тырем на носу и синяком на скуле. Второй пониже ростом, светловолосый, с очаровательной наглой усмешкой. Оба в косухах, с шипастыми напульсниками на запястьях и с таким гордым и счастливым видом, будто им дал автограф сам Осборн, ну, или Кипелов. За спиной угадывался фрагмент исписанной Стены Цоя на Старом Арбате.
– Это ты, – догадалась Катя, посмотрев на Валера. Охотник подошел к зеркалу и с удивлением глянул на фотокарточку, а затем грустно и как-то тепло усмехнулся.
– Видимо, Галина Сергеевна заезжала и, убираясь, нашла. Я этот снимок лет сто не видел. Да, мы были знатными идиотами.
– Это же еще до «Ока»?
– Лет за пять-шесть.
– Так вы знали друг друга…
– Мы росли вместе, – выдохнул Валер, кинул фотографию назад на комод. – Учились в одной школе, сидели за одной партой. Киреев вечно что-нибудь вытворял, а я его прикрывал. У него на все было свое мнение, а еще… какое-то беспредельное чувство справедливости и желание, чтобы эта самая справедливость восторжествовала.
Мужчина прошелся по коридору и прислонился к стене, чуть ссутулившись, спрятал руки в карманы. Теперь в нем было проще узнать того долговязого подростка с фотографии.
– К окончанию восьмого класса его родителей вызвали в школу и вежливо предложили подыскать для «талантливого мальчика» колледж. Костю это даже обрадовало, а я пошел за ним. Практически Дон Кихот и… даже не знаю, кем я больше был, то ли Санчо Пансой, то ли Росинантом, – Валер, словно опомнившись, выпрямился и сменил тон. – Из «Ока» пришли сначала к нему, а потом Костя буквально притащил вербовщика ко мне. Киреев всегда умел убеждать людей. Впрочем, я долго не думал – какой дурак откажется гоняться за монстрами вместе с лучшим другом. Особенно когда вам обоим по восемнадцать и мозг работает не очень хорошо. Так мы и попали на учебу.
Валер резко замолк, похоже, ему все еще было больно от воспоминаний, и он решил перейти к тому, ради чего привез Катю в квартиру.
– Я никогда не верил, что он сделал это сам, – Валер старался говорить жестко, хотя с трудом скрывал эмоции. – Он бы не стал. Никогда не стал. Никто не верил мне, и мешали вести расследование. Одергивали, тормозили… Так что если где-то и были улики, то из-за проволочек хватило времени все уничтожить, спрятать.
Валер сжал кулаки, Катя увидела, как напряглись мускулы на руках.
– Ты решил вести расследование один?
– Я никогда не отрицал, что был на грани, но вовсе не из-за того, что «смешал работу и личное». А потому, что все мои попытки что-либо сделать отправлялись псу под хвост. Леониду хватило одной фразы, чтобы меня взбесить. Наверное, потому, что я прекрасно понимал, что это отчасти правда. Остыв и подумав, я решил уйти. Я очень долго искал зацепки, Катя.
– Я не смогу тебе помочь, – Катя сжалась, отвернулась, словно пряталась от Валера, и уставилась в зеркало, продолжая следить за собеседником в отражении.
– Просто расскажи. Я знаю, ты была с ним до последнего дня.
Валер продолжал буравить девушку взглядом. Она неловко запустила руку в волосы, пытаясь собраться с мыслями. Тогда Валер подошел к ней.
– Ты же понимаешь, он не мог сам покончить с собой. И ты понимаешь, что есть существа, способные уничтожать охотников. Киреев мог впутаться во что-то, мог попытаться доказать окружающим, что он еще чего-то стоит…
– Мог.
Катя поникла:
– Я расскажу.
Москва
5 октября, 2014 год
Дома Катю никто не ждал, даже не отреагировали, когда девушка громко хлопнула дверью. Только кот лениво махнул хвостом и выглянул со шкафа, где уютно устроился на шарфах и шапках.
Из комнаты, которую Катя делила с сестрой и которую все еще в шутку называли детской, доносилась громкая музыка, с кухни же слышался шум воды и звуки телевизора, который включили почти на полную.
Сняв куртку, Катя потянулась было к коту, но тут же получила по пальцам – Чуня был не в настроении.
– Мелкий засранец, – зло пробормотала и без того уставшая Катя. – Вот только приди ко мне спать.
Мама, в переднике поверх домашнего халата, суетилась на кухне: нарезала салаты, проверяла суп на плите и периодически отвлекалась на драму, развернувшуюся в очередном слезливом сериале. На кухне было жарко, вытяжка не справлялась: над кастрюлями поднимался пар, из духовки приятно пахло свежей выпечкой.
– У нас какой-то праздник? – уточнила Катя. Мама удивленно уставилась на нее, затем поспешила к дочери.
– Катюша, солнышко, а чего ты без звонка? Папа сегодня из командировки приезжает…
– А он уезжал?
– А я тебе не говорила?
Катя лишь устало покачала головой и поспешила убавить звук телевизора. Мама повернулась к холодильнику. Она свято верила, что дочка приезжает домой в первую очередь за едой.
– Как учеба? Как работа? Все хорошо? – несмотря на невинный вопрос, в голосе так и сквозила надежда, что Катенька ответит «нет». Девушка лишь пожала плечами. Она всегда так реагировала на мамины попытки выведать, не передумала ли дочка, не раскаивается ли в своем выборе. Эти разговоры повторялись из раза в раз, и Катя уже порядком устала.
