И всенепременно лично, с глазу на глаз.
Меня тут же пропустили без каких-либо разговоров. Местные наверняка уже давно знали о моем участии в событиях последних месяцев. И, похоже, не заподозрили никакого подвоха. А серое четырехэтажное здание на углу Адмиралтейского проспекта и Гороховой определенно было не тем местом, куда люди приходят, не имея на то особой надобности.
Впрочем, его высокородие, по всей видимости, был на этот счет иного мнения.
— Сослуживцы? — недовольно повторил он. — Однако пришли вы ко мне. И, смею заметить, сделали это без приглашения.
— И приношу свои глубочайшие извинения. — Я пожал плечами. — Однако нашу беседу ни в коем случае не стоит откладывать.
— А вот это уже решать не вам, господин курсант. Если уж так хочется потратить мое время — будьте любезны вернуться, когда я сам назначу встречу. А сейчас, уж простите, вынужден попросить вас откланяться. Мне нужно работать.
Да уж. Этот орешек так просто не разгрызешь — крепкий. За годы службы Соболеву наверняка не раз и не два приходилось вышвыривать всяких просителей и прочих господ, вдруг решивших, что могут вот так запросто заявиться в начальственный кабинет со своими требованиями. Его высокородие не забрался бы так высоко по карьерной лестнице, не отрасти он зубы.
Вот только мои были куда острее. А практика таких вот закулисных схваток — куда солиднее. И пусть в этой жизни мой послужной список сводился к противостоянию с Грачом и ныне отставным физруком Каратаевым, в прежней я сотни раз вот так заходил к старшим по чину, раскладывал все по полочкам, давил…
И все они делали то, что я считал нужным — так или иначе.
— Работать? Что ж, славно — ведь именно этим я и предлагаю заняться. — Я шагнул вперед. — В конце концов, расследование покушения на ее высочество Елизавету Александровну — это ваша задача, а не моя.
— Что вы себе позволяете⁈ — Соболев грозно нахмурился. — Мальчишка, первокурсник…
— Первокурсник и мальчишка, — кивнул я. — Как пожелаете. Но вашему высокородию придется меня выслушать. Или у меня может возникнуть желание отправиться в какой-нибудь другой кабинет. И уже там рассказать о вашей связи с покойным Резниковым. От которого вы не так давно получили кругленькую сумму.
— Ложь. Ложь и клевета.
Соболев ответил быстро… Слишком быстро — и на этот раз на его лице не мелькнуло даже тени удивления. Значит, уже готовился и к такому разговору, причем с кем-то посерьезнее курсанта-первогодки.
— Признаю, вы неплохо спрятали свои грязные делишки с террористами. Движение наличных средств почти невозможно отследить, — продолжил я. — Но все-таки мои люди справились. И если следствие поинтересуется поступлениями на счет фирмы, которой владеет ваша супруга…
— Какая несусветная чушь. — Соболев презрительно ухмыльнулся. — Даже если кому-то взбредет в голову обвинить меня на официальном уровне, любой мало-мальски грамотный адвокат разнесет эту версию в пух и прах.
В его высокородии определенно пропадал великий актер. Не будь я на все двести процентов уверен, что Корф не ошибся, отслеживая цепочку, по которой капиталы двигались со счетов «Конвоя» — пожалуй, и сам начал бы сомневаться.
— Никто и не станет вас обвинять. — Я оперся ладонями на стол. — Если я расскажу все его сиятельству Николаю Ильичу Морозову, он наверняка пожелает проверить столь интересную теорию. Правда, человек его положения не станет размениваться по мелочам и дергать следователей. А просто заявится прямо сюда, и уже четверть часа вы выложите все. И признаетесь даже в том, чего никогда не делали.
Репутация у Морозова была соответствующая. И пусть старик умел держать себя в руках, а свои действия — в рамках имперского законодательства, в случаях, подобных этому, в нем снова просыпался солдафон. Грозный, сердитый и уж точно способный действовать, не оглядываясь на каких-то там чинуш из кабинетов. А лояльные ему генералы и члены Совета не поленились бы разобрать это здание по кирпичикам, чтобы выбить из Соболева все, что ему известно.
Особенно сейчас, когда в столице и без того становилось все жарче и жарче.
В общем, я разве что приукрасил возможные события. И оказался весьма убедителен — беднягу явно проняло. Он все еще пытался напустить на себя независимо-презрительный вид, но его ледяная броня вовсю трескалась и осыпалась на пол, оставляя передо мной перепуганного мокрого человечка, наверняка уже вообразившего, что и как именно с ним может сделать всемогущий глава Совета Имперской Безопасности.
— Я… я вас слушаю, господин курсант, — пробормотал Соболев.
— И с этого нам и следовало начать беседу — сэкономили бы целую кучу времени. — Я с улыбкой уселся на стул напротив. — Тем более что я и сам отчаянно желаю дать вам возможность спастись. В конце концов, у нас с вами сейчас есть и общие цели.
— И какие же?
— Полагаю, мы оба заинтересованы, чтобы следствие шло без лишней шумихи, ваше высокородие. — Я чуть понизил голос. — Мне нужен свой человек в Третьем отделении. И если потрудитесь рассказать все, что вам известно о покушении на ее высочество Елизавету Александровну, мои друзья, вероятно, смогут сделать так, чтобы последствия предательства не стали для вас смертельными.
