Рядом с Семенковым стоял, покачиваясь, бывший скандальный журналист, ныне руководитель крупного медиа-холдинга. Концы его развязанного галстука спускались на выпирающий самодовольный живот.
— Господин Измайлов, наше почтение и шарман! — закричал Семенков, приближаясь. — Хлопцы пьяные, кони запряженные! Вас только ждем!
— Хорошо погуляли? — спросил Георгий, слегка отстраняясь от Славы, лезущего с пьяными объятьями.
— Я ему твердо заявил — всё, оплачивайте мне пересадку печени, или я обделаю ваши персидские ковры во всех углах! — Семенков всё же схватил Георгия за рукав. — Я бесценный член общества, пусть мне отрежут кусок от молдавского остарбайтера. А я воспою его в стихах, как Гораций Мецената.
— Кого в стихах, гастрабайтера? — спросил журналист и сам громко засмеялся своей шутке.
Они подошли к огромным тяжелым дверям, у которых ждал второй кордон охраны: юноши, затянутые в черную униформу с особыми знаками отличия, все светловолосые и голубоглазые, как персонажи трилогии Сорокина про лёд.
Журналист шел молча и негромко икал, а Семенков без остановки сыпал словами:
— Для меня ему сорок тысяч жалко, а у самого бабки несчитанные, швыряется, как детки в песочнице. Бассейн — точная копия из дворца Чаушеску. На заметку желтой прессе — он двадцать лет про этот бассейн втайне мечтал. Он же совершенно невменяемый, это медицинский факт, я всем говорю.
— Здравствуйте, — сказал один из охранников, толкая створки дверей, и Георгий вспомнил — испанские каникулы, ночное купание. Это был Гера, юный звеньевой, всё такой же строгий и миловидный, хоть и повзрослевший за год.
Не сводя с юноши глаз, Вальтер осторожно тронул Георгия за локоть.
— Пожалуйте за мной, — пригласил Гера и повел гостей к широкой мраморной лестнице с перилами.
— Зал для малых приемов, — тут же пояснил Семенков. — Прошу заметить — мрамор из Италии. Здешний по качеству не подошел, видите ли. А пол из афганского ореха. По рисунку паркета в Лувре!
Оглядываясь, Георгий и сам испытывал невольное восхищение масштабами тщеславия человека, построившего для себя этот роскошный прижизненный мавзолей. Вальтер тоже интересовался интерьерами, но больше поглядывал на Геру.
— Банкетный зал и малые столовые! — объявил торжественно Семенков. — Что тут творилось в пятницу, это не опишет перо Булгакова!
— Почему Булгакова? — спросил, икнув, журналист. — Почему не Гомера?
— А сейчас-то где все? — удивился Георгий, проходя через пустые анфилады. — Мне говорили, сегодня будет самое интересное.
— Будет! — радостно закивал Семенков. — Сегодня банный день! Чужие разъехались, праздник только для своих. Скоро обед, а пока все похмеляются в бильярдной. И мы туда.
— А сам Владимир Львович? — обратился Георгий к юному провожатому. — Я бы хотел поздороваться.
— Он ещё отдыхает. Мне сказано отвести вас к гостям, — ответил Гера, слегка розовея под неотступным взглядом Вальтера.
Ожидая лифта, они остановились на площадке лестницы, ведущей, по-видимому, в новые бесконечные салоны и гостиные. Гера вошел в лифт последним, нажал кнопку, и кабина начала плавно и быстро опускаться в преисподнюю дворца.
Алена, сестра Володи, женщина богатырского сложения, с сиплым голосом и детски капризным выражением большого некрасивого лица, играла в бильярд со своим супругом. Преуспевающий адвокат Феликс Курышев — высокий, статный, в светлом костюме и в сапогах из змеиной кожи — с тяжеловатым изяществом двигался вокруг стола, сжимая в пальцах кий. Человек пять гостей с помятыми лицами наблюдали за игрой. Другие выпивали у стойки.
Заметив Георгия, Алена двинулась к нему, сверкая крупными бриллиантами в ушах и на пальцах.
— Измайлов, ёп твою мать! Ты же вчера обещал быть! Ай, да! С этим терактом… Вот гниды казематные, зверьё, я бы им яйца поотрывала! — Обняв его, она шепнула: — Чурики, Фильке быстрых не давать. Я его к целителю вожу.
Перед ними вырос кельнер с подносом. Георгий взял стакан и сказал:
— Рад тебя видеть, дорогая, отлично выглядишь. Володя отдыхает?
— Дрыхнет! — хохотнув, сообщила Алена. — Третий же день гужбаним. Пятьдесят лет — не шутки тебе.
— У нас подарки для него.
— Отдай охране, пусть снесут в кабинет, он потом посмотрит. Ты, надеюсь, жену свою не взял? Как ты с ней ещё свое хозяйство не отморозил? Она же, небось, и в постели как ледышка, — Алена хрюкнула и ткнула Георгия кулаком в бок. — И чего ты в эту петлю полез, вот скажи? Нашли бы мы тебе тут подходящего человека. Я бы, может, и сама была бы не прочь!
— Хочу тебе представить моего швейцарского друга и партнера по бизнесу, — Георгий повернулся, подзывая Вальтера. Тот галантно склонился к руке Алены.
— Весьма великолепный дом и парк! Я испытываю полное восхищение. Это милая идея — иметь собственные войска в поместье, как русские императоры в своих дворцах!
