– А тебя и не узнать, как похорошела. Люблю женщин в юбках, а то вечно влезут в эти штаны, никакого шарма. Помню, еще когда ты студенткой бегала… Ну, расскажи, что там у тебя за свадьба? Я в ваших питерских делах не силен.
– Я выхожу замуж за Георгия Измайлова, – сообщила Марьяна, осторожно отодвигаясь, чтобы не поощрять его, но и не обидеть – его внимание немного волновало ее и отчасти льстило.
– Это бывший зять Павла Сергеевича? Ну, я слышал что-то вроде. Говорят, толковый парень, но тот еще жук. Смотри, как бы не оттяпал у тебя и палец, и локоть. Да, мне тут Сирож жаловался… Мол, не хотите нормально работать, как при отце. Всё повернули по-своему, давите на них, отжимаете навар.
– Уже не может быть как при отце, – помолчав, произнесла Марьяна.
Салов широко перекрестился.
– Царствие небесное Пал Сергеичу, стоящий был мужик. За каждое слово свое отвечал и дело помнил. А что эти, нынешние? Никому ничего не надо, только бюджеты пилить. Куда ни ткнешься – везде гнилье. Дороги, канализация, людишки… Лишь бы дырочку найти и присосаться, как клопы. И в Швейцарию сложить. Мол, после нас хоть потоп. – Он поднял рюмку и снова погладил колено Марьяны широкой теплой рукой. – Давай за отца, не чокаясь. Так что жених твой? Чего не приехал? Я бы познакомился. Раз вы отцовский бизнес сами тянуть хотите, надо личные контакты закреплять.
– Да, – кивнула Марьяна. – Мы после свадьбы обязательно собираемся представиться всем. Я очень ценю связи папы и хочу развивать их, как и раньше. И у Георгия есть поддержка в Москве – вы, наверное, в курсе. Но сейчас нам нелегко. Идет реорганизация в компании, еще много неясностей с разделом собственности, часть вопросов будет решаться по суду. Но замораживать текущие проекты мы не хотим даже на время – потом долю рынка не вернуть… Мы много работаем вместе. Георгий очень мне помогает. Без него бы я не справилась, хоть и знаю все наши дела.
– А то смотри, мы тебе и здесь жениха подыщем, ты невеста хоть куда, – подмигнул ей Салов. – Я лично эту моду на ссыкух двадцатилетних не поддерживаю. Что с нее возьмешь – ни поговорить, ни людям показать… Сам над дураками смеюсь, которые на внучках женятся. А в женщинах за тридцать – самый сок. И молодая еще, и жизнь уже узнала. Как, пойдешь ко мне в любовницы, если позову? – Наблюдая ее минутную растерянность, Салов захохотал. – Да шучу, шучу! У меня уж одно теперь: досидеть на месте года три, и на персональную, клубнику сажать на даче. А ты что подумала, стрекоза?..
Во дворе галереи уже собралась внушительная выставка новинок мирового автопрома и актуальной классики – спортивный «мерседес», «макЛарен», «бентли», «мазератти». Евгений Маркович удовлетворенно крякнул, оглядываясь на свой «майбах».
– Во, где жизнь. У вас небось, в Ленинграде вашем, таких красавцев и поодиночке не увидишь. А у нас целый табун пасется. Москва.
Водитель и охранник проводили их до дверей галереи, Салов сделал обслуге знак остаться снаружи. В просторных залах собралось уже достаточно много посетителей. Составленные группами предметы мебели матово поблескивали благородной позолотой, стеклянные витрины с посудой и статуэтками притягивали взгляд. Стены были увешаны пейзажами в богатых рамах, среди которых попадались картины советских художников на производственную тему, портреты Ленина и Сталина, обнаженная натура. Некоторые вещи – полукруглую золоченую горку (середина XIX века, прекрасное состояние), шкафчик с росписью и две консоли (музейный уровень, требует реставрации), настенное зеркало в резной оправе – Марьяна уже видела на фотографиях. У каждой группки стоял работник галереи, готовый отвечать на вопросы.
Евгений Маркович взвесил в руках тяжелую золоченую фруктовницу с лебедями.
– Вот это мне по вкусу. Такой штукой дашь по голове, мало не покажется…
– Расскажите про этот диван, – попросила Марьяна девушку, которая выразительно смотрела на Салова, но не решалась отнять предмет.
– Диван из груши и розового дерева, конец эпохи ампир. Сохранность почти идеальная, обивка родная. С 1937 года он хранился в одной семье, продают в связи с разделом наследства. Вот этот ломберный столик и два стула – также из этой коллекции. Но диван – самый редкий предмет…
Марьяна подумала, что диван понравится Георгию. Он любил именно такие вещи – изящные и добротные одновременно, без кричащих деталей.
– Смотри, кто тут, – подтолкнул ее Салов, указывая на лысого человека с обрюзглым лицом, стоявшего перед одной из картин. – Серьезные люди. Хочешь, познакомлю?
Это был крупный предприниматель, чье имя неизменно значилось в первой десятке российского списка Forbs. Его держала под руку тощая девица с распущенными волосами.
– Мировой мужик, между прочим, – заметил Салов, поправляя галстук. – Поприветствую, а то еще примет как обиду.
