему? А зачем вы нам тут нужны? Вы набросились с жесткой критикой на наш режим. На наш уклад жизни. На нашего лидера. И вам еще повезло, что вы в изоляции и о вашей позиции не знает народ Новой Республики. Уж поверьте, они за такое потребуют сурового наказания. И, учитывая вашу позицию, мы не собираемся тратить на вас наши ресурсы. Вы клеймите наш строй, и при этом мы должны обеспечивать вас едой, водой, теплом? Все это является достоянием нашего народа, который своим потом и своей кровью достиг тех условий жизни в постъядерной зиме, которые мы имеем. Мы не собираемся привлекать людей, у которых и без этого забот хватает, на вашу охрану. Посему вам лучше уйти. Может, в Легионе Гау вы найдете свое счастье. Это, конечно, не в наших интересах — пополнять ряды злейшего врага. Но для вас мы делаем исключение.
— А мои товарищи?
— А что ваши товарищи? Они не высказывают недовольства. Они пришли к нам с конкретным делом, а не нравоучениями. Их просьбу и проблему мы будем рассматривать и изыскивать пути для решения. Они остаются с нами.
— Мне надо с ними поговорить…
— Вы не будете с ними говорить. Это исключено. Они вообще до поры не будут знать о вашем уходе. Сейчас это ни к чему.
— Тогда я никуда не пойду! — резко заявил Николай.
— Вы очень непоследовательны, молодой человек. И боюсь, этот вопрос решен. Если не пойдете сами, применим силу. У нас ведь тирания. — Последнюю фразу он сдобрил насмешливой улыбкой.
— Послушайте! Я знаю Варяга и Славика с детства! Я не могу так просто уйти от них!
Комиссар покачал головой и, повернув голову к двери, крикнул:
— Конвой!
Снегоход был в своей стихии. Он уверенно ворчал двигателем и мчался в ночи между деревьев глухой заснеженной тайги. Позади гудел еще один снегоход. Роскошный кортеж получился. Николай слышал его, но не видел. Глаза у него были завязаны. Всю дорогу, что он молча проклинал комиссара и Старшину за такое изгнание, его не покидала мысль, что, быть может, его просто везут на расстрел. Его проснувшийся внутренний голос твердил то же самое.
«Ну все, братец, отвоевался. Хлопнут тебя сейчас из-за твоей дурости, и пропадешь в безвестности», — насмехался внутренний голос.
Васнецов размышлял над тем, стоит ли выпрыгнуть из машины или нет. Он ничего не видел из-за чертовой повязки. В прыжке он мог разбиться о дерево или попасть под идущий следом снегоход. Но бежать от своих соглядатаев он хотел во что бы то ни стало. Однако события опередили его мысли. Вскоре машины замедлили ход и потом вообще остановились. Кто-то толкнул Николая в снег, и он упал.
«Вот и все, — пронеслась в голове режущая нервы мысль. — Все».
— Лежи и не рыпайся, — рявкнул голос.
— Неужели вот так просто отпустим? — послышался другой голос.
— Комиссар сказал.
— Но почему?
— Да не нашего ума это дело. Вот и все.
— А это не связано с тем переполохом, что вечером был?
— А что за переполох был?
— Ты что, тревогу не слышал?
— Я на дальнем в патруле был. С этой тарахтелкой разве что услышишь? Так что случилось-то?
— Говорят, Ежов сбежал.
— Что? Кто сбежал? — Спрашивавший был удивлен.
— Ежов.
— Ежов? Тот самый Ежов?
— Ну… — Отвечавший тихо засмеялся. — Других Ежовых у нас, слава богу, нет. Тот самый.
— Куда сбежал?
— А куда тут бежать? К титорасам, конечно.
— Но как же так? Он же такой пост занимал! Неужто он крыса?
— То, что он крыса, и так было ясно. Но я вот слыхал, что терпение у товарища Старшины лопнуло. Много гадостей сделал этот Ежов, и было велено его арестовать. Но он как-то понял, что песенка его спета, и деру дал.
— Вот сука… кто бы мог подумать…
— Я вот одного не могу понять. Ну, мы, простые люди, давно знали, что Ежов просто палач голимый. Отчего его Совет и Старшина терпели? Почему только сейчас его решили за глотку взять?..
— Погоди…
— Что там?
— Кажется, все. Наше дело сделано. Валим.
— Вижу. Поехали.
Двигатели снегоходов снова заурчали.
— Эй! Э-э-эй! — заорал Николай. — А как же я! Куда вы?!
Ответа не последовало. Ревя двигателями, солдаты умчались прочь, и Васнецов остался один на один с мраком повязки, ледяным холодом и завываниями порывов ветра. Разумеется. Он этого не учел. Они просто оставили его умирать на холоде. Зачем тратить патроны? Надо просто кинуть связанного человека в снег, и все. Холод ядерной зимы сделает все остальное, собирая свой урожай жертвенных людей-овец. Даже страшно не было. Было безумно обидно за такой финал. Было стыдно перед друзьями за свое поведение. Сейчас он надеялся лишь на одно. Чтобы с ними было все в порядке. Он этого очень хотел. Сейчас, перед лицом неминуемой смерти, он мысленно просил их о прощении и желал им надолго его пережить. А за себя было безумно обидно…
— Ко-о-ля… — разнесся шорох совсем рядом.
Он вздрогнул. Какой странный звук у этого очередного порыва ветра.
