в кителе, фуражке и обнаженный ниже пояса.
У Георгия Максимовича, которого раньше забавляла всеядность компаньона, теперь его откровения вызывали нечто вроде душевной отрыжки. Сам он как-то перестал находить удовольствие в случайном разврате. Сейчас его вполне удовлетворяло то разумное, как ему казалось, равновесие в распределении себя между работой, семьей и личной жизнью. Игорь по-прежнему оставался самым остросюжетным его приключением, и влиять на этот выбор уже не мог никто из близких, даже Марьяна и Максим. Он даже отчасти гордился тем, что отстоял свое право на свободу без открытой конфронтации с женой. Хотя порой осознавал, что замок его благополучия построен на зыбком песке.
Вальтер вышел в зал прибытия одним из первых, со своей чуть язвительной улыбкой на полных лиловато-розовых губах. Он открыл объятия навстречу Георгию и смачно выругался по-русски, выражая предельную радость.
Костюм ладно сидел на его поджарой мальчишеской фигуре, шея была закрыта шелковым платком, и лицо, освеженное загаром и косметическими уколами, матово сияло. Старость видела, что маленький швейцарец не намерен сдаваться без боя, и временно отступила с завоеванных позиций.
– Что ты даришь? – спросил он, усевшись в машине. – Я привез много красной икры и резной моржовый клык. Это удобно дарить?
Он похлопал рукой по своему баулу с золотыми застежками.
– Вполне, – кивнул Георгий. – Я дарю кабинетную гравюру.
– Любит антиквариат? Русские просто помешались на этом. Скупают в Европе старые развалины, которые владельцы годами не могли продать… Мне часто говорят – кто имеет дело с русскими, предает европейские ценности. Но при этом все рвутся в Россию, чтобы хоть немножко здесь нажиться, – он сделал масляные глаза. – А потом погулять с красивыми девочками и мальчиками.
– Поездка оправдала ожидания? – полюбопытствовал Георгий.
– Где-то и около. Расскажу и покажу, – кивнул он, подмигивая. – А как ты поживаешь? Как наш маленький Игорек? – Он снова перешел на немецкий. – Я жду, когда ты уже найдешь себе что-нибудь новенькое, неприлично так долго играть в Ромео и Джульетту в нашем возрасте.
– Ждешь, когда освободится место? – полюбопытствовал Георгий, и тот пожал плечами.
– Конечно. А как здоровье твоей жены? Она все такая же спортивная?
– Пожалуй, – проговорил Георгий по-русски.
– Пожалуй – это значит «да» или «нет»? – спросил Вальтер, не чуждый бытового филологического любопытства.
– Пожалуй – это значит «все возможно в этом лучшем из миров».
По московским меркам недолго постояв в пробке на выезде с кольца, они преодолели остаток пути меньше чем за час, успев за это время обсудить и несколько рабочих вопросов – по передаче акций и по корпоративным отчетам за финансовый год. Перед воротами резиденции пришлось выйти из машины. Люди с автоматами проверили документы, досмотрели, попросили открыть капот и багажник джипа, осветили салон фонарями. Только вслед за этим поднялся шлагбаум, и вооруженный охранник, козырнув, указал им направление к дому.
Трехэтажный особняк с колоннадой поднимался над водоемом; вековые ели стерегли его тайну, как Кощееву смерть. Перед крыльцом на длинных флагштоках развевались шелковые вымпелы. С огромного баннера, закрывшего всю верхнюю часть фасада, смотрел в светлую даль человек, которого Георгий знал когда-то молодым и полным веры в то, что он сможет переделать этот мир.
– Это и называется культ личности? – спросил Вальтер не то в шутку, не то всерьез.
– Добро пожаловать в Византию.
Они оставили джип на стоянке, где поблескивали новым лаком дорогие машины гостей.
– Это же «майбах», – пробормотал Вальтер, приглядываясь к соседнему автомобилю. – Безумие. Все никак не привыкну к этому.
– Попробуй расслабиться и получить удовольствие, – посоветовал Георгий. – Это Москва.
Видимо, предупрежденный с поста охраны, навстречу им вышел Слава Семенков – примечательная личность, внештатный шут при хозяине имения. Когда-то Семенков был менеджером женского вокально-инструментального ансамбля, хорошо поднялся на фанерном чесе по стране, но почти все потерял в кризис. Затем, поставляя живой антураж для частных вечеринок, он перезнакомился со многими влиятельными людьми и мог бы заново сделать карьеру, если б не природная лень и не водка.
Рядом с Семенковым стоял, покачиваясь, бывший скандальный журналист, ныне руководитель крупного медиа-холдинга. Концы его развязанного галстука спускались на выпирающий самодовольный живот.
– Господин Измайлов, наше почтение и шарман! – закричал Семенков, приближаясь. – Хлопцы пьяные, кони запряженные! Вас только ждем!
– Хорошо погуляли? – спросил Георгий, слегка отстраняясь от Славы, лезущего с пьяными объятьями.
– Я ему твердо заявил – всё, оплачивайте мне пересадку печени, или я обделаю ваши персидские ковры во всех углах! – Семенков все же схватил Георгия за рукав. – Я бесценный член общества, пусть мне отрежут кусок от молдавского гастарбайтера. А я воспою его в стихах, как Гораций Мецената.
– Кого в стихах, гастрабайтера? – спросил журналист и сам громко засмеялся своей шутке.
Они подошли к огромным тяжелым дверям, у которых ждал второй кордон охраны: юноши, затянутые в черную униформу с особыми знаками отличия, все светловолосые и голубоглазые, как персонажи трилогии Сорокина про лед.
