Князь опять улыбнулся:
— Сына-то хоть покажете?
— Да что мы здесь стоим⁈ — ахнула Арина. — Пошли же в дом скорее!
В доме князю вынесли полугодового Ждана, на которого все немедленно уставились. Младенец, знакомиться с дядей не желая, недовольно и басовито орал. Кормилице даже пришлось дать ему титьку, на которую тут же вылупился тиун-перебежчик. Там, конечно, было на что посмотреть, но тиун пялился столь откровенно, что кормилица залилась краской и глупо захихикала.
— Ну что… — резюмировал высокий гость. — Орёт знатно, добрый воин будет. А вот скажите мне, родичи, батюшка в церкви вашей здоров ли?
— Да здоров вроде. Поутру нонче на Ивана-горшечника за что-то орал так, что аж колокола гудели, — удивлённо ответил Семён. — А что?
— Духовную я хочу составить, — огорошил хозяев князь, — а вас с Ариной свидетелями взять. Мы, когда с Алиной завещание Гаврилы-князя обсуждали, посудили между собой, порядили, и тоже решили духовную составить. Сами понимаете — человек не просто смертен. Гораздо хуже, что он внезапно смертен! Вот, не дай бог, случись что с нами — кому что из нашего имущества отойдёт? Пересобачится вся родня, перегрызутся. Так зачем людей во искушение вводить? Мы сами все пропишем, как договорились с женой.
Трубецкой сделал паузу, оглядел собравшихся и вбил последний гвоздь:
— В общем, решили мы с Алиной вашему Ждану моё Трубчевское княжество отписать.
Глава 14«Секс! Секс! Как это мило!»
Арина охнула и закрыла рот рукой:
— С ума сошли?
— А кому ещё? — в ответ поинтересовался князь. — Своих детей у нас нет — Алина уже почти два года в тягость впасть не может. Моему троюродному брату? Который в Москве живёт, которому сейчас не то пять, не то десять лет и которого я ни разу в жизни не видел? По моей линии ближе никого нет. А Ждан нам по крайней мере родной племянник, своя кровь. Врать не буду — если у нас свои дети появятся, я, конечно, духовную перепишу, но сейчас никого ближе Ждана нет. Он, по крайней мере, из наших, из северских, здесь родился, здесь и вырастет. Всяко лучше, чем москвич чванливый. Поэтому мы с Алиной и прикинули — надо составить духовную, надо. Таким как нам, во всяком случае. У кого семьи — раз, два и обчёлся. Действительно — вдруг что случится? Пусть всё с гарантией родным уйдёт. Опять же — ссоры между родичами упредим, не введём их, как говорится, во искушение.
— Ну… — ошарашенный Адашев только руками развёл. — Я уж и не знаю, что сказать. Спасибо. Земной поклон тебе от всего семейства нашего.
— Ну вот и отлично! — разулыбался Трубецкой. — Тогда сегодня наш приезд отметим, завтра духовную составим, а послезавтра с утра мы и отъедем, благословясь.
— Отметим, ещё как отметим! — пообещал Адашев. — Баня уже топится — вам с дороги помыться. А уж после бани, — как предки завещали — портки продай, а чарку выпей! А уж с такими дорогими гостями одной чаркой точно не обойдёмся! Ну и закусить найдём чем. Девки уже в погребах шуруют. Мы тут народ лесной, не побрезгуйте, лесом живём — окорок кабаний копчёный, медвежьи лапы вяленые, грузди сопливые, брусника мочёная и кофа кипячёная!
И Семён довольно засмеялся. Арина пристрастилась к модному заморскому напитку ещё до замужества, и в доме Адашевых его всегда заказывали знакомым купцам, не жалея денег.
Ночью Арина толкнула мужа, который, от души наотмечавшись, уже собирался было с чувством захрапеть.
— А⁈ Чего⁈ — вскинулся он.
— Да тихо ты, — успокоила жена. — У меня всё слова зятьевы из головы не идут — про духовную.
— Эт они с Алиной дали, конечно! Не ожидал даже, — зевнув, согласился Семён. — Вон сколько богатства Жданке сразу насыпало. Верно старики бают: жданные дети — они счастливые!
И, посчитав разговор законченным, повернулся на бок.
— Да я не о том! — пихнула его в бок жена. — Я про нашу духовную. Он ведь всё правильно говорил — если большой семьи нет, надо духовной озаботиться, чтобы и самому спокойным быть, и родичей во искушение не вводить. А мы её и не писали никогда. Ты ведь тоже один на всём свете — родители померли, братьев и сестёр и не было никогда, а родичи только дальние. А вот случись что с нами?
Боярыня решительно приподнялась на локте.
— Знаешь, что я думаю? Нам надо вместе с ними духовную составить. Так мол, и так, если что с нами случится — всё отходит сыну, а за сыном — Алина и муж её стоят. А то не по-людски получается. Они нашему сыну всё отписывают, а мы о них даже не вспоминаем — не то родичи они нам, не то просто мимо проходили. Ну что ты молчишь, бирюк лесной?
— Да я что? Я рази против? — опять зевнул хмельной Адашев. — Кому ещё оставлять, как не им? Ближе родни у нас никого нету, да и помогли они нам в последнее время знатно. Зря всё-таки на Андрея люди наговаривали. И такой он, мол, и сякой… А он? А он супротив самого царя слово сказать в нашу пользу не забоялся, хотя в немилость впасть мог! И первое княжество нам получить помог, и сейчас вон — второе Жданке отписывает. Не зря говорят — людей не по словам, а по делам судить надо!