Когда он отошел, Марьяна попросила показать сервиз, стоявший на полке в круглой горке. Сервиз оценивался довольно дорого, и девушка достала одну из чашек с такими предосторожностями, с какими, наверное, сапер разминирует снаряд. Марьяна взяла чашку, и в ту же минуту почувствовала затылком чей-то пристальный взгляд. Она обернулась и увидела Антона Сирожа. Тот весело улыбался, и она мельком подумала, что никогда не видела на его лице такого живого и радостного выражения.
– Это сервиз Батенинского завода, датируется 1830 годом, не полный комплект, – поясняла девушка-продавец. – Вот здесь можно видеть клеймо – буквы С.З.К.Б., это значит Санкт-Петербургский завод купца Батенина…
Марьяна отдала ей чашку.
– Вы сказали, неполный комплект?
– Нет одного блюдца, на сухарнице имеется незначительная реставрация и утрачена крышка малого заварочного чайника… Но в остальном сервиз в очень хорошей сохранности.
Марьяна не удержалась от резкости в адрес продавщицы.
– Вы или плохо понимаете, что такое предмет в хорошей сохранности, или считаете, что я не понимаю, что такое сохранный сервиз…
Та не успела возразить – Антон возник рядом с ними и без церемоний взял Марьяну под руку.
– Приветик, а ты чего тут забыла? Пойдем покажу картину Репина, которая стоит, как мой «Фантом». Но за десять лямов ихний Шишкин не уйдет, слово мастера…
Удивленная, Марьяна последовала за ним, хотя и высвободила руку. Они осмотрели картину, подошли к стойке, где седовласый бармен разливал коньяк.
– Слушай, ну ты в курсе, что ничего личного? – заявил Антон, доверительно наклоняясь к ней. – Я-то был не против чего-как, но эти же начали давить – женись да женись, как будто я им принц Уэльский. А чисто по жизни ты мне даже нравилась… по-своему. Кто это с тобой, такой пальцастый?
– Это давний друг отца, – ответила Марьяна. – Извини, мне пора.
Она заметила, что Сирож пьян, и не хотела продолжать эту странную беседу.
– Момент, – он снова улыбнулся весело и чуть смущенно. – Просто от души, информация к размышлению. Измайлов земной пацан, реальный перец. Я бы с ним вполне в общий карман работал. Но эти не дадут. Вынут кишки и намотают, как тридцать шесть ступеней Шаолиня.
– О ком ты говоришь? – спросила Марьяна, настораживаясь.
– Отцы-основатели. Только тсс, о драконах ни слова, – он приложил толстый палец к губам. – У них теперь на принцип – его умыть и утоптать.
– Я в курсе, что между нами много открытых вопросов, – строго возразила Марьяна. – Но мы все подробно обсуждали с Сергеем Сергеевичем. А для проблем, которые не получается решить за столом, есть юристы и суды. У нас полностью легальный бизнес.
Антон подмигнул заговорщицки.
– И мне папа рассказывал сказки на ночь. Как люди со своей доляны зеленую малину собирают… А чисто ради знания, ты сама-то в курсе, сколько у вас фонарей на космонавтов навешано? Вот то-то. Вся прибля-убля на Измайлова завязана, а у него хотелка тоже не вчера отросла.
– Я не понимаю, о чем идет речь, – твердо проговорила Марьяна, все же помимо воли ощущая растущую тревогу. – Если ты хочешь о чем-то предупредить, говори яснее.
– Ну нет, человек себе петлю не мылит, – он мотнул тяжелой лысеющей головой. – Просто будь в периметре проблемы.
Салов подошел к ним с двумя рюмками в руках, взглянул на Сирожа.
– Ну, присмотрела что-нибудь?
– Нет, – ответила Марьяна и была вынуждена их представить. – Это Антон Сирож, сын Сергея Сергеевича.
– А, ну да, – кивнул Салов, принимая брюзгливый и величественный вид.
Еще какое-то время они с Саловым осматривали салон, но Марьяна никак не могла сосредоточиться на выставленных предметах. Туманные речи Антона встревожили ее больше, чем следовало, и даже Евгений Маркович, заметив это, предложил «сменить обстановку» и отправиться закусить.
Вечером, когда Георгий позвонил ей в гостиничный номер, после вопросов о настроении и самочувствии и необходимых сдержанных нежностей, она спросила:
– Ты знаешь, зачем космонавтов вешают на фонарях?
– Нет, скажи, – ответил он, видимо, ожидая, что за этим последует какой-то анекдот.
– Или наоборот – это фонари вешают на космонавтов?
– Ну, это просто, – заявил он тут же. – Как без фонарей осваивать просторы космоса? И кто это тебя учит оперативному жаргону? Салов? Я буду ревновать.
– Что это значит? – спросила она, решив все же не говорить ему про встречу с Сирожем.
– Ну, я тебе как-нибудь объясню, но не по телефону, – пообещал он. – Обнимаю тебя, Маша. Сладких снов.
Положив трубку, Марьяна посмотрела в зеркало и улыбнулась сама себе, как на занятии по психотренингу: «Скоро наша свадьба. И я очень, очень счастлива».
Глава третья. Майкл
– Мне придется прорезать дыру у вас в груди, чтобы вставить сердце, – предупредил Гудвин.
– Я в вашем распоряжении, – ответил Железный Дровосек. – Режьте, где угодно.
Игорь не жалел, что не поехал в Будапешт. Вернее, уже не думал об этом, отдавшись стремительному течению новой беспечной жизни с Бяшкой.