Журналист шел молча и негромко икал, а Семенков без остановки сыпал словами:
– Для меня ему сорок тысяч жалко, а у самого бабки несчитанные, швыряется, как детки в песочнице. Бассейн – точная копия из дворца Чаушеску. На заметку желтой прессе – он двадцать лет про этот бассейн втайне мечтал. Он же совершенно невменяемый, это медицинский факт, я всем говорю.
– Здравствуйте, – сказал один из охранников, толкая створки дверей, и Георгий вспомнил – испанские каникулы, ночное купание. Это был Гера, юный звеньевой, все такой же строгий и миловидный, хоть и повзрослевший за год.
Не сводя с юноши глаз, Вальтер осторожно тронул Георгия за локоть.
– Пожалуйте за мной, – пригласил Гера и повел гостей к широкой мраморной лестнице с перилами.
– Зал для малых приемов, – тут же пояснил Семенков. – Прошу заметить – мрамор из Италии. Здешний по качеству не подошел, видите ли. А пол из афганского ореха. По рисунку паркета в Лувре!
Оглядываясь, Георгий и сам испытывал невольное восхищение масштабами тщеславия человека, построившего для себя этот роскошный прижизненный мавзолей. Вальтер тоже интересовался интерьерами, но больше поглядывал на Геру.
– Банкетный зал и малые столовые! – объявил торжественно Семенков. – Что тут творилось в пятницу, это не опишет перо Булгакова!
– Почему Булгакова? – спросил, икнув, журналист. – Почему не Гомера?
– А сейчас-то где все? – удивился Георгий, проходя через пустые анфилады. – Мне говорили, сегодня будет самое интересное.
– Будет! – радостно закивал Семенков. – Сегодня банный день! Чужие разъехались, праздник только для своих. Скоро обед, а пока все похмеляются в бильярдной. И мы туда.
– А сам Владимир Львович? – обратился Георгий к юному провожатому. – Я бы хотел поздороваться.
– Он еще отдыхает. Мне сказано отвести вас к гостям, – ответил Гера, слегка розовея под неотступным взглядом Вальтера.
Ожидая лифта, они остановились на площадке лестницы, ведущей, по-видимому, в новые бесконечные салоны и гостиные. Гера вошел в лифт последним, нажал кнопку, и кабина начала плавно и быстро опускаться в преисподнюю дворца.
Алена, сестра Володи, женщина богатырского сложения, с сиплым голосом и детски капризным выражением большого некрасивого лица, играла в бильярд со своим супругом. Преуспевающий адвокат Феликс Курышев – высокий, статный, в светлом костюме и в сапогах из змеиной кожи – с тяжеловатым изяществом двигался вокруг стола, сжимая в пальцах кий. Человек пять гостей с помятыми лицами наблюдали за игрой. Другие выпивали у стойки.
Заметив Георгия, Алена двинулась к нему, сверкая крупными бриллиантами в ушах и на пальцах.
– Измайлов, ёп твою мать! Ты же вчера обещал быть! Ай, да! С этим терактом… Вот гниды казематные, зверье, я бы им яйца поотрывала! – Обняв его, она шепнула: – Чурики, Фильке быстрых не давать. Я его к целителю вожу.
Перед ними вырос кельнер с подносом. Георгий взял стакан и сказал:
– Рад тебя видеть, дорогая, отлично выглядишь. Володя отдыхает?
– Дрыхнет! – хохотнув, сообщила Алена. – Третий же день гужбаним. Пятьдесят лет – не шутки тебе.
– У нас подарки для него.
– Отдай охране, пусть снесут в кабинет, он потом посмотрит. Ты, надеюсь, жену свою не взял? Как ты с ней еще свое хозяйство не отморозил? Она же небось и в постели как ледышка, – Алена хрюкнула и ткнула Георгия кулаком в бок. – И чего ты в эту петлю полез, вот скажи? Нашли бы мы тебе тут подходящего человека. Я бы, может, и сама была бы не прочь!
– Хочу тебе представить моего швейцарского друга и партнера по бизнесу, – Георгий повернулся, подзывая Вальтера. Тот галантно склонился к руке Алены.
– Весьма великолепный дом и парк! Я испытываю полное восхищение. Это милая идея – иметь собственные войска в поместье, как русские императоры в своих дворцах!
– Это не войска, – возразила Алена, – это наш патриотический фронт. Молодежное отделение партии. Ребят же надо вовлекать в политическую жизнь, вот Володя и придумал им форму и звания. Как военная игра, понимаете?
– Понимаю, – серьезно кивнул Вальтер. – Я бы хотел играть в эту игру от утра и до утра.
Георгий оставил их и пошел поздороваться со знакомыми, которых успел заметить в зале. Тут собралась причудливая компания людей, вхожих в ближний круг Владимира Львовича. Молодой, быстро разбогатевший владелец крупной ретейловой сети болтал с депутатом от оппозиции и его любовницей, хозяйкой ювелирного бизнеса. Подчеркнуто трезвый представитель госаппарата с вкрадчивой улыбкой выслушивал бог весть какие признания от подвыпившего тучного банкира.
– Между нами, Измайлов, давно не живем как люди. Аттракцион «среди хищников», – пожаловался, обнимая Георгия, человек из важного закрытого управления, дочь которого недавно купила викторианский особняк в центре Лондона. – Вы там заняли по нишам и расслабляетесь в своей культурной столичке. А у нас все жестче, чем хрен. Или ты, или тебя. Новые жадные пришли… Только шалишь, у стариков позиция крепкая. Стоим, как конь в бетоне.