И вот сейчас, когда она снова близко, он теряет ее, не успев увидеть. Его Василинка! А может он успеет, он представит перед ней — вот так, прямо с военного лагеря — в броне и с оружием. Она увидит, как он возмужал, закалился в постоянных боях, узнает, чего он уже достиг, и может быть, отнесется к нему по-другому. Посмотрит не как на мальчишку, готового сломя голову, бежать по любому ее приказу. А как на славного воина, достойного уважения и любви. Да, да, на этот раз, он ей все скажет! Заставит выслушать, даст понять, что он чувствует! Только бы успеть!
Княжич застонал, и в который раз подстегнул коня, пытаясь бешеной скачкой заглушить страшные опасения. А что, если он опоздал! Нет, думать об этом было нельзя, иначе он точно сойдет сума. И Войко старался представить ее дивные глаза, ее беспечную улыбку, заставляющую переворачиваться его сердце, ее потрясающе прекрасные волосы, заплетенные в длинную косу.
Лишь увидев вдали неясные в свете луны очертания замка, вконец измученный мыслями Войко немного придержал коня. Замок высился молчаливой темной громадой, но одно оконце прямо над стеной, в крохотной караульной — светилось тусклым огоньком.
Войко подлетел к воротам, застучал по ним рукояткой кинжала, закричал, чтоб открывали. Стук далеко разнесся в ночной тишине. Где-то наверху заскрипела дверь, и сонный голос стражника, неприветливо спросил:
— Кто такой, что надо?
Войко сходу отличил надтреснутый голос старого вояки — Трохима Кыянца. Прозвище его пошло оттого, что без костыля — кыя, он нигде не появлялся, с тех пор, как получил тяжелое ранение в ногу.
— Княжич Воислав, — выкрикнул Войко. — Трохим, открывай!
Но стражнику, который узнал его сразу, понадобилось не меньше десяти минут, чтобы открыть ворота — видно спускался долго по крутой лестнице, стуча своим костылем..
Когда Войко въехал во двор, стараясь ничем не показать своего нетерпения, весь небольшой гарнизон, оставленный в замке и в основном состоящий из старых воинов, выстроился перед ним неровным строем. Воислав понял теперь причину задержки — гарнизон спал, небось, а перед княжичем надо вид показать. И это — когда турки могут быть на подходе.
Войко спешился, бросив поводья Трохиму, и дальше, у внутренней арки — сразу заметил карету, с запряженными цугом четверкой чистокровных саксонских жеребцов.
Забыв о разносе, который хотел учинить гарнизону, Войко отрывисто спросил:
— Карета — чья?
Трохим выдвинулся вперед, произнес почтительно:
— Так это, княжич, гость, Годфрид Гольдханд, барон, уезжает. С невестою.
Войко мгновенно вспомнил того барончика, что при его отъезде, Василинку развлекал, нахмурился, чувствуя, как ярость охватывает его.
— Где он? — выслушав по-военному короткий и четкий ответ старого воина, распорядился, — о коне позаботься!
Он махнул рукой и зашагал к входу правого крыла замка. Именно там обитала Василина, когда он был здесь последний раз. У дозорных о ней спрашивать не стал — не пристало. И потому, шел быстро, перешагивал через две ступеньки, поднимаясь на высокое крыльце. Дверь распахнулась, едва он подошел к ней. Из-за нее показался барон, облаченный в латы, а за ним девушка, закутанная в темный плащ. Капюшон скрывал ее лицо, но Войко мгновенно узнал свою Василинку.
Он замер, впиваясь в нее взглядом, о бароне старался не думать, боясь не сдержаться. Удивился, что княжна, ахнув, отступила на шаг. Факелы в коридоре потрескивали и чадили, давая неровный свет, отчего на стенах плясали причудливые тени. Войко подумал, что остался неузнанным в этом полумраке, да еще в броне, по сравнению с которой тяжелые латы барона смотрелись громоздко и напыщенно. Княжич снял с головы шлем и, стараясь говорить спокойно, произнес:
— Здравствуй, пани, не признала меня?!
Девушка вздрогнула от звука его голоса, потом откинула капюшон.
— Войко? — произнесла она удивленно и растерянно.
Он обрадовался. Она редко называла его так, только когда умаслить хотела. Или когда забывалась от сильных переживаний, что случалось нередко, но только давно — когда они были младше. Все это промелькнуло в его сознании, пока он делал к ней шаг.
— Приехал повидать тебя, — произнес он, не зная как приступить к волнующему разговору.
Она молчала и он, наконец, решил обратить внимание на ее дорожный костюм:
— Куда вы уезжаете, княжна? — воскликнул он, — дороги кишат бандитами и турками.
И тут же вспомнил слова Трохима: «…барон, уезжает. С невестою».
Княжичу показалось, что мир вокруг рушится, разбивается на тысячи мелких осколков. Он, не раз с улыбкой встречавший опасность, сжал кулаки, не отрывая глаз от прекрасного лица.
— Княжна Василина — моя невеста, — произнес вдруг молчавший до этой минуты барон и, сделав шаг, заслонил Василину своим телом. Он улыбнулся, глядя на Воислава с едва заметным торжеством.
— Уйди, — одними губами произнес княжич.
Барон улыбаться перестал, но не сдвинулся с места, отрицательно качнув головой:
— Не вмешивайся, княжич, опоздал ты!
Войко вспыхнул, глядя на барона яростным взглядом, рука сама легла на рукоять шашки.
— Уйди, барон, — тяжело дыша, произнес он.
