Такой прыти он наверняка не ожидал даже от тренированных гардемаринов, а завидев меня и вовсе обалдел и дернулся, едва не выпустив руль. Но тут же нашелся и толчком распахнул дверцу с такой силой, что я чуть не свалился вниз на асфальт и лишь чудом уцелел, повиснув на ручке снаружи. Грузовик снова заметался по шоссе, тараня автомобили на соседних полосах, и Камбулату пришлось убраться в сторону.
Впрочем, помочь мне он все равно уже ничем не мог: я под жалобный скрип стальных петель болтался на дверце, то ударяясь спиной об могучее крыло сбоку от капота, то снова возвращаясь обратно к Резникову.
— Да когда ж ты сдохнешь, наконец! — прорычал он, свободной рукой доставая из-за пазухи пистолет.
Блеск вороненого металла… нет, резерв мне, конечно же, не пополнил — зато мотивации отсыпал столько, что я справился и без всякого Дара. Пригнулся, пропуская над головой первые две пули, нырнул вниз, оттолкнулся обеими ногами от подножки под кабиной и влетел внутрь. Мое плечо ударило Резникова под локоть, и остатки магазина ушли куда-то в потолок, высекая искры из металла. Грузовик с визгом шин метнулся наискосок через две полосы, врезался в отбойник и пополз вдоль него, со скрежетом замедляясь и кренясь на правый бок.
— Кажется, приехали, ваше благородие, — ухмыльнулся я, вбивая Резникову в челюсть смачный апперкот.
Весил он чуть ли не вдвое больше меня, и даже Конструкты не смогли бы полностью уравнять силы, но в крови бурлил такой адреналиновый коктейль, что я неплохо справлялся и без них: еще раз врезал в подбородок, прошелся локтем по ребрам, добавил лбом в переносицу и, закрепляя успех, принялся колотить Резникова лицом об руль.
И грузовик мстительно сопровождал каждый удар коротким гудком клаксона, будто и сам был ничуть не против наказать нерадивого хозяина. Закончив экзекуцию, я спустился на подножку, вытащил едва трепыхавшееся тело и швырнул на асфальт…
Чуть ли не прямо под колеса полицейскому авто. Рядом с первой машиной через мгновение остановилась вторая, а за ней и третья — уже без характерной черно-белой раскраски и золотых имперских орлов на капоте, но тоже с проблесковым маячком. Дверь со стороны пассажира распахнулась, и навстречу мне выбрался…
Конечно же, никто иной, как мой новый знакомый, его высокородие статский советник Илья Иванович Соболев. В штатском, как и в день нашей первой встречи, но почему-то с пистолетом в руках. Будто собирался лично мчаться ловить… кого-то.
— Отойдите от задержанного, — буркнул он.
— А на каком, собственно, основании вы мне приказываете? — Я сложил руки на груди. — В данный момент мы приписаны к особой роте его величества и участвуем в операции.
— Операция закончена. — Соболев повернулся к полицейским и указал на стонущего на асфальте Резникова. — Забирайте его.
— Я бы попросил, ваше… — проговорил я.
— Что такое, курсант? Вы собираетесь препятствовать работе Третьего отделения?
Признаться, именно это я и подумывал сделать. Но тогда пришлось бы сломать еще пару носов, из которых как минимум один был достаточно высокопоставленным, чтобы отбить у него Резникова смог бы разве что…
Нет. Даже сам Гагарин, подоспей он сюда лично на своем «Фалькатусе» — не смог бы.
— Разумеется, нет. Мне просто нужно сказать пару слов нашему общему другу, — отозвался я.
И шагнул к полицейским, которые уже успели кое-как понять на ноги свою окровавленную добычу. Мой кулак врезался в солнечное сплетение, и бедняга согнулся пополам, повиснув на чужих руках.
— Это тебе за сестру. — Я размахнулся еще раз. — А вот это — от меня лично.
Второй удар угодил прямиком в искалеченную переносицу. Резников жалобно взвыл и, не удержавшись, снова свалился на асфальт, заливая кровью ботинки полицейских.
— Благодарю. Вот теперь мы, пожалуй, закончили. — Я улыбнулся и поправил ворот куртки под «разгрузкой». — Доброй ночи, ваше высокородие.
Глава 16
— … каждый раз, когда в городе творится какой-то бардак, вы четверо непременно оказываетесь рядом!
На самом деле всего трое… формально. Его благородие барон Корф, как и положено техническому специалисту и мозгу операции, весь этот самый бардак просидел в «штабе» у себя в комнате. Однако огребал, конечно же, со всеми наравне: и из соображений чести, и потому, что начальник Корпуса определенно был не из тех, кто ограничивается разносом одних лишь возмутителей спокойствия. Нет, его карающая длань прошлась по всем причастным.
Наверняка досталось и старшему десантного отделения, и всем мичманам-пятикурсникам, и дежурному офицеру, прозевавшему ночной побег из располаги, и Грачу, и даже Медведю — чисто за компанию.
Но сейчас их здесь уже не было, а нас его сиятельство, похоже, решил оставить на сладкое. Поэтому и охаживал без задора и какой-то особой злобы, зато с чувством, толком, расстановкой и никуда не торопясь. Судя по упомянутым подробностям, Разумовский не поленился вытребовать официальные отчеты и у Гагарина, и у городской полиции, и даже у Третьего отделения — вероятнее всего, в лице Соболева, который наверняка не поленился приукрасить наши подвиги.
