Мир богемы, цирк на воде, спешите, наши клоуны не умеют плавать…
Поначалу с ним было легко и занятно – яд сухощавого, натренированного в злословии ума источался на товарищей и недругов по ремеслу, на круг балетоманов, сопричастных общему пороку, плотно сомкнувших ряды вокруг учебных, открытых и закрытых сцен города. Ряды, в которых они обнаружили немало общих знакомых. Через полгода Георгий помог ему переселиться из многокомнатной коммуналки в отдельную квартиру в зеленом районе, обставить новое жилье. Но с обретением защиты от враждебного мира в скорлупе житейского благополучия Рослик постепенно утратил и свой воинственный задор, и нервную пылкость, и половину обаяния. Душа его вдруг сделалась тяжеловесной и бескрылой, как его прыжки, как добротная приземистая мебель белорусского производства под старину, которую он выбрал для спальни и прихожей.
– Ну, расскажи, как твои дела? Как гастроли? – спросил Георгий, вспомнив, что в последний раз они встречались как раз перед отъездом труппы за рубеж.
– Гастроли нормально, – ответил Рослик, так и не опустив брезгливо поднятую в адрес рыжеволосого приятеля бровь. – Хотя был изматывающий график. Почти вся Скандинавия, с ночными переездами. Стокгольм, Копенгаген, Амстердам… В Амстердам я просто влюбился. Наверное, снова поеду в феврале. Кстати, меня там все принимали за местного. Не только из-за цвета волос. Я очень комфортно себя чувствовал. Никто не верил, что русский…
– А меня в Турции за своего принимают, – влез в беседу рыжий Севочка. – Только не надо комментариев, что Турция дешевка! Во-первых, я сам знаю, а во-вторых, все равно они живут лучше нас. Они в Евросоюз скоро вступят. И вообще, там тепло и много красивых мужиков, а у нас ни того ни другого. Понятно, о присутствующих я не говорю.
За то время, что Георгий не был в малометражной квартире Рослика, она еще уютнее укуталась занавесками и коврами, еще наряднее расцвела островками комнатных растений. В кухне по деревянной сетке цеплялся вьюнок, дозревали на невысоком деревце лимоны. В ванной поселились керамические гномы, держащие на головах плетеные корзинки для банных принадлежностей.
Завалив диван целым ворохом шуршащих пакетов, Рослик заботливо укрыл прикроватный столик салфеткой, начал расставлять тарелки с закусками, стаканы. Принес лед. Севочка бросился перебирать сокровища – шелковые рубашки, шарфы, колготки, еще какие-то яркие предметы, назначение которых было Георгию неизвестно.
– Вот это я хочу! И это, и это, – восклицал рыженький, подмигивая Георгию в зеркало всем своим веснушчатым лицом, некрасивость которого несколько искупалась живостью. – Прямо все бы взял, был бы спонсор! Я померяю, Слав?
Ничуть не скрывая очевидных намерений, он тут же разделся до трусов, и Георгий на минуту почувствовал, что небольшое жилистое тело парнишки, покрытое яркими веснушками с ног до головы, волнует его по крайней мере живей, чем красота Рослика и перспектива остаться с бывшим возлюбленным наедине.
Он глотнул виски и сразу почувствовал, как алкоголь приятно разливается в крови. Почему-то он уже предвидел, что напьется сегодня допьяна.
– Зачем шмоток-то столько навез? – спросил он, пытаясь поймать Рослика за руку и привлечь к себе. – Поездку «отбить»?
Тот не дался, брыкнул головой, откидывая с глаз длинную челку – всегда делал так, если врал или нервничал.
– Я покупал всё для себя, а продаю, что не подошло. Или разонравилось.
– А я хочу в Японию, – заявил Сева, примеряя кацавейку, расшитую золотыми блестками. – Меня, кстати, звали в шоу «Русская тройка». Турне по десяти городам, контракт на год. За год можно язык выучить и там остаться. Ну как?
В новом наряде он проскакал по комнате, сделал пируэт.
– И кем тебя звали в это шоу – левой пристяжной? – не удержался в рамках приличий Рослик.
– Ой, как смешно! А вы где одеваетесь, Георгий Максимович? В Париже, наверное? У вас такой костюм, и галстук, и туфли…
– Давайте-ка сюда, – позвал их обоих Георгий. – Жора-нем, как говорят у нас в Париже.
Рослик, поколебавшись, все же уселся на мягкий подлокотник кресла, в котором устроился Георгий, дал себя обнять. Севочка без смущения втиснулся с другой стороны. Спросил, подняв бокал:
– За что пьем?
Георгий вспомнил излюбленный тост Маркова, подходящий к ситуации.
– За то, чтобы нам иметь право первой ночи, а не последнего слова.
– Нет, если уезжать, только не в Японию, – заявил Ростислав, пригубив виски. – Во-первых. там землетрясения, во-вторых, никогда не привыкнешь, все другое. Америка – страна тупых и жирных… Нормально можно жить только в Европе, особенно в Скандинавии. И не только на бытовом уровне. Главное – культура общения. Люди сдержанные, лояльные ко всему. В каждом городке на тысячу жителей есть гей-бар. Перестаешь себя чувствовать существом второго сорта.
Георгий чувствовал, что за его словами прячется какой-то дополнительный смысл, но не хотел думать об этом сейчас. Он спросил, просто чтобы не казаться равнодушным:
– Это правда, детка? Ты чувствуешь себя существом второго сорта, потому что ты – гей?