— Коля…
Это был шепот Раны, и ее ледяное дыхание и холодное прикосновение окутали его. Нет. Это всего лишь ветер. Или все-таки Рана? Чего ей надо? Если он сейчас умрет, то они встретятся на том свете, если все это, конечно, не глупые суеверия… А может, он уже умер? Да вроде нет. Он чувствовал свое тело. Связанные за спиной руки совсем затекли. Но он даже замерзать пока не начал. И вообще, если его хотели насмерть заморозить, то зачем комиссар велел ему тепло одеться? А это что за звук? Кто-то идет? Точно! Снег хрустит. Зверь? У каких зверей снег под ногами хрустит? Точно не у хищников. Хотя кто их знает, новых хищников… Да нет. Это не зверь. Этот хруст похож на человеческие шаги. Снегоступы. Точно. Это снегоступы. Шаги стали слышны совсем близко, и вдруг все затихло. Николай напрягся, пытаясь расслышать еще что-нибудь. Кто-то шмыгнул носом. Сделал еще шаг.
— Ты часом не помер? — послышался голос.
— Нет, кажется, а что? — ответил Васнецов после паузы.
— Вставай тогда. Чего валяешься?
— А вы кто?
— Сейчас узнаешь.
Человек подошел и помог встать на ноги. Затем сорвал с Николая повязку. Была глубокая ночь, и человека было трудно разглядеть. Тем более что он светил в лицо фонарем. Только когда незнакомец направил луч света на следы снегоходов, Васнецов смог разглядеть, что это был кто-то в натовской униформе для арктических широт.
— Интересно как, — пробормотал он. — Тебя, значит, тупо выкинули?
— Вы легионер Гау? — спросил Васнецов.
— Я рейнджер периметра Гау. А ты что за ком с горы?
— Я Николай Васнецов. У меня ваша листовка, в нагрудном кармане. Это же пропуск.
Человек поморщился.
— Николай. Васнецов. Ну-ну.
— А вас как зовут?
— Я капрал Вейнард.
— А… — Васнецов замялся. — Вы что, не из России?
— Какая еще Россия? — Капрал еще больше поморщился. — Нет такой страны. И мы не носим в Легионе этих рабских славянских имен.
У Николая все похолодело от этих слов.
— Но почему…
— Ты глупых вопросов не задавай. — Вейнард извлек из его кармана листовку и, развернув, посветил на нее фонарем. — Ну да. Наша писулька. Однако ты второй за эту ночь. Плохо вам у Старшины, да?
— Они меня сами выгнали, — развел руками Николай.
— А вот это ты никому не говори. Любой ребенок Гау знает, что старшинисты так просто не отпустят. Да еще с листовкой. Тебя бы к стенке поставили.
— Да, но…
— Рот прикрой пока, — совершенно спокойно говорил капрал. — И слушай внимательно. Ты бежал. Тебя не привезли, а ты бежал. Никаких снегоходов не было. Ты бежал к Гау и наткнулся на меня. Я тебя поймал. Ты все понял? Если в ТАЙПОЛе узнают, что старшинисты привезли тебя к границе с нашей листовкой и просто отпустили, то окажешься в пыточной. Не бывает так, чтобы они отпустили предателя, выкинув у границы. Запомни это. Запомнил?
— Да, — пробормотал Николай, растерянно тряся головой.
— Вот так-то лучше. Пошли.
Васнецов побрел по снежной глади, накрывающей замерзшую реку Лену, и думал теперь о том, что не просто так комиссар выгнал его из Новой Республики. Этот капрал Легиона Гау знал, что они его сюда привезут и оставят. Знал, когда и куда за ним прийти. И старшинисты знали, что его заберут здесь. Вейнард как-то связан с людьми Старшины. Все это была какая-то комбинация комиссара. Иначе почему капрал дал ему совет молчать о том, что на самом деле произошло? И как со всем этим связан Ежов? Неужели тот самый Ежов, что его допрашивал, мастер грязных дел во имя режима Старшины, бежал к Гау?
17ЛЕГИОН
Теперь это был невероятно худой и длинный человек. Казалось, что даже его лицо кто-то вытянул. Возраст его определить вообще было сложно. А вот помещение похожее. Сырой потолок. Стол. Серые бетонные стены. Только вместо плаката про болтунов белое полотнище с черным кругом, в который был вписан треугольник с глазом. Николай почему-то ожидал увидеть именно такое помещение, в подобном которому его недавно допрашивал Ежов. И когда с него сняли повязку, надетую на глаза Васнецова капралом Вейнардом, он нисколько не удивился. Удивлялся он только внешности этого субъекта в мундире мышиного цвета, поверх которого был одет белый фартук. Худой держал в руках какой-то металлический измерительный прибор и странного вида лекало.
— Так-так, — прокряхтел он писклявым голосом. — Неплохо. Н-да. Неплохо.
— Что скажете, Гау-Дарвин? — раздался низкий хриплый голос позади.
Николай не мог повернуть голову, поскольку на нее был надет каркас из металлических хромированных трубок. Худой что-то покрутил на этом каркасе, отчего заныли виски, и приложил лекало.
— Ну, что сказать, Гау-Гота, — снова прокряхтел он после своих манипуляций. — У него хороший череп. Правильный череп. Он не мутант. Хотя невежда и дикарь, что неудивительно, учитывая, что он пришел от этих варваров.
— Такой ли он невежда, если решил покинуть этот старшинистический свинарник и прийти к нам, свету новой цивилизации?