Мама, словно поняв, что не стоило касаться щекотливой темы, принялась обсуждать знакомых и родственников. Обычно Катя спокойно слушала о том, за кого вышла замуж тетя Глаша, сколько детей у Ирочки и какой плохой ее Петенька, но сегодня пустая болтовня напрягала.
Катя прекрасно знала, что утром ей придется сидеть за столом и сочинять очередные «истории из жизни училки». Мама опять начнет уговаривать ее перевестись, папа скажет, что «с ее языками нужно идти в нормальное место», а Инка… Инка встанет из-за стола и закроется в комнате.
Катя должна была уехать на стажировку за границу, а вместо этого молча перевелась в малоизвестный вуз, где поступила в аспирантуру. Родители пришли в ужас, узнав об этом. Конечно, они искренне считали, что их умница-доченька заслуживает большего: отличница, медалистка, призер городских олимпиад, ЕГЭ по иностранному на девяносто пять баллов. Инка даже не пыталась переплюнуть старшую сестру.
И как же было тяжело Кате смотреть на их разочарованные лица. Родители не знали ни о контракте, ни об охотниках. В их глазах дочка внезапно «взбрыкнула», назло кому-то, но кому? Они же всегда старались поддерживать ее выбор, увлечение языками, отправляли в лагеря и за границу. Но, несмотря на все успехи и вопреки блестящему будущему, которое прочили папа с мамой, дочь однажды просто съехала из дома. Сняла квартиру вместе с какой-то подружкой, денег не просила – устроилась на полставки в колледж. Работа, учеба в аспирантуре и тихая жизнь…
Первые дни с Катей никто не разговаривал, кроме сестры, которая, наоборот, стала мягче и добрее к ней. Может, решила поддержать, а может, впервые убедилась, что старшая дочка в семье Свиридовых не робот и тоже делает ошибки.
Через неделю, после визита одного из охотников отдела вербовки, родители смирились. В «Оке» умели убеждать.
– Милая, ну что с тобой? Что-то стряслось, да? – не сдавалась мама.
– Все хорошо, просто устала. Работы много. Ну и по вам соскучилась.
Мама улыбнулась и обняла Катю.
– Мы по тебе тоже скучали. Надеюсь, Инка как-то соберется в твоем присутствии, а то совсем распустилась. На двойки в школе скатилась, а у нее в следующем году выпускной. Музыка громкая постоянно. И какая-то нервная стала, злая.
– Она подросток, – пожала плечами Катя.
– Раньше она себя так не вела, – покачала головой мама. – Ты чего не ешь? Голодная, наверное. Тебе нужно найти кого-нибудь, для него начнешь готовить…
Мама уселась на любимого конька, а Катя лишь закатила глаза. Мама не помнила, что еще недавно с ужасом выспрашивала у дочери, не решила ли та все бросить, потому что ждет ребенка. Отец, услышав это, пришел в ярость, пообещал оторвать «ему» все что можно. После чего родители устроили настоящий допрос, требуя рассказать о незадачливом папаше, который существовал исключительно в их бурной фантазии.
– Чуть попозже, хочу переодеться, – Катя чмокнула маму в щеку и ушла в комнату.
– Ну привет, молодежь! – крикнула она сестре, пытаясь перекричать музыку, но в ту же секунду застыла. Инна забралась с ногами на кресло и исподлобья смотрела на незваную гостью. Аура сестры пылала алым.
Аддикт. Инка – аддикт!
Катя стала лихорадочно перебирать типы. Аура яркая, значит, болезнь вступила в активную фазу, возможно, приближается к пику – у подростков сложно понять из-за эмоциональных всплесков.
Нитей нет… не гуль, не нимфа, кто же?
Катя попятилась к двухэтажной кровати и плюхнулась на ворох вещей. Сестра, не здороваясь, гаркнула:
– Ослепла?!
Инна сорвалась с места и принялась сгребать одежду. Катя схватила брюки, лежавшие сверху, – бирка на месте, недешевые. Бирки были и на других вещах.
– Это вместо «привет»?
– Привет, – Инна вырвала брюки из рук сестры. – И не лапай чужое! Ты не говорила, что приедешь!
Катя хотела съязвить, но передумала: сестре и без того плохо, не стоило подбрасывать угля в огонь.
– Так получилось…
Инна фыркнула, небрежно засунула одежду в шкаф и вышла из комнаты. Катя огляделась – вдруг в комнате появилось еще что-то новенькое, но с ужасом поняла, что, наоборот, кое-чего не хватает. Половина рамок, где раньше были грамоты, висели пустыми, пропали медали и единственный кубок…
Инвид… класс I…
– Вот черт! – Катя кинулась к телефону и наспех набрала номер деканата. Она раньше никогда не встречала аддиктов, даже не знала, куда именно докладывать, просто набрала первый номер, который показался подходящим. Дежурный внимательно все выслушал, задал несколько вопросов и, прежде чем повесил трубку, попросил Катю записать все, что она сейчас рассказала.
– Хорошо, – пробормотала девушка, выключая связь, и поспешила к рабочему столу.
Ну и бардак! Где хоть одна ручка, которая…
Из коридора послышалась ругань. Катя выскочила из комнаты и увидела, как уже одетая Инна стояла в дверях и кричала на мать: