— Его не убили. Его просто… изъяли, — Ро усмехнулся, вспомнив формулировку Бунтаря.
— Все равно, — запротестовала Жанна. — Он жил, думал, и тоже, наверное, боялся умирать…
Вдруг она перебежала каморку — пять шагов — и коснулась руки Ро. Он обернулся, удивленный и польщенный, и чуть не расплескал кофе.
— Мы должны что-то сделать, чтобы это не повторилось, — прошептала она, будто тот, кто убил Стаса, мог подслушать их. — Пока вы все — здесь.
Ро задумчиво кивнул.
Они оба правы — и она, и Бунтарь. Похоже, и впрямь пора что-то делать.
— Я встречалась с ним, — сказала Жанна, сидя на диване и сжимая руками горячую чашку.
— С кем? — не понял Ро.
— С Кривцовым.
Ро подошел к мольберту, выдавил на палитру новые краски и пробовал цвета.
— Я разыскала его. Он совершенно не знал про вас, и все, что я рассказала ему, было для него как гром среди ясного неба. Но он, кажется, принял ваше положение близко к сердцу…
Она отпила кофе и нахмурилась:
— Мы встречались вчера вечером. Обменялись координатами. И, знаешь, не успела я прийти домой, как получила от него письмо.
— И что он написал? — ревниво спросил Ро.
— Он много написал. Извинился, что был так сдержан при встрече. Сказал, что после увольнения совсем отвык общаться с людьми. Что сам он сейчас как носитель нейрокристалла в клетке. И он глубоко тронут вашим положением и, конечно же, сделает все, что от него зависит, чтобы помочь нам. Это поможет и ему самому. Просил о встрече, чтобы обговорить детали… Сегодня утром, совсем рано — у меня такое ощущение, что он всю ночь не спал, а думал о нашей проблеме. Удивительный человек!
Идея найти Кривцова принадлежала Жанне. Проводя все рабочее время в институтской библиотеке, она занялась изучением его работ и пришла от них в восторг. А читая труды по историографии профессора Чистякова, она находила все больше и больше подтверждений выкладкам Кривцова. Сама же идея выявить зависимость между красотой кристалла и красотой души вызывала в ней восторженный трепет.
— Это доказало бы все, понимаешь? — говорила она Ро, и глаза ее горели. — Это сказало бы многое о нас и нашей жизни, о нашей морали, разуме, о боге… Это помогло бы нам стать совершенными не в придуманной нами самими системе ценностей, а в некоей идеальной системе. Узнав, каким должен быть человек, мы сможем понять, в чем смысл нашего существования!
— Если только, — подхватывал Ро, — если только наше несовершенное эстетическое чувство позволит нам отличить шедевр в нашем понимании от шедевра в том истинном смысле, о котором ты говоришь. Первые работы импрессионистов мы считаем шедеврами, а поначалу их высмеивали. И никто не знает, что скажут про них через пару веков. Какие вкусы взять за эталон? Все меняется, и эстетические предпочтения общества не в последнюю очередь.
— Меняются не эстетические предпочтения, а стереотипы! Мне кажется, ты упускаешь из виду, что картины пишут люди. Люди пишут, люди оценивают. А я говорю о том, что создает природа. Бог, если хочешь.
Ро пожимал плечами:
— Цену за созданное назначают люди.
— Да, только у людей до сих пор не получилось изменять нейрокристаллы по своему вкусу. А это значит, что кристаллы нас дождутся. Я имею в виду, дождутся, пока мы освободимся от стереотипов в достаточной степени, чтобы оценить их и сделать правильные выводы.
— А как мы поймем, что именно сейчас мы готовы правильно все понять?
— Когда наше понимание перестанет входить в противоречие с окружающим миром.
— Идеалистка, — вздыхал Ро и переставал спорить.
Ему нравилось раззадоривать ее своим скептицизмом. Ему нравилось, как она спорит — живо, активно жестикулируя, повышая голос. Нарушая тишину и однообразие его мира, привнося в него частичку своей жизни. Ро тоже так спорил — раньше. Пока не оказался упрятанным в клетку бессмертия.
К Кривцову он тоже относился скептически — как к его работе, так и к нему самому. Впрочем, он признавал, что мало что знал об этом человеке. Как признавал и то, что, им необходим сильный защитник в мире людей. Тот, к кому прислушаются.
К руководству института Жанна идти опасалась. Если про здешних обитателей просто забыли в суматохе, то, вспомнив, могут спохватиться и тихо привести ситуацию в соответствие с буквой закона.
Нужен был защитник вне стен института. Возможно, даже такой, кто недолюбливал бы институт и уж во всяком случае не побоялся бы выступить против него. Желательно, понимающий, о чем идет речь и лично заинтересованный в исходе.
Кривцов, известный как своими трудами, так и обидой на и новые порядки в целом, подходил идеально. И Ро, выслушав все доводы Жанны, согласился обратиться к нему за помощью.
Хуже не будет.
— Ты обговорила с ним детали? — спросил, наконец, Ро, прерывая молчание.
— Да. Утром.
— И?
— Я… не знаю, Родион. Но это ведь только один из вариантов!
Ро понял, что план Кривцова ему не понравится.
— Что случилось? — наконец потребовал он объяснений.
— Он…
Жанна глубоко вздохнула и наконец выпалила:
— Он хочет пригласить к себе… одного из вас.
— То есть… как?