— Ну вот и решили! — улыбнулась Арина, и Семён, на которого улыбка жены всегда действовала магически, по-медвежьи сгрёб её к себе.
Княгиня притворно запищала…
«Гадство какое! — в это же самое время думал младенец, лежащий в колыбельке и распираемый злобой. — Моя кормилица живёт с княжьим тиуном! Причём в моём присутствии!!!».
Из колыбельки он, естественно, ничего, кроме потолка, не видел, но звуки, долетающие с кровати, были более чем красноречивыми.
«Ну, Клуша! Ну дура!!! — исходил негодованием грудничок. — Интересно, ей хотя бы чайную ложку мозгов положили? Ну как можно быть такой идиоткой? Да у этого Антипы всё на роже написано — прохиндей, на котором пробы негде ставить. А поди ж ты — сперва „на секундочку“ в комнату втёрся, потом на ушко что-то пошептал, эта дура ещё хихикала как идиотка, потом за сиськи помацал, ну а уж когда жениться пообещал — эта курица сразу и растеклась квашнёй по лавке, бери её голыми руками… Вернее — не руками, конечно же».
Справедливости ради надо сказать, что об этой стороне жизни бывший подросток, скитавшийся по больницам, имел исключительно теоретическое представление. Хотя впечатления, полученные в последний час, уже ликвидировали множество пробелов в его сексуальном образовании.
«Они вообще угомонятся? — никак не мог успокоиться потенциальный владелец двух северских княжеств. — Или собрались мне всю ночь спать не давать?».
Мстительный питомец хотел было даже подстроить подлянку и разораться в самый ответственный момент, но вовремя сообразил, что за такое злодейство с него сто пудов очки спишут. Потому, скрипя не проклюнувшимися ещё зубами, всё-таки сдержался.
Зато, проснувшись голодным под утро, собрался было разораться на всю катушку. Но не удалось — бдительная Клуша, быстро выхватив его из колыбели, заткнула ему рот в прямом смысле слова.
Ждан мрачно чмокал, Клуша привычно додрёмывала, и всё вроде шло как обычно, но разметавшийся по кровати Антипа вдруг что-то сказал во сне.
— Тише, тише, маленький, не чмокай. Давай послушаем, вдруг он про меня говорит! — и нянька опять захихикала идиотским смехом.
«Ой, дура», — подумал Ждан, но чавкать стал тише — самому интересно было, чем там бредит коварный соблазнитель.
— Не я князя, не я!!! — вдруг отчётливо сказал тиун. — Не вели казнить, заставили меня! И яд не я!!! Нет, нет…
Антипа застонал, а потом громко скрипнул зубами.
— Нет, не надо! — вновь заметался на кровати тиун. — Огнём не надо! Не я это, они, они, душегубы! И засаду они, не я…
И забормотал что-то уже совершенно невнятное.
— О, Господи! — прижатый к груди Ждан ощутил, что его кормилица мелко дрожит. — Страх-то какой, спасибо и борони, Исусе Христе! Что же нам делать-то, маленький.
Клуша всегда разговаривала с ним, с первых дней жизни, но сегодня как никогда Ждану хотелось ей ответить. Он последними словами проклинал старикашку, засунувшего его в тело, у которого даже речевой аппарат ещё не сформировался.
— Рассказать мамке твоей, а, маленький? — меж тем продолжала свой псевдо-диалог Клуша. — Так она сразу допытываться начнёт — откуда слышала? И всё! Погонят меня за блуд греховный! Тебя точно отберут. Да только за то, что я тут при тебе кувыркалась — меня сразу обратно в деревню выпрут, да ещё и батогов всыплют на дорогу. И всё — прощай моя сладкая барская жизнь!
Ждан никогда не видел свою кормилицу такой растерянной. Она сидела, с силой прижав к себе Ждана и тихонько раскачиваясь.
— А вдруг они и впрямь душегубство затеяли? Не отмолю же потом такой грех-то! Да нет…
Похоже, девка начала убеждать сама себя.
— Да нет, быть не может такого, да, маленький? Они ж благородные все, а благородные рази ж душегубами быть могут? Князь вон — княжество своё тебе отписать собрался, не может такому человеку душегуб служить. Ой, не знаю…
Она закусила ладонь и тихонько, еле слышно, завыла.
— Что же мне делать, дуре блудливой, подскажи, маленький? Говорить аль смолчать?
Младенец мрачно агукал.
Она ещё немного посидела, раскачиваясь, потом, явно что-то решив, встала и положила Ждана в колыбель.
— Давай спать, маленький. Утром решу, утро вечера мудренее.
Когда Клуша подваливалась под бок своему хахалю, тот вдруг мгновенно проснулся, вскинулся и сел в кровати:
— А? Что?
— Да я это, я, — шепнула Клуша. — Княжича кормить вставала.
А потом, явно решившись, добавила:
— А ты кричал во сне.
— Да-а-а? — зевнул Антипа, и, даже не переменившись в лице, спокойно добавил. — Небось что-нибудь про засады и душегубов орал?
— Да!!! — вытаращила глаза Клуша. — А ты откуда знаешь?
— Да меня много лет кошмары мучат, — опять равнодушно ответил прелюбодей. — Я ещё мальцом был, когда с отцом в засаду разбойничью попал — он тогда торговлей занимался. Нас-то Господь миловал, а людей на моих глазах многих посекли. Крови было… С тех пор и мучат меня кошмары — спужался сильно, говорю же, пацаном ещё был.