— Donald Hornet, — произнес он бодрым хриплым голосом. Затем улыбнулся и добавил: — С.I.A.
— Тот самый, церэушник, значит, — кивнул Варяг и протянул ему руку. — Корнал Яхонтов.
— Кого ты корнал, Яхонтов? — пробубнил, взглянув на него, Сквернослов.
— Это полковник по-ихнему, балда, — ответил Варяг.
— А думаешь, стоит им говорить, что ты военный?
— С этими тремя, я думаю, надо играть в открытую. Тем более что жетон мой, что на связке ключей был, у них теперь. Да и еще кое-что…
— Ну-ну, — вздохнул Вячеслав и протянул Хорнету руку. — Я Славик. Приветствую тебя, проклятая клешня империализма.
— Spasibo. I am, nemnogo ponimay po-russki, — проговорил церэушник, продолжая хитро улыбаться.
— Ах ты, черт. Везет же мне на вас, — дернул головой Вячеслав.
— Николай, — представился Васнецов, протянув руку Дональду.
— Nick? — Хорнет подмигнул Николаю, пожав его руку.
Тем временем Рэймен что-то тихо сказал двум чернокожим, которых Сквернослов развлекал карточными фокусами. Те поднялись и стали выходить.
— I like you, dude! — весело произнес Томас, хлопнув на прощание Славика по плечу.
— Господа, вы присаживайтесь, — заговорил Лазар. — Сейчас будет весьма обстоятельная беседа. А я буду, соответственно, переводить. Сейчас придут оппоненты наших друзей. Я попрошу вас быть сдержанными и осторожными. Господину Рэймену было непросто добиться принятия решения об оказании медицинской помощи вашему раненому другу. И сейчас на повестке будет вопрос о том, чтобы изменить ваш статус пленников на более благоприятный для вас.
— Понятно. — Варяг потер бороду, садясь на стул. Николай присел рядом.
Американцы сели с другой стороны стола. В помещение вошли еще трое. Невысокий, с одутловатым лицом и сверкающей в свете ламп лысиной человек в меховой безрукавке поверх плотного серого свитера. Следом худющий высокий, сгорбившийся человек с длинными черными волосами и в больших очках. Выглядел он достаточно молодо. Казалось, что ему меньше сорока. Хотя наверняка это впечатление обманчиво. Просто этого человека молодила некоторая женоподобность внешности. Замыкала шествие рыжеволосая толстая женщина в годах с каким-то злым выражением лица, враждебность которого подчеркивали сильно опущенные уголки маленького рта.
— Господа, прошу вашего внимания. — Лазар кашлянул в кулак и поправил очки. — Окружной судья Эдвард Линч, канадский журналист Филипп Даладье и Мадлен Раковски… э-э-э, бывшая спортсменка по фигурному катанию.
— Некислую фигуру она себе накатала, — тихо усмехнулся Сквернослов, явно удивленный тем, что в нынешние времена можно быть настолько толстой. — Со жратвой тут проблем, смотрю, нет.
— Славик, заткнись уже наконец, или я попрошу увести тебя отсюда, — процедил сквозь зубы Яхонтов.
— Сорвалось, — пробубнил недовольно Сквернослов.
Вновь вошедшие расселись вдоль дальнего края стола.
Женщина бросила ненавидящий взгляд на русских.
Лазар придвинулся ближе и тихо проговорил:
— Господа, я постараюсь перевести вам все…
— И все же, Морган, стоит ли тратить наше время на этих людей? — недовольно проговорил лысый окружной судья, обращаясь к Рэймену.
— Вы куда-то торопитесь? Вам есть чем занять ваше время? — Чернокожий рейнджер улыбался.
— Оставьте ваш сарказм. Меньше всего мне хочется сидеть в обществе этих русских и выслушивать ваши доводы в пользу сохранения им жизни.
— Чертовы варвары, — фыркнула Мадлен.
— Надо признать, справедливости ради, что как варвары поступим мы, если огульно будем обвинять этих людей во всех наших бедах, — покачал головой Дональд Хорнет.
— А кого нам обвинять?! — взвизгнула Раковски. — Кого, черт вас подери?! Они напали на нас! Они разрушили наш мир! Посягнули на нашу свободу! На наш образ жизни!
Дональд надул щеки и демонстративно сделал громкий и долгий выдох.
— Не паясничайте! — Мадлен от этого рассвирепела еще больше. — Вы тоже виноваты! Вы прошляпили их приготовления! Вы недооценили их угрозу! Вы же офицер ЦРУ, будьте вы прокляты! Они еще за несколько лет до войны бомбили Джорджию, а вы палец о палец не ударили, чтобы противостоять этому дикому медведю!
— О господи, — вздохнул Рэймен и прикрыл лицо ладонью. — Миссис Раковски, — устало проговорил он, — я уже не один раз объяснял вам, что они бомбили не штат Джорджия, где жила ваша бабушка, а бывшую советскую провинцию, которая на нашем языке тоже называется Джорджия. И это не в нашей стране, а в тысячах миль отсюда, на границе с их страной.
— Но они бомбили ее! Как варвары! Зачем?!
— Черт возьми, я не знаю зачем! — рявкнул Морган. — Это было в другой жизни, в другую эпоху, в другом мире! Я не знаю, зачем они ее бомбили! Равно как не знаю, зачем мы бомбили Ирак или сербов! Не знаю!
— Но это разные вещи, — развел руками Линч. — И вы не смеете так говорить. — Судья пригрозил пальцем. — Вы, Морган, известный в свое время смутьян. Вы же армию бросили из-за своей неприязни к нашему, американскому обществу. А теперь ваши симпатии к этим большевикам наводят на мысль, что вы изменник.