– Представь себе, – тот вскинул голову. – Кого-то устраивает двойная жизнь под одеялом. Делать вид, что ты как все, или замалчивать тему. А кому-то нужны открытые полноценные отношения. В Европе гей-пары давно уже вписаны в структуру общества. Им не надо прятаться и врать. Они живут обычной жизнью, вместе ездят в гости к родителям, имеют право официально оформить наследство. И никто на них не показывает пальцем. А какие могут быть взаимные обязательства, если люди не позволяют себе открыто быть вместе?
Этот камень, запоздало и беспомощно брошенный в чужой огород, был направлен мимо цели, и не мог задеть. Но рассуждения бывшего любовника невольно повернули мысли Георгия в сторону Игоря, из-за которого он успел наделать множество глупостей, получив взамен рога и досадную ссору с компаньоном.
– А мне кажется, в Европе то же, что у нас, – проговорил Севочка. – Есть нормальные люди, а есть мудаки.
– В Европе нет такого быдлячества, как у нас, – возразил Рослик в запале. – Там в гей-клуб люди приходят, чтобы пообщаться, поиграть в бильярд, обсудить какие-то вопросы, а не чтобы снять партнера для случки на одну ночь!
– Ну да, там еще у всех геев крылья вместо хуев, – не без яда предположил Севочка.
– Интересно, ты о чем-нибудь думаешь в жизни, кроме хуев? – вспылил Рослик. Он захмелел; тонкая кожа у него на лбу и на крыльях носа загорелась малиновыми пятнами. Черты Минервы, смягченные алкоголем, опустились вниз и словно раскисли.
Георгий поймал себя на том, что поглаживает его по спине, ощупывая пальцами твердые позвонки, вспоминая, как волновала его раньше эта аскетическая худоба, казавшаяся изысканной и немного старомодной, как у женщин эпохи ар-нуво.
– Я много о чем думаю, – ответил Сева. – Одно другому не мешает. Просто я считаю, что надо пользоваться тем, что нам дала природа, а не рассуждать о несбыточных мечтах.
И он снова подмигнул Георгию, словно обещая раскрыть бог весть какие тайны.
– Так ты пойдешь в душ? – напомнил Рослик с ноткой ревности. – Дать тебе чистое полотенце?
Тот встал, слегка покачнувшись.
– Да я и грязным вытрусь. Ой, я уже такая пьяная… Только вы не начинайте без меня!
Рослик тоже поднялся, начал убирать вещи с кровати.
Взгляд Георгия застрял на мушиной липучке, свисавшей с люстры. Он сообразил – патологический чистюля Рослик повесил ее, чтоб уловить двух осенних мух, которые теперь трепетали рядышком в агонии, сцепив поломанные лапки и крылья.
Ромео, что лежит здесь мертвый, был с покойною Джульеттою обвенчан…
– Приятно тебя видеть, – проговорил он, обращаясь к Рослику, прикуривая новую сигарету. – Отлично выглядишь.
Тот молчал, нервно лязгая вешалками в шкафу. Его спина с выступающими лопатками двигалась очень выразительно.
Георгий подошел, обнял его сзади и хотел поцеловать, но Рослик отстранился довольно резко.
– Почему? – спросил Георгий Максимович, вспомнив тираду про «полноценные отношения» геев в Европе. – Нашел мне замену?
– Ты меня спрашиваешь? А ничего, что ты пропал на три месяца без звонка и объяснений?! Я уже на вашем сайте корпоративном смотрел – может, застрелили генерального директора? Или наконец посадили за хищения? Нет, жив, здоров, дает комментарии.
– Ладно, хватит критики! Я отсутствовал по уважительной причине.
– По какой же, интересно знать?
– Я влюбился. И хочу найти в тебе сочувствие.
Рослик издал сухой язвительный смешок.
– Неужели же тебе наконец кто-то не дал?!
– Мимо.
– Очень жаль. И кто он? Мальчик-модель, у которого хватило мозгов поломаться чуть дольше других?
– Да нет, он не ломался, – Георгий хрустнул кусочком льда, оказавшимся во рту вместе с глотком виски. – Ничто не предвещало роковой развязки. Просто секс без обязательств.
– Ну и?.. Тебе же, кажется, больше ничего и не нужно?
Ростислав повернулся, опершись спиной о шкаф, сложив руки на груди.
– Ты как всегда меня переоцениваешь. Не такое уж я животное. Хотя временами чувствую себя, как эта муха в сладком клее. – Георгий кивнул на липучку. – Ему семнадцать лет.
– И где тут роковая развязка? – поинтересовался Рослик. – Он подал заявление в милицию и хочет денег?
– Нет, он спит с моим компаньоном. Может, и не только с ним.
Рослик снова хмыкнул.
– Странно, а чего ты ждал? Как будто бывает по-другому?
– Да, я понимаю, – кивнул Георгий. – Но злит ужасно. Увидел его вчера, случайно, первая мысль была – подойти и отхлестать по щекам.
Рослик вылил в свой стакан остатки виски, разбавил кока-колой.
– Мы что, уже прикончили литр? – удивился Георгий.
– Долго ли… Сам глотаешь чистый, как чай. Если хочешь, в холодильнике бутылка вина. Мне с Сицилии подарок привезли. Или можно покурить. Есть трава хорошая.
– Давай вино, давай траву, – решил Георгий, стягивая галстук. – Откуда, кстати? Из Амстердама?