— Очень просто. Я должна вытащить нейрокристалл и карту памяти из тела и принести их Кривцову. У него есть адам, такой же, как у вас. Один из вас… просто съездит в гости. Если захочет, конечно.
Ро почувствовал, словно мурашки пробежали по его телу. Чертов мозг, кожи нет, а мурашки бегают!
Вспомнился Стас.
— Зачем ему это?
— Говорит, хочет познакомиться. Говорит, что должен быть уверен, что вы, оказавшись на свободе, не потеряете смысл жизни, который сейчас — в борьбе, и не запросите эвтаназии… как те, раньше. Он боится, что это будет означать конец не только для вас, но и для всех вообще…
Ро покачал головой. Это звучало немыслимо! Умереть, чтобы снова воскреснуть, пойти на это добровольно… Не это ли они все проделывали, и не раз? Но одно дело перезагрузиться, зная, что через полчаса придешь в себя в безопасной каморке, в окружении своих, и совсем другое — отдать свою личность чужие в руки, не зная, вернешься ли. И куда вернешься.
Жанна пожала плечами:
— А что нам остается?
Жанна встала.
— Чашку оставь, — сказал Ро.
— Зачем, я помою…
— Оставь.
Жанна послушно поставила чашку на стол.
— Пойдем к остальным?
Ро кивнул:
— Да. Только не говори им пока.
Жанну приветствовали бурно. Здесь ее любили. Она приносила кое-какие вещи: книги, одежду, инструменты — все, что просили. И новости. Новости ценились в этом отрезанном аппендиксе мира дороже всего. Каждый раз пять пар глаз смотрели на Жанну с надеждой и обреченной уверенностью — самой ожидаемой новости она им не принесет.
Но были новости поменьше и попроще, из тех, которые не способны изменить вечность, но могут ее скрасить.
Петр Евгеньевич, хоть и говорил, что перестал следить за развитием науки, считал своим долгом просматривать новые статьи. Кроме того, его живо интересовало, что делалось у него дома. Год назад он узнал, что его внучка вышла замуж, и очень переживал — за хорошего ли человека. Узнав, что Жанна шапочно знакома с женихом — то ли ее одноклассником, то ли однокашником, — настаивал, чтобы она каждый раз приносила новости о молодой семье.
— Родился малыш у них, — рассказывала Жанна старику. — Мальчуган. Как назвали, правда, не знаю еще. В следующий раз скажу.
— Но хоть здоровы они там?
— Здоровы, Петр Евгеньич, все здоровы! А вот статьи, которые вы просили…
— Спасибо, Жанночка, спасибо вам, родная…
И Профессор забрал стопку в свой угол, украдкой вытирая слезу.
Про деда, разумеется, никто не знал. Похоронили, устраивали поминки раз в год. Жанна поначалу порывалась рассказать родственникам о судьбе Профессора, но тот запретил.
— Они отплакали уже, Жанночка — так зачем прошлое ворошить?
Ванька просил учебники. Время от времени он забывал, где находится, и нырял сознанием в свои последние учебные дни. Он начинал озираться чаще, и все нервничал, что экзамен по китайскому уже на носу, а он почти не готов.
— Как китайцы? Наступают? — спрашивал он у Жанны.
— Какие китайцы?
— Все! Их все больше, лет через двадцать без китайского шагу этого… не ступишь, вот. Так что спасибо за учебник. Если захочешь, когда выучу — тебе отдам. Тебе тоже нужен будет китайский.
— Всегда пожалуйста. И спасибо за предложение.
Иван Михайлович просил водки. Жанна исправно приносила ему бутылку, и тот вливал ее в себя. Жидкость проходила через механическое тело и покидала его в неизменном виде, но Михалыч всем на удивление пьянел.
— Плацебо, — констатировал Профессор. — Он считает себя пьяным, и потому становится пьяным. Эх, все-таки жаль, что мозги у него не электронные. Принесите ему, Жанночка, в следующий раз простой воды. Уверен, эффект будет тот же.
— Воду нельзя! — встревал Ванька. — Заржавеет!
Иван Михайлович поднимал бульдожьи глаза на собравшихся и подтверждал:
— Воду — нельзя!
Петр Евгеньевич принес новую редакцию прошения. Жанна внимательно изучила ее.
— Петр Евгеньевич, по-моему, она уже готова, — сказала она наконец, возвращая бумагу автору. — Вы меняете какие-то мелочи, но в целом суть ясна и излагаете вы хорошо. Не пора ли уже идти дальше?
Профессор откашлялся и засунул бумагу за пазуху.
— Вы правы, Жанночка. Я тогда пробегусь еще разок, внесу последние правки, и доверимся судьбе.
Бунтарь подошел к Жанне, вежливо склонил голову. Ро почувствовал укол ревности.
— Жанна?
— Да. Вы, наверное, тот, о ком мне Родион рассказывал?
— Наверное.
— Как вас звать?
— Здесь прижилась кличка «Бунтарь». Меня устраивает.
— Вам что-нибудь нужно, Бунтарь?
— Выбраться отсюда.
Жанна улыбнулась в ответ:
— Очень надеюсь, что скоро смогу выполнить вашу просьбу.
Ро смотрел на Бунтаря и чувствовал его решимость. Предложи ему сейчас Жанна отправиться к Кривцову — и тот собственными руками отдаст ей нейрокристалл, лишь бы проникнуть за эту проклятую решетку.