Несмотря на название этого раздела, Смиту было особо нечего сказать о затратах на судебную власть, кроме того, что это дорого. «На самом деле, правосудие никогда не вершилось даром ни в одной стране», — писал Смит (звуча почти как Роберт Блейк, актер и подозреваемый в убийстве, который произнес знаменитую фразу — «я был невиновен, пока не доказали, что я банкрот»), Смита, конечно, огорчало, что юридическая система имела более непосредственное отношение к независимому доходу, чем к независимой честности: «Те люди, которые подавали прошения (королю) о правосудии, всегда охотно платили за это… Эта схема управления правосудием, направленная на получение государственного дохода, редко могла быть непродуктивной в очень крупных делах». Я, когда заходит речь о справедливости, признаюсь честно, думаю о таких пустяках, как штрафы за превышение скорости в одном маленьком городке в Нью-Гэмпшире, который называть не буду, потому что живу там.
Я буду вынужден ехать медленно и еще медленнее, потому что Смит, как и политический аналитик современности, лучше всего справлялся с масштабными и наиболее общими вопросами. Смит так ясно ответил на сложнейший вопрос о сущности правосудия. Но почему он не мог ответить так же ясно на маленький-маленький вопросик — как мне получить хоть немного?
Адам Смит высказывался о природе правосудия как таковой столь ясно и отчетливо, что мог пойти выступать на телевидение и быть хозяином студии и всеми гостями ток-шоу сразу.
«Гражданское правительство… на самом деле устанавливается для защиты богатых от бедных», — вещал Смит как непременный чокнутый гость от левой партии.
Потом он звучал как чокнутый хозяин правопартийных взглядов: «Среди бедных, ненависть к труду и любовь к праздной жизни и удовольствиям — это страсти, которые склоняют их посягать на чужую собственность».
Потом снова как чокнутый левый: «Там, где наибольшие состояния, там и наибольшее неравенство».
А потом как еще один гость, даже еще более чокнутый правый, чем правый хозяин, и который при этом выпил слишком много кофе: «Только под защитой гражданского магистрата владелец состояния может спать спокойно. Ибо он во все времена окружен неизвестными врагами, с которыми он никогда не сможет примириться, хотя и никогда не стремился вызвать их неприязнь».
И под занавес все это представление выливается в обсуждение стратегий прихода к власти. Какими же качествами должны обладать эти гражданские магистраты, защитники закона и вершители правосудия? Среди необходимых качеств политических лидеров Смит выделил «выдающиеся умственные способности», которые, тем не менее, «всегда подлежат испытанию и обсуждению» (как если бы выдающиеся умственные способности когда-либо были решающим фактором в политике). В то же время, и успешные бизнесмены — не самые лучшие кандидаты, потому что, как считал Смит, «случайные люди у власти… во все времена приносили неприятности обществу». Смит полагал, что некоторого рода рекомендацией мог бы служить возраст, «будучи очевидным и весомым качеством, которое признается без споров». Действительно, в политике даже в пятьдесят три можно быть свежим лицом, полным потенциала — столько лет было Смиту, когда «Богатство народов» вышло в свет. Но в политических лидерах Смит почитал «превосходство, данное от рождения… богатство семьи или древность рода; аристократические качества, которые, чаще всего, либо основаны на богатстве, либо сопутствуют ему». Смит полагал, что такого человека «происхождение и состояние… естественно располагают к обладанию определенным авторитетом». (Да, вот это мнение уж слишком старомодно. Видимо, Смит все-таки не слишком подходит на роль героя новых медиа.)
Без сомнения, личная позиция Смита была выше такой вульгарщины, как политика. Возможно, он поддержал бы обоих: и Буша, и Керри. Но он не стал бы ожидать многого от той реформы Верховного Суда, которую они оба предлагали провести: «Когда судебная власть объединена с исполнительной, — писал Смит, — редко случается, что правосудие не приносится в жертву тому, что обычно называют политикой».
У Смита было одно конкретное предложение по усовершенствованию судебной системы: соревнующиеся судебные палаты, где «каждая палата, заинтересованная в том, чтобы работать лучше, чем другая, приводила бы все возможные доказательства и прочее, была бы более исполнительна и беспристрастна». Это прекрасная идея — для еще одного ТВ-шоу. Хотя у нас ведь есть апелляционный суд — очень хотелось бы надеяться, что он служит подобным целям, а не каким-либо другим.
