– А передо мной нет? – спросил Игорь с ожесточением.
– И перед тобой. Это хорошая программа. За эти места в агентстве идет драка. Потом шесть месяцев – не такой уж долгий срок. Я смогу к тебе приезжать, когда буду в Европе. А дальше посмотрим, что делать. Может, к сентябрю все изменится.
Игорь вдруг почувствовал такое отчаяние, что начал задыхаться от подступающих к горлу слез. Чтоб не расплакаться, он закусил губы.
– Ну-ну, что ты? – обеспокоился Георгий.
– Не бросай меня, пожалуйста, – взмолился Игорь, забыв обиду, ощущая только растущую панику. – Я все буду делать, я не буду вам мешать, мне ничего не нужно!
Георгий обнял его, прижал к себе, но тут же отстранился.
– Ну-ка, прекращай! Ты же мужик, а не девочка. Никто тебя не бросает. Просто – так нужно.
– Кому нужно, ей? – охрипнув от невылившихся слез, крикнул Игорь. – Что она хочет – так тебя перевоспитать? Ты же не сможешь долго притворяться! Ты ее не любишь! У тебя и так полно денег, зачем это все?!
– Мы не будем обсуждать мои дела, – сурово оборвал его Георгий. – Сейчас речь о тебе. А ты поедешь в Будапешт, хочешь ты этого или нет. Принимай как свершившийся факт.
Его жесткий тон вдруг напомнил Игорю дядю Витю. Было тяжело осознавать, что еще десять минут назад он с нежностью отдавал всего себя этому человеку, внезапно ставшему чужим, равнодушным, почти грубым.
– Тебе совсем наплевать, что я чувствую?
– Успокойся, успокойся, это все не трагедия, – повторял тот, словно знахарка, заговаривающая рану, раскладывая по карманам ключи, платок, телефон. – Мы еще поговорим, еще есть время.
– Лучше бы я не встречал тебя никогда! Лучше бы я умер! – всхлипнул Игорь, почти не понимая, что говорит.
Тот оборвал его:
– От дурного характера не умирают. Прекрати истерику и проводи меня.
– Пожалуйста, не уходи сейчас, – пробормотал Игорь в отчаянии, весь внутренне сжимаясь от стыда. Слезы наконец потекли по лицу, и он ничего не мог с этим сделать, только размазывал их руками.
– Завтра позвоню, – сказал Георгий, и дверь за ним захлопнулась.
Глава восьмая Олово для пуговиц
Там света не будет! Там долы пустынны.
Не стал ли я мертвым еще до кончины?
Проснувшись, Максим еще с четверть часа лежал с закрытыми глазами, припоминая свой спутанный сон – маленькая горничная, дед, Марьяна. И что-то очень неприятное перед самым пробуждением. Какая-то мутная взвесь со дна души… Да, Таня. Она сидела голая за столом в окружении одетых мужчин. На ее пьяном, грубо накрашенном лице блуждала ухмылка, а глаза косили и похабно подмигивали.
Он подумал, что слишком близко подпустил ее к себе, слишком часто думал о ней в последнее время, и это начинало доставлять определенные неудобства.
Он ночевал в своей комнате в Озерном, приехал, чтобы забрать кое-какие вещи, а здесь Марьяна жестко поддерживала распорядок, заведенный дедом. Часы показывали половину десятого, в субботу завтрак накрывали в десять.
Максим принял душ и сошел в столовую, когда тетка уже сидела за столом. Перед ней стоял стакан морковного сока и тарелка с остатками овсяного пудинга.
– Извини, не стала тебя ждать, – заявила она сухо. – Подумала, что будешь спать до обеда.
– В этом доме у меня включаются наработанные рефлексы. Мне кофе с молоком, сок и пару тостов. С сыром и ветчиной, – обратился он к Вале, немолодой уже горничной с отекшим бескровным лицом, вечно выглядевшей так, словно ее саму отмачивали в отбеливателе вместе с простынями.
Когда горничная вышла, Марьяна проговорила, подняв бровь:
– Не вижу ничего плохого в раз и навсегда заведенном порядке. Это дисциплинирует, экономит время.
– Ты, похоже, всерьез занялась вопросами экономии, – заметил Максим. – Поувольняла всю прислугу, в конторе навела страху. Там только и говорят о сокращениях.
– Люди могут и должны работать эффективнее, – возразила она. – Конечно, им это не нравится, но я никого не держу. То же касается прислуги – когда у каждого есть свой отведенный объем обязанностей, меньше времени остается на сплетни и шашни друг с другом.
– Может, проще их всех уволить, а дом продать? – предложил Максим. – Мне он не нужен. Я подпишу доверенность на распоряжение моей долей в обмен на квартиру. Ты же, кажется, собиралась?
Она сделала нервное движение.
– Нет, мои планы изменились. Сейчас я не готова это обсуждать. В ближайшее время ты узнаешь…
Валя вошла с подносом, и Марьяна, открывшая было рот, замолчала, пристальным взглядом провожая каждое движение горничной.
– Вы разве не видите, что эти тосты подгорели? – спросила она со сдержанной яростью.
– Оставь, всё в порядке, – возразил Максим.
– Нет, не в порядке. Это же яд, канцерогены! Вы сами бы не стали это есть, а подаете на стол!