— Это не войска, — возразила Алена, — это наш патриотический фронт. Молодежное отделение партии. Ребят же надо вовлекать в политическую жизнь, вот Володя и придумал им форму и звания. Как военная игра, понимаете?
— Понимаю, — серьезно кивнул Вальтер. — Я бы хотел играть в эту игру от утра и до утра.
Георгий оставил их и пошел поздороваться со знакомыми, которых успел заметить в зале. Тут собралась причудливая компания людей, вхожих в ближний круг Владимира Львовича. Молодой, быстро разбогатевший владелец крупной ритейловой сети болтал с депутатом от оппозиции и его любовницей, хозяйкой ювелирного бизнеса. Подчеркнуто трезвый представитель госаппарата с вкрадчивой улыбкой выслушивал бог весть какие признания от подвыпившего тучного банкира.
— Между нами, Измайлов, давно не живем как люди. Аттракцион «среди хищников», — пожаловался, обнимая Георгия, человек из важного закрытого управления, дочь которого недавно купила викторианский особняк в центре Лондона. — Вы там заняли по нишам и расслабляетесь в своей культурной столичке. А у нас всё жёстче, чем хрен. Или ты, или тебя. Новые жадные пришли… Только шалишь, у стариков позиция крепкая. Стоим, как конь в бетоне.
— Вы там, в своем Питере, реальных объемов и близко не нюхали, — тут же величаво сообщил лысый одышливый банкир. — Собираете крошки со стола. А тут люди такие куски заглатывают, даже удивляешься, откуда здоровье.
До обеда Георгий так и не увидел Владимира Львовича. Тот не появился и за столом, накрытым в большой, как бальный зал, белой с золотом столовой. Место хозяина занял Феликс, рядом с ним села Алёна в вечернем наряде и в гарнитуре с изумрудами, купленном, как сама она сообщила, у наследников жены одного советского министра. Появились и другие женщины, почти все с искусственно-красивыми лицами и чрезмерными декольте.
Начался обед с тоста за здоровье хозяина, затем выпили за Алёну и Феликса, за гостей, за присутствующих здесь дам. Георгий вдруг вспомнил, что Володя тоже был женат и растил двух дочерей-студенток. Его жена занималась большим бизнесом, и, видимо, отсутствовала на юбилее мужа по причине занятости.
Стол сервирован был с той же показной роскошью, с какой делалось всё в этом доме. Гостей обслуживали официанты в белых куртках, но тут же скользили по паркету и молодые охранники, затянутые в униформу.
— А этот Слава, он из «наших»? — полюбопытствовал Вальтер, кивая на Семенкова, употребляя специфический немецкий термин. — С ним можно обсуждать?..
Георгий пожал плечами, не в первый раз подумав о том, каких непредставимо разных людей сближает принадлежность к этому особому мужскому профсоюзу то ли избранных, то ли отверженных. И о странном спорте, правила которого заключаются в том, чтобы в любой компании высмотреть «своих».
Семенков по каким-то признакам понял, что речь идет о нем, перегнулся через стол и заговорщицки подмигнул:
— Вы особо-то не наворачивайте, потом в парилке тяжело будет.
— А что мы будем делать в этих банях? — спросил Вальтер с показным иезуитским простодушием.
— Я бы в этих банях всю жизнь прожил, — хихикнул Слава, который быстро хмелел, становясь всё более неприятным и жалким.
После третьей перемены блюд за столом стало так шумно, что разговаривать можно было, только перекрикивая других. Кто-то впустил в комнату двух мраморных догов, и они с лаем бегали вокруг стола, выпрашивая куски. Георгий кинул собакам два ломтя ветчины, и Алёна закричала:
— Измайлов, только сладкого им не давай! Лучше иди сюда! Потанцуем…
— А муж не приревнует? — спросил Георгий. Алёна кинула в сторону Феликса хлебным шариком.
— Пусть попробует… Сами кобели, ещё и собак завели!
Георгий поднялся и увидел, что в соседнем небольшом зале и в самом деле танцуют. Несколько разбитных женщин и двое нетрезвых мужчин перетаптывались посреди комнаты. Это так сильно напоминало вечеринку в ресторане советского времени, что он даже развеселился.
— Все вы, мужики, кобели, — продолжала Алена, положив мясистую руку ему на плечо. — Но ты, Измайлов, кобель породистый. Знаешь, какой ты породы? Доберман. Красивый, но умный. И подраться можешь.
Георгий засмеялся. Он чувствовал симпатию к этой нелепой женщине, которая даже в самом дорогом и модном платье была похожа на продавщицу из сельмага.
— А Володя? — спросил он ее. — Он кто?
Она подумала и сказала негромко:
— А мой братец — питон-тихушник. Придушит, заглотит и не подавится. Ты давай, осторожнее с ним. Не верь тут никому.
Музыка закончилась, но Алёна всё не отпускала Георгия. Они продолжали кружиться на месте, обмениваясь шутками, и собаки кружили вокруг них и лизали руки с явным намерением улучить момент и подняться на задние лапы, ткнуться мокрой мордой в лицо. Наконец, Георгия позвал кто-то из гостей:
— Георгий Максимович, вы с нами?
— Ну, иди, иди, — шепнула Алёна, с явным сожалением выпуская его из кольца крепких рук. — Не слушай никого. Ты — человек.
— Пойдем, я сдам тебя под опеку Феликса, — проговорил Георгий.
Она мотнула растрепанной головой: