Антипа внимательно обвел глазами всех присутствующих и с угрозой спросил:
— Или, может, кто-то супротив воли Его Величества пойти собрался?
Толпа инстинктивно отпрянула, лишь стоящий напротив Антипы воевода Василий внимательно изучил печать, потом обернулся и оглядел княжий двор. Пришлые дружинники уже заняли караулку и оружейную, и в данный момент расставляли посты вокруг княжьих складов. Отсюда не видно, но наверняка и казна уже под их контролем.
Пока все прощались с князем, дело было сделано.
Воевода скрипнул зубами в бессильной злобе, посмотрел Антипе прямо в глаза и с глубочайшим презрением сказал:
— О будущем своём радеешь, значит, тиун? Спелись, говоришь?
И вновь презрительно сплюнув, воевода пошёл прочь…
Ужинали Трубецкой и Оксаков вместе.
— Ну, князь, теперь вы убедились, что мой план был идеален? Никто даже и не пикнул, княжество полностью перешло под наш контроль, а всех издержек — одна выбитая челюсть и пара синяков!
Князь, не любивший признавать своих ошибок, нехотя кивнул, признавая правоту собеседника.
— Надеюсь, — спросил он, — никто из белёвцев не пострадал? Я лично приказал не наглеть и не озлоблять население.
— Никто! — сияя, сообщил Антипа. — Даже глаз никому не подбили! Чистая работа.
— Чистая-то она чистая, но завещания князя мы так и не услышали… — явно обеспокоенный Трубецкой забарабанил пальцами по столу. — Если окажется, что наследник — не я, чем мне поможет весь этот идеальный захват?
— Ну, для начала, — дожёвывая, начал Антипа, — сегодня же ночью большая часть сокровищницы Белёвского княжества с надёжными людьми отбудет в ваши владения, я лично за этим прослежу. Разве плохо?
— Да нет, это хорошо, — опять кивнул Трубецкой, — и не волнуйся, договор я помню, свою долю от этой добычи ты получишь. Но сокровищница у князя Гаврилы невелика — сам же рассказывал, что у старика всё в дело вложено было. Придётся выводить, а это процесс не быстрый. Что, если меня до того времени выкинут отсюда? А?
— Кто? — Антипа так удивился, что даже жевать перестал. — Этот боярин с двумя деревеньками? Да что он сможет-то, даже если и окажется наследником? А ведь ему даже не с вами схлестнуться придётся — за вами стоит сам царь литовский! Вряд ли его обрадует перспектива уменьшить территорию своей страны в пользу голоштанного оборванца.
— Всё так, — кивнул князь Андрей. — Но ты забываешь другое Его Величество — царя Московского. Как только выяснится, что наследником княжества объявлен его подданный — можешь не сомневаться, за тощей спиной голодранца Адашева мгновенно замаячат сабли московских полков. Москвичи — большие любители прибрать чужую земельку, они так и царство своё построили, начав с занюханной Москвы и постоянно прирезая к ней там городок, а там — деревеньку. Можешь не сомневаться — свой кусок они из горла выдерут, практика у этих ребят богатая.
Антипа встал, подошёл к окну, потом открыл дверь, выглянул, никого не обнаружил и вернулся к столу.
— А если, допустим, род Адашевых угаснет? Останется ли тогда какое-нибудь препятствие между вами и белёвским столом?
— Ни единого, — отрезал Трубецкой. — Права Алины не смоет оспорить никто.
— Так в чём проблема? — улыбнулся Антипа. — Нешто в селе у Адашевых яблоки не растут?
Глава 11«Вот заклятье мое, и да сбудутся эти слова!»
Дни до похорон князя Белёвского прошли в суете.
Всех заметно нервировало отсутствие завещания. Горожане, правда, втайне надеялись, что доверенное лицо с духовной грамотой князя появится на похоронах — кому-то ведь он должен был оставить свою волю. Если же и этого не произойдёт, то Белёвское княжество окончательно станет полем битвы, на котором будут выяснять отношения оба русских государства. Фактически княжество контролируют литовские войска, но судить по закону, то права Адашевых выше — Арина старшая дочь. «В общем, — обычно со вздохом заключали белёвцы, — как бы до сабель не дошло».
И эти опасения были оправданы, повод к войне — или хотя бы локальной битве — был слишком удобен, чтобы его не попыталась разыграть хотя бы одна из сторон.
Наконец, настал день похорон. Упокоиться князь должен был не под плитами собора, как большинство его предков, а в построенной рядом семейной усыпальнице. Мода на склепы пришла из Польши[1] и родовые некрополи быстро стали популярными и в Литве, и в Москве.
[1] Само слово «склеп» происходит от польского sklep — «свод, подвал».
На похороны собрался, кажется, весь Белёв. Гроб из собора, как положено, вынесли на руках, четверо крепких дружинников примерно одного роста взяли его на плечи, и, шагая в ногу, двинулись к усыпальнице. Возле усыпальницы гроб поставили на две лавки и объявили последнее прощание. К гробу быстро выстроилась немалая очередь из белёвцев.
Меж тем батюшка, Антипа, воевода и четверо дюжих дружинников отправились вскрывать усыпальницу. Саркофаг князю сделали заранее, рядом с женой, он сам его осматривал, ещё будучи живым и остался вполне доволен. Поэтому сейчас оставалось только поставить внутрь саркофага гроб, да накрыть тяжелой каменной крышкой — для чего и были взяты дружинники.
Дверь в склеп ладили надёжную, с защитой от воров, со множеством замков и засовов, поэтому настоятель собора довольно долго гремел ключами и лязгал запорами. Наконец дверь, нещадно скрипя, открылась.
Подождав немного, чтобы воздух проветрился, двое дружинников запалили факелы и батюшка, перекрестившись, первым шагнул внутрь. Подойдя к захоронениям, отец Варфоломей кивнул на нужный саркофаг, и густым басом скомандовал дружинникам:
— Крышку снимайте, только аккуратно, тяжёлая, и вот здесь у стеночки ставьте.
Меж тем глазастый Антипа заметил, что на соседнем надгробии лежит какой-то длинный предмет. Он протянул было руку, но от резкого толчка отлетел в сторону, едва не потеряв равновесие. Это воевода пихнул его плечом, твёрдым до каменности.
— Куда лапки тянешь, пёс⁈ — зло бросил предводитель дружинников и сам взял находку в руки.
Это оказался свинцовый футляр, обычно используемый гонцами для хранения важных грамот, с обеих сторон опечатанный сургучными печатями.
— Вон оно что! — протянул воевода. — На надгробии княгини покойной, значится, грамотка лежала. Вот оно что значило — «жена скажет». Духовная это княжья, завещание его. Видать, князь Гаврила, нам никому не доверяя, сам его сюда спрятал.
— Вестимо, так! — кивнул и священник. — Ключи от склепа только у меня, да у него были.
— Как управляющий княжеством, я требую… — начал было Антипа, но воевода без единого слова сунул ему под нос скрученную из пальцев дулю. Потом, посерьёзнев, военачальник вперился взглядом в дружинников:
— Вы свидетели будете, что грамота здесь до нас лежала.
— Не изволь сумлеваться, командир, — огладил бороду старший из них. — Хоть перед царём всю правду обскажу, как оно было.
Остальные согласно кивнули.
Тогда воевода подошёл к настоятелю, и, поклонившись, двумя руками протянул тому пенал.
— Прими на хранение грамоту сию, отец Варфоломей. При народе вскроем, чтобы разговоров никаких не было.
Поп перекрестился, принял грамоту и ответно поклонился.
— Не сомневайся, Василий, — они оба родились и выросли в Белёве и знали друг друга тысячу лет. — Сберегу, и волю княжью не порушу. Перед поминками и огласим.
Воевода удовлетворённо оскалился и повернулся к стоящему у стены Антипе:
— Вот так вот, тиун. На особу духовного звания, надеюсь, твоя власть управляющего не распространяется? — и коротко хохотнул.
— Тебе здесь не жить! — не сдержался взбешённый Антипа.
— А я с тобой по любому вместе служить не буду, гнилой ты, — очень серьёзно ответил воевода. — Вот только сдаётся мне, всё не по-твоему складывается, духовная тебя не порадует, иначе бы ты сейчас не дёргался. Но даже если твой хозяин верх возьмёт… Я сам уйду. Мне проще — я со своим опытом без места не останусь, ещё и торги за меня устроят. У меня имя своё, не заёмное, я его сам сделал. Это ты без хозяина никто, пёс шелудивый.
Он повернулся к священнику и спокойно сказал:
— Пойдём наружу, отче. А то народ волноваться начнёт.
Волю князя огласили, как и обещали, перед поминками.
Сначала воевода рассказал всем, что случилось в склепе, потом дружинники побожились перед богом и людьми за истинность его слов. Потом вперёд вышел отец Варфоломей и показал всем футляр, подняв над головой. Затем батюшка сломал обе печати, выдернул шнур, открыл пенал и извлёк грамоту.
Раскрутив свиток, он хорошо поставленным голосом начал чтение.
Это действительно оказалась духовная князя и была она довольно длинной. Как любой рачительный хозяин, князь Гаврила подробно описывал, кому из друзей, дальних родичей и глав неименных родов что оставляет в память о себе.
Потом был длинный список поминальных вкладов городским церквам, даров монастырям, щедрой милостыни нищим и убогим.
Наконец, дело дошло до семьи. Все присутствующие обратились в слух.
— А дочери своей Арине я оставляю княжество своё Белевское, и все земли его, и луга и леса его, и города и сёлы его до самой смерти ея. А муж её Семён да будет ей помощью, защитой и обороной.
А буде Господь немилостив, и призове к себе дочь мою, владеть оному Семёну княжеством, пока внук мой Ждан або иные внуки мои от Арины в возраст не войдут и княжество во владение не примут.
А внуку своему первому Ждану, або другим моим внукам от Арины, коли Ждана заберёт Господь, оставляю свой клан белёвский, а отцу их Семёну управлять, но не владеть кланом назначаю, пока Ждан або другие внуки в возраст не войдут.
А дочери своей Алине назначаю ренту личную с княжества в 750 рублёв ежегодно до самой смертии ея.
Такова воля моя, а кто супротив моей ясно выраженной воли пойдёт, али зло какое чинить моим детям и внукам станет — да проклят будет и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.