— Боюсь, ваши друзья будут разочарованы, — вздохнул Соболев. — Я лишь прикрывал деятельность уже известного вам «Конвоя».
— А потом убили Резникова, не так ли? — продолжал наседать я. — Чтобы он не рассказал следствию о ваших с ним делишках. Ведь отпустить вы его уже не могли — слишком много внимания. Попади такой свидетель на дознание к членам Совета…
— Нет! Я этого не делал!
— А мне кажется — сделали. — Я развел руками. — Вас многое связывает. И успей сыскари как следует его допросить — могло бы всплыть… могло бы всплыть все. А еще покойный вам верил, поэтому и подпустил достаточно близко. Господи, да я и сам на вашем месте поступил бы точно так же, — усмехнулся я. — Будь у меня такая возможность… А ведь у вас она, полагаю, была.
— В этом я не виновен! — Соболев съежился, вжимаясь в кресло. — Я не стану отрицать, что получил от покойного деньги за то, что чуть притормозил следствие, но я не убивал его!
Может, и так. Его высокородие продался с потрохами Распутиным и еще бог знает кому, сливал информацию, избавлялся от вещественных доказательств и заметал под ковер весь мусор, который там вообще мог поместиться, но убийство… Нет, едва ли. Я при всем желании так и не сумел представить, как этот аккуратный и одетый с иголочки хлыщ крадется ночью по Петропавловскую крепости, чтобы собственноручно вздернуть в камере попавшегося жандармам товарища, пока тот не начал болтать. Слишком уж грязная работа для высокопоставленного чиновника — однако и чужаку такое не доверишь, особенно когда счет идет на часы.
Похоже, на этот раз Соболев действительно не соврал. И, что куда важнее — уже начал торговаться.
— Хотите намекнуть, что считаете себя виновным лишь в получении взятки? — Я приподнял бровь. — Нет, ваше высокородие, так дело не пойдет. Все это в полной мере тянет на государственную измену. И последствия вам, как начальнику экспедиции Третьего отделения, полагаю, известны.
Еще лет этак сто назад предателей вешали. Двадцатый век привнес в систему имперского правосудия методы куда гуманнее, однако сама высшая мера никуда не делась. И пусть ее по возможности старались избегать, в одном только девяносто третьем я лично подписал около пятидесяти смертных приговоров. А уж рассчитывать на милосердие при нынешнем раскладе…
Впрочем, какая разница? Даже если Морозов с Келлером решат отправить Соболева на пожизненное, до него все равно доберется Распутин — рано или поздно. И я пока с трудом представлял себе сценарий, по которому бедняга проживет хотя бы оставшиеся до Нового года недели.
Впрочем, ему об этом знать не обязательно.
— Не уверен, что в вашем положении можно сохранить должность и чин, — продолжил я. — Но пока еще не поздно спасти хотя бы доброе имя. Порой даже сильным мира сего приходится идти на сделку ради общего блага. И за помощь в раскрытии заговора мы готовы простить если не все, то очень многое. И если вы выполните свою часть уговора, я лично прослежу, чтобы…
— Но мне действительно нечего сказать, — простонал побледневший Соболев. — Вы и так все знаете: я только подчищал следы за исполнителями и получал деньги.
— От Резникова?
— Да. Лично от него — наличными и иногда через контору жены. Он же меня…
— Завербовал, — подсказал я подходящее слово. — Когда?
— В феврале. — Соболев поморщился, будто в очередной раз мысленно ругал себя за глупость. — Тогда Резникову понадобились документы для «Конвоя». Если бы я знал, что он задумал…
Я молча вздохнул. Похоже, это ниточка тоже вела в никуда. Точнее, просто оборвалась вместе с жизнью покойного ухажера сестрицы. А Соболев о своих благодетелях и заказчиках знал… да, пожалуй что, ничего — исполнителям известна только малая часть схемы, нужная для работы. Деньги в обмен на то, чтобы материалы следствия отправились в дальний ящик стола и пролежали там как можно дольше.
И никаких изысков.
— Что ж… Для начала, пожалуй, достаточно, — вздохнул я. — Мне нужны копии всех бумаг следствия. Все видеозаписи. Личные дела убитых, если таковые имеются. И, конечно же, имена всех ваших подельников в Третьем отделении.
— Но…
— Никаких «но», ваше высокородие. — Я поднялся со стула. — Ни за что не поверю, что вы провернули гадость такого масштаба в одиночку. Так что у вас есть ровно один час. И умоляю, давайте обойдемся без глупостей. Если кто-то хотя бы чихнет в мою сторону, вы не просидите в этом кресле и до обеда. Я ясно выражаюсь?
— Да. — Соболев смиренно кивнул и полез в ящик стола. — Я сейчас приступаю…
— Вот и чудесно. Приятно иметь дело с разумным человеком. — Я шагнул к двери. — И постарайтесь меня не разочаровать, ваше высокородие.
Глава 23
— Знаешь, десантура, когда я учился, — неодобрительно прошипел Гагарин, — у нас в Павловском такого… такой ерунды не было.