А значит, мое очередное «не высоваться» закончилось… да, в общем-то, как всегда.
— Полагаю, вы знаете, как это называется, господа курсанты? — продолжал выговаривать Разумовский. — Самоуправство! Я уже не говорю о нарушении казарменного режима, за которое придется отвечать не вам, а офицерам Корпуса.
— Ваше сиятельство… — Я чуть склонил голову, — разрешите…
— Не разрешаю! — буркнул Разумовский. — Как вы можете догадаться, оправдания меня не интересуют совершенно. Но я очень хотел бы знать, каким образом и по какой причине вы четверо оказались посреди ночи в Шушарах. Да еще и в том же самом месте, где в то же самое время проходила операция по задержанию террористов.
На этот раз вопрос, похоже, даже не был риторическим: его сиятельство умолк, сцепил пальцы в замок и принялся выжидательно сверлить нас взглядом — всех четверых по очереди.
— Я… мы старались помочь, — осторожно начал я, покосившись на остальных. — Так уж вышло, что к нам попала информация, которая… которая могла оказаться полезной для его сиятельства капитана Гагарина и его людей.
Я будто шагал по минному полю — отмазываться приходилось, что называется, наугад. Разумеется, верховный гардемарин не стал вешать всех собак на четырех курсантов, однако я понятия не имел, что именно он указал в отчете. Особенно в том, что отправился не к Морозову или в Министерство обороны, а на стол к руководству Третьего отделения. Совсем не упомянуть о нашем участии он, конечно же, не мог, но наверняка ограничился общими словами… или хотя бы попытался.
Судя по тому, что на сообщение в мессенджере Гагарин так и не ответил, спецслужбы крепко держали его за жабры. И даже заступничество Совета вряд ли смогло прикрыть его полностью. При всей крутизне и полномочиях гардемаринской роты, устраивать пальбу на окраине города с парой десятков трупов и раненых без резолюции сверху не разрешалось даже им.
Влипли? Еще как. Смертельно?..
Нет, едва ли. Одаренных вояк запросто могут гонять по инстанциям хоть неделю, хоть месяц, но наверняка допросами все и ограничится. Даже у Третьего отделения не хватит пороху как следует прижать отпрысков и родню членов Совета, а если и так — Морозов быстро подрежет крылышки этим соколам. Старик всегда запрягал без особой спешки, зато ехал так, что в ушах свистело. И даже если он еще не начал действовать — то вот-вот начнет.
Правда, нас к тому моменту запросто могут и отчислить. А на сухогрузе даже от покровительства ее высочества толку будет… Скажем так, немного.
— Информация? — Голос Разумовского звучал обманчиво мягко, почти ласково. — И мне что, следует объяснять, как правильно пользоваться этой вашей… информацией? Господа курсанты! Как вам кажется — каковы должны быть действия в подобном случае?
Старик обращался сразу ко всем, но особенно выразительно посмотрел на Корфа. Из всех нас он, пожалуй, был единственным, кого можно назвать если не образцовым воспитанником Корпуса, то хотя бы дисциплинированным. Впрочем, правильного ответа не знал даже он: никакого регламента во внутреннем уставе, конечно же, не имелось.
Хотя бы потому, что его создатели вряд ли предполагали, что сведения государственной важности в принципе могут попасть к курсантам-второгодкам.
— Ну… Наверное, следует немедленно сообщить дежурному офицеру, — пробормотал Корф. — Или обратиться к вашему сиятельству лично.
— Вот именно! — Разумовский громыхнул кулаком по столу. — А вы что сделали?
Удрали из располаги, скрытно проникли на территорию коммерческой… якобы коммерческой организации, а потом еще и не поленились принять участие в захвате террористов силами гардемаринской роты. И все это, разумеется, без разрешения руководства, в ночное время и без какого-либо документального подтверждения нашего права находиться за территорией Корпуса.
Да уж… Знал бы, чем все закончится — не поленился бы потратить четыре бланка на увольнительную, придумать какую-нибудь хитрую причину удрать на целые сутки и подстелить соломки везде, где можно — а заодно и где нельзя тоже.
— Боюсь, на доклады у нас попросту не было времени, ваше сиятельство. — Я шагнул вперед. — Иногда для его экономии времени просто необходимо действовать в обход регламента. Полагаю, вам и самому случалось…
— Что там мне случалось — не вашего ума дело, господа курсанты, — проворчал Разумовский. — Офицер, руководствуясь собственными соображениями, целиком и полностью несет ответственность и за себя, и за личный состав. В нашем же случае… Знаете, сколько писем я получил за одно только сегодняшнее утро?
Стоявший справа от меня Камбулат нервно сглотнул. Наверняка уже успел сообразить, что дело пахнет керосином, и на этот раз выговором с занесением все точно не ограничится. Что бы там ни ворчал Разумовский, самому ему вряд ли угрожает хоть что-то: снимать с должности начальника Корпуса, да еще и старого знакомого и друга большей части Совета Безопасности не станут — хотя бы потому, что чуть ли не все высшие чины императорского флота двадцать лет назад служили с ним вместе… Но и их полномочия отнюдь не безграничны.