Что касается приворовывания бюджетных средств и всех вытекающих из этого обстоятельств — похоже, и тут с восемнадцатого века ничего не изменилось. Смит намекал на эти обстоятельства: «Большой мост через реку не стали бы строить в том месте, где никто не ХОДИТ, чтобы только приукрасить вид из окон близлежащего дворца». Он употребил глагол «не стали бы» в строго политическом смысле, в значении, не имеющем отношения к «не будут» — потому что эта фраза продолжается словами «но, как мы видим, такие вещи иногда случаются».
Смит сделал неопровержимое заявление об основании общественных учреждений: «Большая часть таковых… может быть легко организована так, чтобы приносить определенный доход государству, достаточный для оплаты затрат на их устроение и содержание». Но, похоже, еще более неопровержимым заявлением было то, что совершенно безнадежно ожидать, что выделенные для общественных фондов средства будут действительно направлены туда, куда они предназначались: «При нарастающем произволе властей, авторитет исполнительной власти постепенно поглощает авторитет всех других властей в государстве и берет на себя управление всеми сферами государственных доходов».
Смит видел потенциал в работе частных исполнителей государственных заказов: «Общественные услуги выполняются лучше всего тогда, когда вознаграждение предоставляется только после их выполнения, и в размере, пропорциональном прилежанию, с которым эти услуги выполнены». Но наблюдая за некоторыми организациями, предоставляющими свои услуги британскому правительству — такими, как Ост-Индская компания — он все-таки пришел к довольно скептическому заключению: «Эти компании… за время своего длительного существования доказали, в общем, свою бесполезность или даже обременительность».
Все, что Смит мог предложить по вопросу сомнительных общественных проектов — это слабый голос здравого смысла, который, как известно, никогда не оказывает особого влияния на политику: «Они должны создаваться только там, где общество нуждается в них, и… их размах и роскошь должны соответствовать тому, что общество может себе позволить». Похоже, Смит не смог бы предотвратить недавний счет США на 200 миллионов за мост в Кетчикане, Аляска (население 7410 человек). Но, по крайней мере, он не предложил бы строить Купол Тысячелетия.
Любая дискуссия по вопросам политики образования имеет свойство быстро превращаться в бои насмерть. Потому что каждый проторчал в школе шестнадцать или двадцать лет, был сыт по горло и, получая аттестат зрелости, заслуженно чувствовал себя зрелым… нет, даже слишком зрелым и похожим на перезрелый и готовый взорваться огурец. Смит, похоже, не был исключением: например, он назвал университеты «святилища, в которых нашли убежище и покровительство все на свете устаревшие системы и отброшенные предрассудки — после того, как от них избавились во всех других местах».
У Смита было несколько собственных предложений по улучшению системы образования. Большее предпочтение он отдавал естественным наукам: это «ценнейший плод экспериментов и наблюдений, предмет, в котором пытливое внимание способно совершить так много полезных открытий». Он был против предметов, «в которых, кроме нескольких простых и почти очевидных истин, даже самое пристальное внимание и усилие мысли не обнаружит ничего, кроме тумана и неопределенности». Смит, видимо, имел в виду метафизику, но, заменив ее на современный эквивалент, — какую-нибудь постструктуралистскую гомоэротическую феминистскую литературную критику — мы вполне можем согласиться с его точкой зрения. Он приводил в качестве подтверждения древнегреческую программу, состоящую из «физики, или натурфилософии; этики, или моральной философии; и логики», заключая, что «это общее разделение, похоже, совершенно соответствует природе вещей». Хотя я не уверен, какое место в этой стройной системе заняли бы автодело, физкультура и ланч. А еще он безжалостно осудил онтологию, назвав ее «эта наука словоплетства» (что лично меня весьма порадовало, потому что на экзамене по философии за ответ на этот вопрос я получил «неуд»).
Но благоразумные мнения, как оказалось, иссякают там же, где заканчивается предметная программа. Смит вскоре снова оказался на сомнительной бюрократической территории. Он был против того, чтобы сделать образование полностью бесплатным — чтобы студенты получали не невесть что, а то, за что они платят. И он протестовал против правительственного контроля над школами «Посторонние управленческие полномочия такого характера… скорее всего, будут использованы невежественно, исполняя чьи-то случайные прихоти». Смит сам был учителем, и поэтому прекрасно знал из собственного опыта, какое давление на учителей порой оказывают якобы вышестоящие инстанции:
«Преподаватель, вынужденный подчиняться таким полномочиям, неизбежно теряет свой высокий статус и вместо заслуженного уважения порой получает такое отношение, как будто он самая презренная в обществе фигура. Только имея защиту в лице кого-либо из представителей власти, он может оградить себя от дурного отношения, которого, тем не менее, ему все же редко удается полностью избежать, потому что такая протекция чаще всего достигается не способностями или прилежанием в своей профессии, а низкопоклонничеством и заискиванием перед вышестоящими».