— What the fuck is going on here? — заорал он на чернокожих. — Tomas! С. J.! What the fuck?!
— These fucking Russians bastards called me nigger! You can believe it?! — ответил первый.
— They foreigners! They don't have brothers and they don't know what nigga means! — кричал на них бородач, обильно жестикулируя. — Be cleaned from here! Out!
— Fuck you men! — завопил на него второй.
— Last time I warn!
— I said fuck you! White asshole! Am gonna fuck you! And fuck your momma and fuck your sister!
— Fuck yourself, stupid idiot!!! — Бородатый сорвал с плеча автомат и щелкнул затвором.
— Enough!!! — раздался в конце коридора чей-то бас.
Трое споривших людей тут же притихли. К ним неторопливо вышагивал пожилой чернокожий человек в теплой егерской униформе. Волосы его были седыми и непривычно смотрелись на темной голове. Его большие глаза буквально источали ум и авторитет. Он остановился в двух шагах от спорившей троицы, и его брови поднялись, собрав лоб в гармошку. Он вопросительно смотрел на своих соплеменников.
— Mister Rayman, ser, — пробормотал первый чернокожий, которого, судя по всему, звали Томас. — Whis people…
— I said enough, — строго сказал Рэймен, перебив Томаса. — Go out. Now.
И все трое торопливо стали уходить. Чернокожие бросили на пленников злобные взгляды, но охранник с автоматом толкнул их ладонями в спины, заставив уходить быстрее, и вышел вслед за ними.
Пожилой Рэймен вздохнул и внимательно посмотрел на пленников. Покачал головой, о чем-то задумавшись, и вдруг улыбнулся.
— Stravstvoite… — выдавил он. — Mine delay wamvreda…
Варяг удивленно уставился на этого человека. Похоже, тот попытался произнести что-то по-русски.
— Ну здравствуйте, — улыбнулся в ответ Яхонтов. — Вы говорите по-русски? Ю спик рашшен?
— No. — Тот развел руками. — A little. Pair of words has learnt on a phrase book.
— Ай андэстэнд, — кивнул Варяг и указал рукой на Славика. — Ви нид э медик. Нид хэлп.
— О. К. — Рэймен кивнул. — I will think that it is possible to make. And now I ask me to forgive.
Сказав последнюю фразу, он снова кивнул, опять улыбнулся и ушел.
— Вроде не все так плохо, — пробормотал Варяг, взглянув на своих товарищей. — Этот, похоже, важная шишка здесь. И помощь обещал. Так что волноваться нечего.
— Волноваться, говоришь, нечего? — усмехнулся Вячеслав. — А чего мы тогда в клетке? Чего те два гуталина пистолетом размахивали и орали?
— А орали они по твоей милости, Славик. Запомни раз и навсегда, нельзя при чернокожих произносить слово «негр». Понял? Это для них страшное оскорбление.
— А как их называть? Откуда я знал?!
— Славик! Ты меня понял?!
— Да понял я, понял.
— Hey Russians! — В коридоре снова показался бородач, который выпроваживал беснующихся Томаса и Си Джея. — Of what you thought? Why them so called?
Он остановился у клетки и, разведя руками с растопыренными ладонями, вопросительно посмотрел на Варяга.
— Что он хочет? — спросил Николай.
— В рыло, — буркнул Сквернослов.
— Славик, заткнись, — рыкнул на него Яхонтов. — Он все о том же. Дескать, зачем двух достойных людей нехорошо обозвали. Ну не хотели мы. Так получилось, — сказал он американцу. — Ай эм сори. Форс-мажор… или как это по-вашему сказать…
— А-а-а, — протянул досадливо американец и, раздраженно махнув рукой, удалился как раз в тот момент, когда за его спиной возник еще один человек.
— Блин, не тюрьма, а проходной двор какой-то, — проворчал Сквернослов, глядя на него.
Новый человек тоже был далеко не молодым. Лет шестьдесят. Его жилистое, лицо будто выточили из камня, при этом грубовато исполнив широкий разрез рта с тонкими губами. На голове большая залысина, обрамленная коротко стриженными седыми волосами. Больше всего поражали глаза этого человека. Постоянно навыкате. Взгляд жутковатый, словно этот человек однажды заглянул по ту сторону чего-то ужасного и это врезалось в его разум на всю жизнь, и блеклые тени увиденного преследовали его постоянно. Николай с интересом смотрел на этого человека. Что он мог увидеть когда-то? Неужели он мог увидеть больше, чем он, Николай, видел в Надеждинске, в московском метро или гадовнике, в кантине олигарха или Котельниче? Мог ли этот человек видеть то же, что видел Николай там, где должен был быть Киров? Нет. Никто не повидал столько, сколько он повидал в Уральских горах и Ганиной яме, на станции метро «Площадь 1905 года» в Екатеринбурге и в логове Легиона Гау… Тогда отчего у него такие глаза? Может, так кажется из-за того, что у него практически не было бровей, а кожа на их месте все время нахмуренно стянута?
Васнецов заметил, что Варяг внимательно смотрит на одежду этого странного человека. На незнакомце было что-то вроде видавшего виды пилотского комбинезона с еще оставшимися какими-то нашивками на рукавах и прямоугольной нашивкой на груди с надписью «J. Tibbets».
Яхонтов медленно поднялся и, подойдя к клетке, тихо спросил:
— Ю а пайлот?
Незнакомец поднял одну бровь.
— Yes, — коротко ответил он.
— Ага. Понятно. Коллега, значит, — пробубнил сам себе Яхонтов. — Эйр форсе? — задал следующий вопрос Варяг.