Немец побледнел, но не отступил, понимал, что ничего ему русин не сделает в присутствии женщины. Войко легко догадался о его мыслях, улыбнулся страшной улыбкой, потянув клинок из ножен.
Но тут Василина обогнула барона, буквально вклинившись между ними, положила нежную ладошку на руку Войко.
Княжич вздрогнул, опустил глаза, приходя в себя. Не мог оторвать взгляда от ее маленькой ручки, которая одним своим прикосновением рождала в нем и невообразимую нежность, и жаркий огонь в крови.
— Мы помолвлены, княжич, это правда, — мягко сказала она, — и потому — уезжаем. Охрана барона здесь в замке. Они нас сопровождают. Князь обо всем знает.
Войко продолжал молчать, стоя на ее пути, глядя на нее с такой страстью и отчаяньем, что Василина вспыхнула, отдернула руку.
— Пропусти нас, — тихо сказала она, — все уже решено.
Он не сдвинулся с места, не в силах ей поверить, а когда она гордо вскинула голову и стала решительно пробираться мимо него, схватил ее за рукав, произнес хрипло:
— Подожди! Ты ж ничего не знаешь…
— Знаю, Войко, — выдохнула она, вырывая рукав и без сил прислоняясь к стене. — Только детство закончилось.
Она обернулась к барону и произнесла твердо:
— Барон, идите в карету.
Гольханд обошел их и стал послушно спускаться по ступеням, княжич проводил его недобрым взглядом, подумал: «Уж больно послушен ты, барон, как овца, а не воин, а стал бы я, противится ее приказу?»
Войко снова обернулся к Василине, а она, попросила взволнованно:
— Не смотри на меня так, княжич! Ты много для меня значил всегда, но я выросла и выбрала другого. Ничего тут не поделаешь. Смирись.
— Смириться? — Произнес он, скрипнув зубами. — Никогда!
И, сделав еще шаг, почти навис над ней:
— Откажись от него. Еще не поздно.
И столько силы было в этих словах, что Василина, вскинув голову, несколько долгих мгновений неотрывно вглядывалась в его горящие глаза, рождая неистовую надежду… Страсть воина не оставила ее равнодушной.
На миг в ее лице мелькнуло безумное сожаление.
Она быстро потянулась к нему, прикоснувшись к щеке теплыми губами, и прошептав: «Прощай!», легко сбежала по ступенькам вниз.
Войко глядел ей вслед, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит, совершит что-то страшное. Ее легкая фигурка скрылась за углом, и княжич со стоном прислонился пылающим лбом к холодной стене. Ее поцелуй перевернул душу, рождая блаженство и смертельные муки. Словно ангел коснулся его крылом, и унес с собой все самое драгоценное, саму жизнь его, оставив в теле лишь холодную пустоту.
Сколько он стоял так, сжимая кулаки, боясь лишиться разума, он не знал. Как в тумане слышал, как уезжает карета, дробно стучат копыта по выложенному камнем двору. Слышался скрип закрываемых ворот, далекие голоса дозорных, а потом все стихло. И наступила такая тишина, что он очнулся. Поднял пылающее лицо к небу, то ли молясь, то ли проклиная свою судьбу. Он смотрел на яркие звезды, словно ждал, что небо разверзнется, мир рухнет, жизнь вокруг остановится. Но прокричал филин, зашуршала ящерица в траве, стремительно пролетела мимо летучая мышь. Жизнь продолжалась, будто ничего не произошло. Войко ударил кулаком по каменной стене, так что от боли потемнело в глазах, резко развернулся и в несколько прыжков преодолел лестницу, приняв внезапно решение.
— Коня, — крикнул он, еще издали увидев ожидавшего его Трохима.
Коня вывели тут же, Войко, на ходу надевая шлем, взлетел на верного скакуна и, оглянувшись на дозорных, коротко приказал:
— Будьте на страже. Турки могут быть близко.
Выехав на дорогу, он сразу повернул вороного вслед за каретой. Что-то умерло в нем, но ему было необычайно важно, увериться, что Василинка в безопасности. Он следовал за ней на расстоянии, как охотник, выслеживающий дичь. Никто из охраны барона даже не почувствовал, не обернулся. И княжич, очень ясно понимая, какой легкой добычей они могли бы стать для небольшого отряда янычар, следовал за ними, словно тень. И только когда карета достигла реки — границы владений князя, за которой уже шли более спокойные земли, Войко остановил коня на высоком холме. Следя глазами, за исчезающей вдали каретой, он вновь и вновь переживал последние мгновенья их прощанья. А мог ли он чего-то изменить? А что, если бы он все-таки убил барона? Да он и сейчас может это сделать — догнать не составит труда. Только не изменит это уже ничего!
Он развернул вороного и поскакал назад, в лагерь отца. Измученный взгляд вновь и вновь шарил по сторонам, выискивая признаки присутствия врага, хотелось кого-нибудь убить, растерзать, заставить молить о пощаде. Которой не будет!
Занимался рассвет…
Битва
По пути в лагерь Воислав передумал много разного, но чем ближе подъезжал он к войску, тем все более властно воинский настрой захватывал его. Стража, повстречавшая его при въезде, передала ему приказ отца-воеводы: «Немедленно явится в нему, как только прибудет!». Приказы не обсуждаются, они выполняются. И княжич, только и успев передать коня слуге и уточнив, что отец сейчас на Совете князей, пошел к большому шатру князя Борута — при входе в который его без лишних слов встретили и пропустили.