– Да что это с тобой сегодня? – удивился Максим, когда горничная унесла тарелку. – Оштрафовали какую-нибудь стройку? Или папа ночью был не на высоте? А черт, я понял – ты беременна! Вот почему вы так торопитесь со свадьбой…
Марьяна замерла с вилкой в руках.
– Откуда ты знаешь про свадьбу?
– Ну тоже мне, имя Бога. Все только об этом и говорят. Ты же поручила секретарше составить список свадебных салонов и кейтеринговых компаний. Тут не нужно быть Эркюлем Пуаро.
На мгновение ее лицо стало испуганно-беззащитным, но затем приобрело привычное выражение недоверия и недовольства окружающим миром.
– Конечно, они готовы заниматься чем угодно, кроме работы. Я предполагала, что Георгий объявит тебе официально. Но раз все известно, не буду скрывать. Да, мы назначили день свадьбы. Вероятно, это произойдет на Красную горку, после Пасхи.
– Что ж, поздравляю. Хотя и не скажу, что рад за вас.
Максим наконец получил свои тосты и сыр.
– Естественно, будет заключен брачный контракт, над этим уже работают юристы. Нам нужно будет обсудить вопросы с общей собственностью, – проговорила тетка, игнорируя его реплику.
– Всегда готов, – кивнул Максим. – Кстати, разумно, что ты так философски относишься к папиным слабостям. В конце концов мальчишка лучше какой-нибудь секретарши. Он не забеременеет, ни на что особенно не может претендовать… На мой взгляд, нам давно следует в этих вопросах взять пример с древних греков. Порядочных женщин нашего сословия воспитывать для брака, а красивых девушек и юношей из низших слоев – для удовольствий любви. Богатые и красивые должны наслаждаться жизнью. А бедные и некрасивые пусть работают. Согласна со мной?
– Ты слишком много себе позволяешь, – проговорила она, отчеканивая каждое слово. – Естественно, твой отец прекратит, уже прекратил эту глупую связь. Это было первым условием, которое я ему поставила.
Максиму почему-то захотелось ее позлить.
– Что ж, внушает оптимизм. Боюсь только, подобные условия придется ставить не раз. Или же, по примеру известного библейского персонажа, следует истребить всех мальчишек в пределах досягаемости и запретить рождаться новым.
Ничего не отвечая, Марьяна встала и, бросив на стол салфетку, вышла из столовой.
Максим неспешно закончил завтрак и поднялся в свою комнату.
Вечером он был приглашен на премьеру спектакля, в котором Таня играла одну из главных ролей и о котором она так много говорила в последнее время. Это была мистическая пьеса про Иисуса, сочиненная тем самым Гришей, перспективным режиссером, поборником женской нравственности. Он же выступал постановщиком спектакля. Таня играла Марию Магдалину.
Представление было построено на пространных монологах, многозначительных паузах и надрывных шумных сценах – видимо, чтобы не дать зрителю ни заснуть как следует, ни пробудиться на сколько-нибудь долгий срок. У Тани был длинный текст в середине пьесы, что-то вроде кульминации: «Священные книги – это корабли времени. Люди снарядили и пустили их в путь из прошлого в будущее. Они плывут, разрезая волны времен, к своей гавани, чтобы только там остановиться; и эта гавань – Бог».
Под занавес режиссер устроил Иисусу фрейдистский перепихон с Магдалиной. В этой сцене Таня обнажала грудь, а потом плакала, обнимая голые ноги актера, игравшего роль Христа, и в этот момент Максим чувствовал острую брезгливость, ревность и злость.
Спектакль показывали на малой сцене, в заполненном зрителями зальчике было нечем дышать, и после спектакля Максим сразу вышел на улицу. Позвонил ей, садясь в машину.
– Когда ты выйдешь? Я жду внизу.
Она ответила весело, возбужденно:
– Слушай, ну мы же собираемся отмечать премьеру… Ребята знают хороший ресторан, тут недалеко. Заходи, я тебя со всеми познакомлю.
– Нет. Я тогда поеду домой, – ответил он, чувствуя обиду и ревность. – Созвонимся завтра.
– Прошу тебя, пойдем, – проворковала Таня с нежностью. – Это для меня очень важный день. А ребята у нас классные, вот увидишь! Только подожди десять минут, я переоденусь и выйду. Хорошо?
– Ладно, – согласился он. – Только давай быстрее. Я пока воды куплю.
Через четверть часа Таня выскочила из дверей служебного входа. Румяная, возбужденная, она подбежала к машине. От ее дыхания пахло вином.
– Ой, Максим, я так рада! По-моему, замечательно прошло. Для меня это очень важный этап! Мы недолго посидим, я тебя со всеми познакомлю… Я же терплю твоих друзей.
Он пожал плечами.
– Хорошо, садись. Будем терпеть твоих. Где этот ваш ресторан?
Улыбаясь, она поцеловала его в щеку возле рта.
– Спасибо! Представляешь, нас уже на фестиваль в Екатеринбург приглашают. Если найти спонсора, можно было бы свою студию организовать… Ну, что ты молчишь? Тебе понравилось или нет?
– Ты хочешь ответ вежливый или честный?
Она искренне огорчилась.
– Значит, не понравилось. Можешь аргументировать?
– Не знаю, мне показалось скучно. И непрофессионально. Какой-то самодеятельный Булгаков для озабоченных школьников.