— Yes, — монотонно повторил человек.
Варяг пристально посмотрел на нашивки и вдруг вздохнул тяжело. Что-то нехорошее он увидел в этих нашивках. Незнакомец опустил голову и, проследив за взглядом Яхонтова, посмотрел на свой рукав. Затем поджал губы и закивал головой.
— B-Fifty two. Nuclear bomber, — хрипло сказал он.
— Что? — прищурился Вячеслав. — Что-что он сказал?
— Он летчик. Пилот стратегического ядерного бомбардировщика Б-пятьдесят два, — мрачно произнес Варяг.
Больше вопросов можно было не задавать. Теперь стало предельно ясно, отчего у этого человека такой взгляд. Он кидал бомбы, пускал ракеты… Все оружие, которое он применял тогда, было ядерное. И сколько городов мог выжечь один такой бомбардировщик? Из курса военной подготовки на занятиях в родном Надеждинске Васнецов помнил, что Б-52 самый большой стратегический бомбардировщик. Ему не уступал только легендарный Ту-160, но их были единицы, а американских монстров — сотни. Да. Это был самый грозный самолет в эпоху всеобщего самоубийства цивилизации. Значит, он даже больше того «Медведя», которого они нашли в самом начале своего путешествия по Аляске.
Значит, и ядерной смерти он брал на борт больше. И применил все. И теперь этот человек, всю жизнь, наверное, думающий о миллионах тех, кого убил, пришел поглазеть на тех, кто, не смотря на его усердный труд, все-таки выжил. Любопытно, конечно… Вот они какие… русские, которые спаслись от его бомб…
Николай вспомнил Людоеда. И впервые почувствовал облегчение оттого, что его тут не было. Какие муки мог испытать Илья здесь, среди тех, кто выжил после обрушившихся на них ракет, среди которых были и те, что он запустил! Каким бы злым и бессердечным циником ни казался Крест, для него это было бы очень и очень непросто.
Вячеслав медленно поднялся с деревянных нар, поморщился, ступив на больную ногу, подошел к решетке и улыбнулся.
Незнакомец понял эту улыбку и сделал шаг назад как раз тогда, когда Сквернослов резко выставил обе руки через решетку, попытавшись схватить этого человека.
— Тварь! — заорал Сквернослов, изо всех сил пытаясь дотянуться до летчика Тиббетса. Но тщетно. — Иди сюда, мразь!
Человек встал на безопасном расстоянии и продолжал смотреть без злобы или раскаяния. Просто смотрел своими, словно стеклянными, глазами без всяких эмоций.
— Славик, прекрати!
Варяг схватил Сквернослова и попытался оттащить от решетки, но в Вячеславе сейчас бушевала такая буря ярости, что Яхонтов просто ничего не смог сделать.
— Тварь! Падаль! Убью, сволочь! Палач! Мразь! — кричал Вячеслав.
— What now! — В коридоре снова появился бородач.
— Nothing. It is my fault. Forgive me, — пробормотал летчик и, махнув охраннику рукой, быстро удалился.
— As all it has bothered me. Madness, — проворчал охранник сам себе и снова исчез за дверью.
Славик обмяк и медленно опустился на пол, резко обессилев.
— Варяг, зачем мы здесь? — просипел он, плача. — Черт подери, найди мне хоть одну причину, почему мы должны находиться среди гадов этих. Я же их ненавижу. А этот. Он же палил мою страну. Он выжег мой мир… Только не говори, что мы здесь из-за меня и моей травмы. Не говори мне этого…
— Тогда мне нечего сказать, — вздохнул Яхонтов. Он помог раненому товарищу лечь на нары и сам сел в углу, откинувшись спиной на стену.
Наконец воцарилась тишина, и больше никто не тревожил их своим присутствием. За ширмой в клетке напротив кто-то тихо чавкал, поедая крошки из пакетика, брошенного Томасом. Где-то в дальнем углу изредка падали с потолка капли воды. Снаружи, за приоткрытой дверью коридора, были слышны мужские голоса. Видимо, группа людей сидела за столом и что-то живо обсуждала. С другого конца коридора слышался далекий удушливый кашель.
— Варяг, — тихо и лениво проговорил Николай.
— Чего? — так же лениво ответил задумчиво смотрящий в заплесневелый потолок Яхонтов.
— Тебе его голос знакомым не показался?
— Чей?
— Летчика этого…
— Не знаю. И где мы могли его слышать?
— По радио. Это… Радио Хоуп-Сити. Мне кажется, что это он там говорил. Значит, мы действительно в Хоуп-Сити. А отсюда до ХАРПа сто километров. Даже меньше. Все, Варяг. Мы дошли. Осталось поднести бомбу. — Васнецов прикрыл глаза. — Только как теперь это сделать?
— Вот сейчас подойдет к клетке Людоед, бряцая пулеметом, — тихо, почти плача, проговорил Сквернослов. — И скажет: мужики, какого вы хера валяетесь на нарах? Осталось-то с гулькин хрен. Пошли, скажет, разнесем все к чертям и заживем спокойно… Наконец-то… Дошли… Представляете, что чувствовали Юра и Андрей, когда через пятнадцать лет оказались дома? А дома нет. Пусто. А потом собственная дочь родного отца… раз — и в голову. А потом я какого-то хрена полез на эту дуру… А потом ее Илья застрелил… А потом зверюга какая-то Юру порвала… А потом и Людоед сгинул… Какого хрена, мужики! Все из-за этого пидора на своем бомбардировщике! Из-за него и тех, кто все это развязал! Какого хрена мы здесь делаем! Какого! Что космонавты чувствовали, когда дошли?!