— Эдвард, ты всегда был тупицей, — покачал головой Рэймен. — Я любил Америку больше, чем все вы, горе-патриоты, носящиеся с идеей особой мировой миссии нашей страны. Да, я любил и люблю свою страну. Даже несмотря на то, что мой дед подвергался побоям просто за цвет кожи и сгинул в какой-то канаве с петлей на шее. Даже после того, что моему отцу не давали учиться из-за того, что он чернокожий, но зато отправили во Вьетнам. И когда он отказался убивать вьетконговцев, заявив, что ему в них не за что стрелять, ведь они не называют его ниггером, то оказался за решеткой. Но я любил и люблю Америку за то, что нашлись люди, которые вышли на улицу и заставили власти смягчить приговор. За то, что нашлись в этой стране сила и воля изменить отношение общества к таким, как я. За то, что в конце концов президентом этой страны смог стать чернокожий. Просто за то, что я здесь родился. А для вас, Эдвард, и для таких, как вы, наша страна, ее потенциал и ее народ были лишь инструментом. Кулаком, которым вы били всех, кто был, по вашему мнению, в чем-то не прав. Кто был не похож на вас. Кто смел не прислушиваться к вашему, зачастую порочному и лживому, мнению. И понял это я давно. Когда был там. В городе Фалуджа. Нам говорили, что они делают оружие массового поражения. Но они там умирали от голода из-за наших многолетних санкций. Они там едва справлялись с производством хлеба, и у них не было элементарных лекарств, чтобы лечить своих больных. А нам говорили, что такое со своим народом сделал их диктатор. Нам говорили, что мы принесли им свободу, но я видел, что с нашим приходом там распоясались анархия и смерть. Нам говорили, что мы избавили их от тирана, но я видел, что мы убили не меньше, чем тот тиран, по которому многие из них тосковали. И после того как я видел, что творят многие парни, носящие такую же форму, что и я, в этой чужой стране, я решил, что мне не место в армии Соединенных Штатов. Я не мог и не хотел быть частью ничем не мотивированных убийств мирных жителей, издевательств над пленными и незаконно арестованными и банальных изнасилований. Вы, Эдвард, были в Ираке? А я вот там был. Так что не учите меня жизни и не пытайтесь меня в чем-то уличить.
— Большая ошибка, что вы были избраны членом совета Хоуп-Сити, — брезгливо заметила Мадлен.
— Я был избран людьми этого города. Если вам что-то не нравится, то выступите перед народом. И скажите народу, что он не прав. — Морган ухмыльнулся.
— Да, Мадлен. — Дональд улыбнулся. — Он был избран. Да и он в этом городе давно был представителем власти и занимался природоохранной деятельностью. А вот вы, мэм, взялись тут невесть откуда и просто вовремя подставили задницу окружному судье.
— Как вы смеете! — Линч стукнул кулаком по столу.
Раковски позеленела от злости. Хорнет победно улыбнулся. Тихим басом засмеялся Тиббетс.
— Вы аморальные люди, — зашипела Мадлен. — А вы, Дональд! Вы! Вы!
— Я офицер ЦРУ. — Хорнет подмигнул ей.
— А может, КГБ?! — оскалился Линч. — Вы тоже неблагонадежный и нелояльный тип, который будет сейчас твердить о разочаровании своей страной и о непризнании нашей великой божественной миссии?!
— Божественной миссии? — Дональд усмехнулся. — У вас есть подписанная Богом директива, регламентирующая все аспекты этой самой особой миссии нашей страны? Когда у обезьяны нет других доводов, она начинает кидать какашки. А вы — кричать о божественной миссии.
— Вы богохульник!
— Я здравомыслящий человек. Если Бог и есть, ну или был, до того как мы его сожгли всем земным ядерным потенциалом, то он хватается за голову каждый раз, когда вы и вам подобные кричат о том, что делаете то, что угодно Богу. Те, кто сжег Джордано Бруно и Жанну д'Арк, тоже говорили, что делают то, что угодно Богу. Я вырос в страхе перед красной угрозой. Мне с пеленок внушили, что со дня на день красные атакуют ядерными бомбами и начнут свое вторжение в мою страну героев и родину свободы. И тогда я начал свой путь в Лэнгли и стал сотрудником сверхмогущественной секретной службы. И я знал, что пришел туда, чтобы бороться с красной угрозой и противостоять коммунизму. И в России пал коммунизм. Мы сделали все, чтобы они там сами сбросили свой строй и развалили свой советский блок. И что я увидел потом? Ничего не изменилось. Мы продолжали свою подрывную работу с утроенной силой. Оказывается, дело было не в коммунистах. Дело в самой России и русских. Оказывается, это мы первыми стали угрожать им атомной бомбой. Оказывается, мы должны бороться не с диктаторскими режимами, а делать все для вымирания и деградации непокорных нам народов. А мой дед с этими ребятами братался когда-то на Эльбе, когда они вместе покончили с нацистами. Да дело не в одной только России. Мы занимались саботажем и политическими убийствами. Переворотами и поддержкой террористов. Ради демократии и нашей свободы? Мы же поддерживали и порой приводили к власти настоящих диктаторов и тиранов взамен тех, кого избирали по закону там, в их странах. Но если тиран и диктатор, преступник и террорист лоялен нам и слушается наших резидентов, то он вовсе не плохой парень? Сукин сын не сукин сын, если он наш сукин сын? Это то, что нужно было мне ради ощущения безопасности и свободы моей страны и моих соотечественников? Вовсе нет. Порой мы сами несли угрозу безопасности наших людей, но их